.
Теперь настала очередь всему обществу смеяться над Фредом за его надежду поколебать Скруджа, но по своему добродушию он не очень обращал внимание на это.
После чая весёлая компания занялась музыкой и пением. Жена племянника Скруджа сыграла на арфе маленькую арию, очень простенькую, которую пела и девочка, приезжавшая в школу за Эбенезером, как о том напомнил ему дух прошедшего Рождества. Под звуки этой арии сердце Скруджа таяло. Он подумал о том, что если бы он мог много лет тому назад чаще слышать эту песенку, то устроил бы свою жизнь совершенно иначе и жил бы счастливо.
Но не весь вечер был посвящён музыке. Немного спустя общество стало играть в жмурки, потом в фанты. Скрудж также принимал участие в игре; он совершенно забывал, что голос его не был слышен остальным: громко высказывал свои догадки и нередко отгадывал совершенно верно.
После началась другая игра. То была игра в «да и нет». Племянник Скруджа должен был загадать что-нибудь, а остальные отгадывать, при этом он мог отвечать на их вопросы только словами «да» или «нет». Из ответов на многочисленные вопросы, посыпавшиеся на Фреда, оказалось, что им загадан живой зверь, неприятный, дикий, который иногда ворчит, иногда хрюкает, иногда говорит, живёт в Лондоне, ходит по улицам, его не водят напоказ, он не живёт в зверинце и не предназначен на убой, он не лошадь, не осёл, не корова, не бык, не тигр, не собака, не свинья, не кошка, не медведь.
Наконец его полненькая сестра воскликнула:
– Я отгадала! Я знаю, что это такое, Фред! Это ваш дядя, Скру-у-удж!
Она угадала и тем вызвала общий восторг. Племянник же предложил тост за здоровье дядюшки:
– Он достаточно повеселил нас сегодня. Каков бы он ни был, дай бог ему весёлого Рождества и счастливого нового года. Он не хотел принять от меня этого пожелания, но всё же пусть оно исполнится. За здоровье дядюшки Скруджа!
Скруджу стало так весело и легко на душе, что он охотно поблагодарил бы не слышным никому голосом всю компанию, если бы дух дал ему на это время. Но вся сцена унеслась вдаль, и наши путники были опять в дороге…
Они летали очень далеко; видели многое, посетили множество домов, и каждый их визит приносил радость: больным становилось лучше, изгнанники, казалось, становились ближе к дому; к людям возвращались надежда и силы. То была длинная ночь, и она подходила к концу, тяжёлый сон сомкнул веки нашему герою.
Глава IVПоследний из духов
Скрудж проснулся, когда прозвучал последний удар колокола, и вспомнил предсказание старого Якоба Марли. Подняв глаза, он увидел страшное привидение огромного роста, закутанное с головы до ног в чёрное одеяние, скрывающее голову, лицо, формы тела и оставлявшее на виду только одну простёртую руку. Сам воздух, окружавший привидение, распространял, казалось, мрак и таинственность. Тихо, торжественно и молчаливо оно приближалось. Когда дух подошёл близко, Скрудж, наполненный ужасом, опустился на колени.
– Дух будущего! – воскликнул он. – Я боюсь тебя более, нежели всех духов, которых я видел до сих пор. Но я надеюсь сделаться другим человеком и готов благодарно следовать за тобой. Веди же меня!
Привидение двинулось вперёд так же плавно, как появилось. Они очутились в самом центре города – на бирже, среди деловых людей. Одни быстро ходили взад и вперёд, другие, позвякивая деньгами в кармане, разговаривали; кто глядел на часы, кто задумчиво вертел свои большие золотые печати, – всё так, как часто видел Скрудж и до этого.
Дух остановился у небольшой группы дельцов, которые обсуждали смерть одного из банкиров: его некому даже было проводить в последний путь. Но, казалось, эта печальная новость говорящих ничуть не тронула: их больше интересовало, кому достанутся деньги и будет ли вкусным угощение на поминальном обеде, если уж они туда пойдут.
Дух указал на следующих двух собеседников. То были очень богатые и значительные банкиры, чьим мнением всегда дорожил Скрудж.
– Старый скряга получил наконец своё, не так ли?
– Да, так говорят, – ответил второй. – Холодно, не правда ли? Впрочем, как всегда на Рождество.
И разговор их иссяк, с тем они и расстались.
Скрудж стал размышлять над тем, какое скрытое значение могут иметь показанные сцены. Едва ли эти разговоры могли относиться к смерти Якоба, его старого компаньона, поскольку то было в прошлом, а этот дух имел дело с будущим. К кому же тогда? Он решил наблюдать за своей собственной тенью, когда она появится; но не видел в толпе никого, похожего на себя. Однако он понадеялся, что это связано с его решением переменить свою жизнь: возможно, изменения уже начались.
Они покинули шумную и деятельную биржу и отправились в мрачную часть города, в которой Скрудж никогда не бывал до сих пор. Улицы были грязны и узки; лавки и дома самой печальной наружности; люди в рваной одежде, в стоптанных сапогах, грязные; весь квартал дышал преступлением и нищетой. Показалась мрачная лавчонка, где покупалось старое тряпьё, бутылки, кости и всякий хлам. Среди этого товара сидел торговец, седой старьёвщик лет семидесяти, и курил трубку.
