ни возможности в тяжелых личных условиях
сдать себя как собаку
на передержку
«Подближается возраст такой…»
подближается возраст такой
свет накатит в добротные окна
будто кто-то заглянет
как собака намоклый потом
свет накатит откатит накатит
забирай уноси босиком
если этого хватит
кто холодную кашу поел
и нечётного хлеба кусочек
тот на небо не хочет
перехотел
«Мы не саженцы твои, а беженцы…»
мы не саженцы твои, а беженцы,
не сеянцы, а бездомные собачцы,
мы пришли осваивать чужие высказывания,
чужие линии электропередач.
станем фотографировать себя и друг друга на мутном фоне,
станем поле пустое пинать,
которое сняли в соседской стране
без детей и славянских привычек, —
вдруг что доброе выйдет:
вид на жительство,
разрешение на работу.
«Возможно ли, Господи…»
Д. С.
возможно ли, Господи,
произвести арест
без участия Иуды и прочих,
и побыстрее?
сегодня школу прогуляю
как будто в мире нету зла
сегодня я в лесу гуляю
как будто в мире нету зла
я головы не опускаю
как будто в мире нету зла
тебя я дико обнимаю
как будто в мире нету зла
рисуй рисуй моя сестра
как будто в мире нету зла
«Голосом бурым со мной говорит зима…»
голосом бурым со мной говорит зима,
будто я уже отошел на шажок, но еще в доме, —
Кузьбöж Валя, что ты сделал хорошего, кроме
неподписанного письма?
будто я уже отслоился отсюда и вижу, как лесом идут
родственники — они наконец отстали,
дорогие друзья, художники-прокураторы,
маленькими и далекими стали —
не разглядеть ни одного честного
неоплаченного лица.
я растворился и вижу, как у торца,
тихо переговариваясь из уважения
к моему состоянию,
скапливаются новые нумизматы —
продаватели лицевых сторон,
продаватели оборотных.
«Отличная собака встала у моей постели…»
отличная собака встала у моей постели
и разговаривает со мной,
хочет помочь сформулировать то,
что я не могу,
позвонить за меня в справочную о забытых вещах.
да, собака, будь так добра
«Я уже прилегла, до свиданья…»
я уже прилегла, до свиданья,
и в предзимнем этом свету
мне приснятся мои же останья,
вытянувшиеся в высоту.
и за память, где мертвый мой ожит
и потом вовлечён в стих-пустых,
за далеким столом
щучью голову няня положит
мне заместо тефтелей простых.
«Полевой человек пугливый…»
полевой человек пугливый
он смотрел по компьютеру что уехали все
с кем когда-то ходил он на птицу
и тоже уеду решил
вымылся в бане нарочно один
чисто побрился
и сидит ждет визу
брата своего перепела последнего ест
«Замечательный милиционер сделал свою работу…»
замечательный милиционер сделал свою работу
и сфотографировал результат.
я не мог подняться и видел только его сапоги,
высокие и блестящие,
как праздничные деревья.
мне казалось, что после смерти
я был везде —
в окопе под Сталинградом,
в бане под Сыктывкаром,
в одиночке,
в аптеке,
в гастробаре для гастарбайтеров,
но такие деревья впервые.
птиц небесных, лилии полевые —
но такое впервые.
он отходит, падает на меня земля.
началась война.
я лежу и вижу:
эти же тополя
во дворе за школой,
только зачем тополя
перевиты лентой флажковой?
почему перебиты
учителя?
«Там, где зожник подтягивается…»
там, где зожник подтягивается
на простом турнике —
форму свою он готовит для дела, а то просто так, —
там пробежала моя лисица,
простого дизайна,
без дополнительных обстоятельств.
но сколько лет, Кирилл, мы не носим с собой ружья́,
и на сколько нас осудили,
и сколько мы отсидели здесь,
наблюдая?
«Запишусь в школу мяча…»
запишусь в школу мяча
буду бить сгоряча
потом в школу меча
буду рубить с плеча
потом в школу вождения
школу нахождения
школу юного приверженца
школу политического убеженца
школу усталости и досады
школу умения говорить о действительно важных вещах
«За двоих передайте, пожалуйста…»
за двоих передайте, пожалуйста,
что мы устали, но благодарны,
спасибо
«Вода нанесла наносное…»
А. Ч.
вода нанесла наносное —
ниточки и
мусорные
синтетические
материалы,
незаметные объявления,
сообщения пустых дорог,
хорошие и плохие
новости асфальтового покрытия,
резиновой крошки,
песчаного дна москвы
«Дом стал стационаром, знаете…»
дом стал стационаром, знаете,
для неравномерного пребывания,
а взойдешь в лесопарк — всё на своих местах,
золотинка на золотинке,
пчела-песколовка дымит в полете,
обманывает меня,
пустое пространство она исчеркала,
опытный москвовед.
но жало, жало твое, ножело —
наблюдение тяжело
«Мы съели ролл с адвокатом…»
мы съели ролл с адвокатом,
которого ты дал нам.
бесплатный, он был горек, как пустой орех.
он рассовал подписанный договор по драным карманам,
и ходил с восторгом, как мент,
и слова обидные падали из прорех.
последнее, что мы видим, сидя на этом холме,
тайно, будто мы в секте,
но с браслетом на щиколотке, —
как он, уже мертвый, спустясь по холму,
останавливается, достает аппарат из сетки
и снимает окрестность,
где мы не достались ему.
«Нет строительству диснейленда в нагатинской пойме…»
нет
строительству диснейленда в нагатинской пойме
да
звукам ее далеким и близким
разбитым уликам пятничных посиделок
мелким движениям в высоких цветах полевых
импровизированным зонам отдыха сколоченным
из подходящих вплотную деревьев
да
муравьям-воробьишкам несущим
спокойную воду в клювах
да
шмелям перебирающим
лапками невесомые травы
да
свидетелям нам пока мы здесь
«Прекратил горевать человек…»
прекратил горевать человек,
почитав комментарии,
но ведь эти двое вытерли ему все глаза,
а вчера он видел пятерых азиатских людей,
отбивающих мяч,
и одного еще, упражнявшегося в танце,
и он был весел, и они веселы,
и оставил горе свое
непонятным оконным конструкциям выломанным
и выставленным за дверь,
и черным красивым жукам,
выползающим от жары из домов
«А вот что хочется…»
а вот что хочется
сказать тебе:
подожди,
подожди,
эта жара спадет —
и лежащие на скамьях встанут
и лежащие на скамьях
подмосковных платформ встанут
и лежащие на полях встанут
и встанут лежащие на путях
«Тот молодец работник…»
тот молодец работник,
кто удалил историю,
кто держится за поручень
во избежание падения,
держит вещи свои при себе
во избежание
их самопроизвольного перемещения.
вот наконец территория санатория.
пустые ноги движутся быстро.
грибочки труб на застеленных толем юности гаражах.
но не замочек он видит,
в пакет закутанный от дождя,
а куклу шаманскую для дождя.
не коридор, светом оплавленный,
а тамбур оплёванный.
господи, не дай мне одному
всё это съесть.
дай погладить кого за столом.
и если на вверенной мне местности
столовая есть —
дай отыскать вдвоем.
ложки там с нашими именами,
плошки с твоими, господи, семенами