Рей потихоньку скользил вниз – Улаф с помощниками осторожно его опускали, а остальные рифили парус. Все отчаянно старались удержаться на ногах – «Змей» полностью отдался шторму. Я с радостью погрузил весло в черную воду. Что может тонкое весло супротив взъярившегося моря? И все же мы гребли, принимая вызов и отказываясь покориться стихии, на потеху богам – им по нраву, когда смертные мнят себя ровней титанам.
– Гребите! – кричал Сигурд, его промокшие золотистые волосы откинулись с покрытого шрамами лба. – Гребите, волки!
Он возвышался на корме «Змея», грудью встречая удары дождя и волны, что били нас в спины каждый раз, как мы склонялись к веслам. Ярл ничем не мог помочь остальным кораблям, им приходилось спасать себя самим, но помочь «Змею» было в его силах – вот он и стоял перед нами в полный рост, громогласно призывая сразиться со штормом.
И мы гребли. «Змей» развернулся носом против ветра. Теперь волны били нам в бок, неистово раскачивая корабль; борт так и норовил зачерпнуть воду – еще немного, и море поглотит нас. Улаф уже взял три рифа, парус съежился и стал послушнее, однако идти круче против ветра мы не могли.
– Отрадно видеть ее на ногах, – сказал Пенда со скамьи позади меня.
Кинетрит помогала вычерпывать воду. Намокшее платье, некогда такое красивое, а теперь ветхое и рваное, липло к телу, обрисовывая хрупкий стан. Я почти не виделся с ней все это время – для нее сделали навес в хвосте «Змея», и она лежала там, обессиленная после франкского плена. Тогда, в Уэссексе, Кинетрит предупредила нас о вероломстве своего отца и тем спасла нам жизни. С тех пор она стала полноправной частью братства. Кроме того, все считали ее моей. Я и сам так считал долгое время. Глупец! Может, Кинетрит любила меня когда-то или была привязана ко мне. А может, околдовала меня, чтобы я спас ее отца. Теперь же Элдред был мертв, от ее же руки. Наверное, это и сломило Кинетрит. Или свое дело сделали франкские монахини. Они посчитали, что дева одержима Сатаной, поэтому избили и заморили ее голодом до полусмерти. В чем бы ни крылась причина, Кинетрит не приближалась ко мне уже несколько недель.
– Она ненавидит меня, Пенда, – мрачно ответил я, налегая на весло.
Кинетрит стояла на коленях в пенящейся воде, хватаясь за борт всякий раз, как «Змей» вздымался на волнах. Улаф, Бодвар, Ульфберт и Виглаф все еще сражались с намокшим парусом – уэссекцы, не привыкшие тянуть канаты, наверное, ободрали руки до крови.
– Она всегда была слишком хороша для тебя, юноша, – сказал Пенда. – Однако не ты ожесточил ее сердце, а бури посуровее, чем эта. Нужно время.
«Змей» снова повернулся, гигантская волна швырнула его вниз. Рулевое весло полностью показалось из воды, но почти сразу же мы схлестнулись с новой волной. Бьярни проревел что-то одновременно от ужаса и восторга.
– Когда уже клятого старикана смоет за борт, – добавил Пенда, глядя на Асгота, который помогал Кинетрит подняться на ноги.
Жидкие волосы с вплетенными в них костями облепили хищное лицо старого годи. За эти недели он каким-то странным образом умудрился запустить когти в душу Кинетрит, а ведь она была христианкой – по крайней мере раньше.
– Земля! – завопил кто-то, чьи глаза были острее моих.
Обернувшись, я не увидел ничего, кроме дождевой пелены. Но мое дело было грести, пока Сигурд или Улаф не прикажут остановиться. Я греб, «Змей» боролся со штормом, и наконец впереди показался узкий залив, который резко мелел, глубоко врезаясь в скалистый берег.
– Полегче! – скомандовал Улаф с кормы.
Рей лежал вдоль палубы, дальше можно было идти только на веслах. По обе стороны от Йормурганда Улаф и Асгот бросали лоты [10] – берег близился. Сквозь завывания ветра и крики людей слышался яростный гул прибрежных бурунов – звук, от которого холодеет сердце морехода. В небе плакали чайки. Весло подцепило длинную склизскую водоросль. Уже совсем близко. Казалось, вот-вот раздастся треск ломающегося дерева.
Я греб, не разгибаясь. Неожиданно Сигурд проревел:
– Поднять весла!
Только я взялся за валёк [11], как все вокруг стихло.
Мы выпрямились, переводя дух и отхаркиваясь. Облачка дыхания смешивались с дождем, костяшки пальцев побелели от холода. По обе стороны от нас из пенной воды вырастали скалы. «Змей» днищем проскреб по отмели, но тут же вырвался на свободу, унося нас от шторма. На «Фьорд-Эльке» тоже раздавались команды, и вскоре ладья горделиво прошла в убежище, а ее капитан Браги Яйцо перегнулся за борт так, что его лысая голова почти касалась воды, – бросал лот.
К тому времени, как «Конь бурунов» и «Морская стрела» показались в проливе, мы успели бросить якорь, привязать «Змея» к скалам и утолить жажду. На бледных лицах датчан был написан такой ужас, словно они чудом спаслись из подземного царства Хель. Услышав наши приветственные возгласы, они заухмылялись в засолоневшие бороды, ибо знали, что славно потрудились, пройдя по штормовому морю на малых ладьях.
– А умелые они мореходы, – нехотя признал Аслак.