Скрудж и привидение очутились здесь в то самое время, когда в лавку прокралась женщина с тяжёлым узлом; следом явилась другая, нагруженная таким же образом; после вошёл человек в поношенном чёрном платье. Все они несли свою добычу, надеясь выручить хоть какие-то деньги, и вполголоса переговаривались:
– Я думаю, этот скряга после смерти не станет страдать от потери нескольких вещей.
– Если бы он был подобрее, то кто-нибудь ухаживал бы за ним, когда наступал день его смерти, и не лежал бы он в свой последний час один-одинёшенек.
– Вот и конец ему, при жизни он всех отталкивал от себя – видимо, для того, чтобы мы были в выигрыше после его смерти. Ха-ха-ха!
Человек в чёрном взял на себя смелость показать свою добычу. Она была невелика: одна или две печати, ящик для карандашей, пара запонок, булавка небольшой цены, вот и всё. Старьёвщик осмотрел каждую вещь, подвёл итог и назвал свою цену.
Следом была прачка. Её добычей были простыни, полотенца, кое-какая одежда, две старомодные серебряные чайные ложки, пара сахарных щипчиков и несколько пар сапог.
Подёнщица, развязав с трудом свой узел, вытащила большой и тяжёлый свёрток тёмной материи. Это оказался полог с кровати! А также одеяло и рубашка умершего человека.
Скрудж смотрел на эту картину с ужасом. Люди, собравшиеся вокруг своей добычи при тусклом свете лампы старика, внушали ему отвращение.
– Дух, – воскликнул он, дрожа всем телом, – я вижу, судьба моя могла бы быть похожа на судьбу этого несчастного; вся моя жизнь вела к тому. Боже милосердный!
Скрудж в испуге отпрянул: место действия переменилось, и он увидел голую кровать без полога. Слабый свет, проникавший снаружи, освещал тело умершего человека, одинокого, ограбленного, брошенного. Никто не оплакивал его.
Жалость охватила Скруджа: «Что, если бы воскресить этого человека! Какие были бы его воспоминания? Скупость, угрюмость, жестокость и заботы о наживе. Да, они привели его к богатому концу, нечего сказать! Он лежит в тёмном, пустом доме, и нет ни одного человека, ни женщины, ни ребёнка, кто пожалел бы о нём».
– Дух, – произнёс он, – если есть в городе кто-нибудь, кому небезразлична смерть этого человека, умоляю, покажи мне его.
Привидение развернуло, подобно крылу, своё чёрное одеяние, и тотчас появилась комната при дневном свете, в которой сидела мать с детьми. Она ожидала кого-то с видимым нетерпением: ходила взад и вперёд по комнате, выглядывала в окно, смотрела на часы. Наконец раздался давно ожидаемый стук в дверь; она выбежала встретить своего мужа, человека молодого, на лице которого был отпечаток забот и печали. На вопрос о том, какие новости он принёс, ответил мрачно:
– Дурные.
– Мы совсем разорены? Он так и не смягчился?
– Нет, Каролина, есть ещё надежда. Он более не в состоянии смягчиться, – ответил муж, – он умер.
Услыхав это, она обрадовалась, хотя тотчас раскаялась:
– Как жаль! Кому же будет переведён наш долг?
– Не знаю; но неужели мы так несчастны, что его наследник будет таким же немилосердным кредитором? Эту ночь, Каролина, мы можем спать спокойно.
Да, облегчение было на их лицах. Дети, собравшиеся вокруг, повеселели; вообще, смерть этого человека водворила спокойствие во всём доме.
– Дух, покажи мне какое-нибудь нежное чувство, связанное со смертью, – попросил Скрудж, – а то эта тёмная комната будет вечно у меня перед глазами.
Дух повёл его по знакомым улицам в дом, где жил бедный Боб Крэчит и где теперь было тихо, очень тихо. Шумные маленькие Крэчиты, смирные, как статуи, сидели в углу и смотрели на Питера, читавшего вслух книгу. Мать и сёстры сидели над чёрным рукоделием. Все ждали Боба, сетуя, что теперь, когда Тима не стало, отец стал ходить медленнее, чем раньше с маленьким Тимом на плечах.
В комнату вошёл Боб в своём неизменном шарфе. Все старались помочь ему, каждый чем мог. И ждали, что он скажет.
– Да, я был там. Приятно видеть, какое это хорошее место, всё покрытое зеленью. Я обещал Тиму, что буду ходить туда гулять каждое воскресенье. Моё маленькое дитя! – воскликнул Боб со слезами.
И разрыдался. Он ещё не примирился с потерей ребёнка.
Затем поднялся в верхнюю комнату, украшенную зеленью, где ещё лежал Тим. Немного придя в себя, поцеловал маленькое личико.
Слегка успокоившись, он спустился вниз. И рассказал о необыкновенной доброте племянника господина Скруджа, который, несмотря на то что они виделись только однажды, встретив его опечаленным в этот день на улице, предложил свою помощь:
– Казалось, он знал нашего Тима и горевал вместе с нами.
Не было равнодушных к кончине маленького Тима, неутешное горе читалось на лицах братьев и сестёр его. Боб, стоя в кругу семьи, старался обнять и утешить всех сразу:
– Никто из нас не забудет бедного Тима, не правда ли? И вспоминая, как он, хотя и очень маленький ребёнок, был терпелив и кроток, мы не будем ссориться между собою.