ом вмешаются власти, пойдут расспросы, допросы и покоя уже не будет.
— Иди с Богом, гаджё, — сказал Михай спокойно, — твои дела нас не касаются. Мы в них не вмешиваемся, и ты нас не обижай. У нас своих забот полно, что нам до чужих страстей?
— Хитер ты, старик, — ответил ему чужой. — Видели того, кого я ищу, среди ваших.
И снова Михай подумал, что нечисто в таборе, ведь это кто-то из своих, наверное, за большие ловэ[7] выдал чужаку тайну. И значит, в таборе гнида завелась, с этим тоже придется разобраться.
— Что может увидеть тот, кто слеп, — сказал Михай. — Он и рядом с собой-то плохо видит…
— Не крути, старик. Позови того, кто мне нужен.
— Уходи с добром, — резко ответил Михай.
Чужак вдруг выбросил вперед правую руку, в которой держал пистолет. Раздался выстрел, и Михай как-то странно осел на землю. Вася бросился было к нему на помощь, но второй выстрел сразил и его. Со всех сторон бежали цыгане, вооружившись кто чем мог. Но чужой уже отступил в глубину леса и скрылся за деревьями…
— Ищите, ромалэ, — крикнул Тари, — обоих чужаков ищите. Найдете, убейте их!..
Никого не нашли цыгане в лесу, и это тоже было дьявольским наваждением. Чужаки словно сквозь землю провалились — лес, который ромалэ испокон веков считали своим, принял и укрыл чужих. Знать, прогневали за что-то Дэвлу, а за что — никто не понимал. И даже пхури не сумела ничего объяснить. Содрогнулась старая гадалка от того, что произошло, удалилась в свою палатку, и никто не смел ее беспокоить.
Все затихло в тревожном ожидании. Вот-вот должно было случиться что-то такое, что наконец развяжет этот мертвый узел, сотканный из беды и несчастий. Смолкли разговоры. Кругом воцарилась необычная для таборных людей тишина. Многие сразу же связали все происшедшее с рождением у Ружи девочки, на голове которой был крест. Нечистая обратила свой взор на табор, посчитали они, и единственное, чего не могли постигнуть, за что им выпало такое. Все с нетерпением ожидали барона, он приедет, разберется во всем, он — единственная надежда на то, чтобы развязать этот узел.
Вместо барона в таборе внезапно появился Савва, и это было настолько неожиданно и страшно, что все онемели. Ведь ему запретили приходить сюда, барону даже пришлось уехать, чтобы утрясти его дело в другом таборе. И вот — Савва был здесь!
Он шел и улыбался так, будто ничего не случилось и не было за его спиной стольких событий. Цыгане расступались перед ним, не зная, как им поступить. Молодежь любила Савву и поддерживала его, а старики, ну что они могли сделать — барона-то ведь не было?!
— Что поникли, ромалэ? — спросил Савва, остановившись возле толпы цыган. — Или забота какая у вас? — И он обнажил в улыбке длинный ряд белых зубов.
— Здоров, морэ! — откликнулся Тари.
— Слава Дэвле, все в порядке.
— Разве не было криса? — спросил Тари. — Там, откуда ты приехал?
— Ишь ты, — ожесточенно проговорил Савва, — все вы ждете, чтобы меня осудили.
— Не так это, не хотим мы тебе зла, но закон над нами…
— Закон! — снова усмехнулся Савва. — Не может закон отторгать своих, не может… Кто тогда среди цыган останется? Вася, что ли?
— Нет больше Васи, — ответил ему Тари, — убили его. Чужак убил.
Воцарилось молчание.
— Он — мертв? — спросил Савва.
— Кто? — не понял Тари.
— Чужак этот.
— Ищут его.
— Что-то вы стали уставать и долго не можете решить своих проблем.
— Много всего было в таборе за время твоего отсутствия, — сказал Тари.
Савва помолчал немного, словно давая возможность Тари высказаться до конца, но больше ничего не услышал, и тогда он громко, так, что слышали все, сказал:
— Если уж вы не можете за себя постоять, этих чужих приволоку я…
И, даже не оглянувшись, Савва двинулся в сторону леса. Цыгане долго еще не решались заговорить. А когда Савва скрылся за деревьями, Тари крикнул:
— Что же вы, ромалэ, что же вы одного его отпустили, ведь у чужака пистолет?!
— Не знаешь ты Савву, — ответила за всех пхури, — если он что-то задумал, обязательно исполнит, и пистолет его не остановит. И не ходите за ним, сам справится. Если бы в таборе все такими, как Савва, были, не было бы у нас никаких происшествий. Расходитесь по палаткам и ничего не предпринимайте. Знаю я: Савва утром придет. Верно говорю, ничто его не остановит…
Савва явился на рассвете. Он еле-еле двигался, неся на плечах человека. Это был Митя. Цыгане, которые всю ночь не смыкали глаз в ожидании, словно окаменели.
— Живой он? — кинулся Тари к Савве.
— Жив. Хотел его второй гаджё ухлопать, да не успел, я вовремя появился. Схватились они промеж собой, ничего вокруг не видели, и тот, второй, уже пистолет достал… Ну, в этот момент я и порешил его. Он даже охнуть не успел.
— А с этим что будем делать? — спросил Тари.
— Разве он убил кого-то из наших? — вопросом на вопрос ответил ему Савва.