– Или удачливые, – поправил его Орм.
– Хорошему мореходу удача не помешает, – заметил Улаф.
Флоки Черный сплюнул за борт:
– Знать бы еще, какие они воины, прежде чем вставать с ними плечом к плечу.
Слова его были встречены одобрительными возгласами, ибо в бою некогда выяснять, не дрогнет ли тот, кто рядом.
Мы снова шли на веслах, углубляясь все дальше в пролив. Вокруг отвесными стенами стояли скалы, вздымаясь в серое небо. Далекие вершины венчал мрачный лес. Скандинавы одобрительно закивали – все это напоминало им родину.
Миновав череду обмелевших перекатов, мы достигли самого узкого места пролива, где было так тесно, что четыре корабля, встав на якорь, заполнили почти все пространство между скалами. Течение здесь было слабое, а скалы укрывали от ветра. Мы вычерпали всю воду с палубы до последней капли и, когда стало ясно, что течи нет, расположились на ночлег.
Сигурд расхаживал по палубе, похлопывая нас по плечам, смеялся и говорил, что горд выходить в море с такой разношерстной братией. Голос его гулким эхом отлетал от скалистых стен. Теперь, когда опасность миновала, мы бахвалились, что нам любой шторм нипочем.
– Да Свейн посильнее ветры пускает, – заявил Брам Медведь, поднимая рог с медом и кивая Бьярни.
Тот осклабился и поднял свой в ответ.
– В кружке эля волны и то повыше будут, – добавил краснорожий Хастейн, продирая гребнем спутавшиеся космы цвета соломы.
Вокруг одобрительно загикали.
Сигурд улегся последним. Все, кроме дозорных, уснули. Где-то за бухтой бушевал шторм.
Глава 2
К утру дождь наконец иссяк, зато на смену ему пришел густой туман. Словно клоки непряденой шерсти, он медленно спадал со скалистых стен. Залив накрыла холодная тень – солнце еще не перебралось через макушки гор на востоке. Мы дышали в ладони и хлопали себя по плечам; парок от людского дыхания поднимался вверх, примешиваясь к туману.
– Разнюхать бы надо, что к чему. Кто со мной? – обратился Улаф к воинам, черпающим ложками горячую овсяную похлебку.
Водная гладь в бухте была такой спокойной, что мы подвесили котлы над балластом и вскипятили дождевую воду.
Кивнул только Флоки Черный – никому не хотелось карабкаться на незнакомый скалистый берег.
– Да нет тут ничего, Дядя. – Свейн Рыжий громогласно рыгнул, обозревая безжизненные утесы.
Воины ходили на соседние корабли, переговаривались с товарищами.
– Ты что же, думаешь, мы первые, кто укрылся здесь от злобного моря, Рыжий? – сказал Улаф, надевая шлем и завязывая его под подбородком. – Матерь волн будет посварливее Брамовой Боргхильды.
– По мне, так лучше сто раз по Темному морю пройти, чем Боргхильду разгневать, – пробормотал Брам себе в бороду.
– Те, что прятались тут до нас, наверняка не поленились осмотреться. Не то что вы, сучьи дети, – продолжал Улаф, беря копье. – А кое-кто из них мог и остаться. Сиськи Фригг! Да может, там за перевалом деревня, где у баб промеж ног все мхом заросло, так давно они мужиков не видали.
Воины нехотя взялись за шлемы и копья. Флоки возвел глаза к небу.
– Идешь, Сигурд? – спросил Улаф.
Ярл заплел бороду в тугую косу и перевязал ее кожаным шнурком, украшенным серебряной волчьей головой.
– Да, недурно бы размяться, Дядя. – Он усмехнулся. – А то чувствую себя таким же старым, каков ты с виду.
Ответа Улафа я не услышал – сзади послышался громкий всплеск.
– Ньёрд, что это? – пробормотал Брам.
– Чудище морское? – предположил Свейн Рыжий.
Мы подкрались к носу корабля и выглянули – никого. На других драконах последовали нашему примеру. Неожиданно кто-то завопил от боли, и на корабль посыпались стрелы. Они ударяли в палубу, плюхались в воду. Снова громкий всплеск. Тех, кто стоял на «Фьорд-Эльке», окатило водой. Между выцветших красных глаз Йормунганда воткнулась стрела.
– Злобные тут живут бабенки! – прокричал Брам Улафу, хватая шлем.
– Щиты! – скомандовал Сигурд, высматривая врага среди скал.
Еще один громадный валун пролетел в воздухе и оглушительно шлепнулся в воду.
– Корабль в щепки разнесет! – с ужасом воскликнул Пенда.
Не стоит задирать голову, когда сверху на тебя летят стрелы, но мы все равно выглядывали из-под щитов, и наконец я рассмотрел на горном кряже лучников. Много лучников.
– Тут тоже! – прокричали с левого борта.
Стрелы сыпались на все четыре корабля, вопили раненые. Я протолкнулся на корму, ища Кинетрит. Она укрылась под щитом Кальфа. Увидев меня, норвежец кивнул и отступил, а я закрыл ее своим щитом.
– Тебе нужен шлем, Кинетрит, – сказал я, вздрагивая, – стрела воткнулась в палубу рядом с моей ногой.
Кинетрит как-то странно рассмеялась. Я надел на нее свой шлем. Он почти закрыл ей глаза.
– Завяжи.
Снова равнодушный смех. Я стоял едва прикрытый краешком щита и без кольчуги. Если стрела пронзит мне шею, Кинетрит тоже рассмеется?