— Нет, морэ, наша кровь к его рукам не прилипла. А то, что между ними было, нас не касается.
— Это верно, — сказал Савва. — Пусть приходит в себя, а вы уж решайте, как с ним поступить. А я ухожу. Скоро барон появится — он будет очень недоволен тем, что я в таборе побывал.
— Оставайся, Савва, — наперебой закричали цыгане.
— Нет, ромалэ, пока крис не разрешит вернуться, я не могу здесь оставаться. Закон выше меня.
И с этими словами Савва ушел, а цыгане еще долго смотрели ему вслед.
В полдень появился барон и сразу же собрал стариков. Видно, дело было настолько неотложным, что он даже не посчитал нужным поговорить с пхури — узнать о том, что произошло за время его отсутствия. Ведь если не вышел к нему навстречу тот, кого барон оставлял за себя, значит, дела в таборе были неважными. Так или иначе, но старики молчали и ждали слова барона. Пауза была недолгой.
— Что ж, ромалэ, — сказал барон, — опять Дэвла прогневался на нас. И надо задуматься над этим. Мир сложен, и не всегда знаешь, как поступить. К тому же и Бэнг пошаливает, никак не может с волей Бога смириться. Погиб Михай, и Вася погиб, а все потому, что расслабились вы и стали доверяться чужому. А надо было сразу же его распознать и не подпускать к себе.
Старики зароптали.
— Гнида в таборе завелась, выдала чужаку, что мы беглеца скрываем, за ловэ выдала. Разве когда-нибудь такое могло быть?
— Михай слишком старым был, чтобы ему можно было доверить табор!
— Ружа с чужаком связалась.
— От нечистой родила!
— Кто знает, к чему все это?
Старики еще долго обсуждали бы наболевшее, но барон поднял руку и голоса смолкли.
— Что толку переживать, ромалэ, действовать надо! И вот вам мое слово. Этого чужака, второго, который уцелел…
— Митей его зовут, — крикнул кто-то.
— …Митю отправьте из табора, не трогайте его. Пусть идет с Богом. Он перед нами ни в чем не виноват. С Саввой я хотел бы в последний раз поговорить…
— Нет его, дадо, приходил он, но ушел, а куда — мы не знаем!
— Найдите его!
— В город он подался, сам так сказал.
— Найдите его, — приказал барон, — и того найдите, кто стал джуклибэн[8], кто своих стал выдавать. Хочу я на него посмотреть перед тем, как он умрет. А Ружу не трогайте — не виновата она ни в чем. Зла пока еще от ее ребенка не было, а там — посмотрим. И властей опасайтесь, ромалэ, опасайтесь властей, не будет от них покоя табору. А теперь идите, много дел и непокоя тоже много.
— Подожди, дадо, — вмешалась пхури, — есть еще о чем поговорить.
— Может, вдвоем обсудим? — спросил ее барон.
— Пусть все слушают.
— Ладно.
— А подумал ты, дадо, почему этот Митя в табор пришел скрываться? Откуда он мог знать, что мы приют оказываем и от погони укрываем? Спросить его надо об этом.
— Верно говорит, — согласились старики.
— Позовите чужака, — приказал барон.
Митя стоял, опустив голову, — чувство вины перед цыганами не отпускало его душу. Да и события последних месяцев, навалившиеся на него столь тяжким грузом, невольно усугубляли чувство вины. Он как будто забыл, что находится здесь, на цыганском суде, и погрузился в свои невеселые раздумья. «Не сложилась моя жизнь, — думал Митя, — не сложилась. А почему, один Бог знает. Может, потому, что я не верил в него? А может, слишком много думал о себе и не замечал того, что вокруг творится, или слишком доверял людям?..»
Голос барона вывел его из забытья.
— Скажи нам, гаджё, кто указал тебе дорогу к нам? И почему ты пришел искать защиты здесь? Только не утаивай ничего.
— Что мне скрывать? — ответил Митя. — Жизнь указала.
— Ты проще говори, про людей говори, а про жизнь нам все известно.
— Хотите верьте мне, хотите — нет, но вышло все чисто случайно, — начал Митя, — зашел как-то разговор в одной компании, и был там цыган, городской. Ну, разговаривали, как всегда, обо всем, и в том числе о том, где человек может спокойно укрыться от преследования. Вот тот городской цыган и сказал, что цыгане никого властям не выдают.
— Не помнишь, как его звали? — спросил барон.
— Гогой его звали. Крепко я запомнил это имя, совсем не думая, что мне самому это сможет пригодиться.
— Ладно, — сказал барон, — если узнаем, что соврал, плохо тебе придется, мы тебя везде достанем.
— Зачем мне врать? Случайно это все вышло. А потом, когда уже приключилась моя история, я и вспомнил слова Гоги.
— Баба тебя обманула, что ли? — решил уточнить барон.
— Рассказывал я Михаю, — нахмурился Митя.
— Михай мертв! Нам расскажи.
— Господи, — сорвался на крик Митя, — ну что вы душу рвете, боль моя еще не утихла. Предала меня та, которую я любил. С моим другом предала. Ну и порешил я обоих.
— Ее надо было убить. А с ним по-свойски разобраться, поговорить сначала. Все-таки друг?!
— Дурман на меня нашел, — ответил Митя, — ничего я не соображал тогда, а опомнился — все уже было кончено.