Остальные мыши взялись за пилу и принялись пилить сосиску на тоненькие кружочки. Но просто пилить им было, видимо, скучновато, и они запели мышиную песню.
Маленькой пилкой,
Видной едва,
Мышки пилили,
Но не дрова.
Маленькой пилкой,
Как человечки,
Мышки пилили,
Но не дощечки.
Маленькой пилкой
Мышки пилили.
Что же пилили?
Сосиску делили!
— Надо же! — восхитился Кукарямбов. — И у мышей есть свои поэты!..
— И композиторы, — добавил юный Алексей.
Когда работа была закончена, Навуходоносыр Двадцать Девятый положил на пол перед Семеном Семеновичем изрядную долю сосиски и опять поклонился, прижав лапы к сердцу:
— Хозяин, это вам!
— Премного благодарен, Ваше Величество! — только и нашелся ответить хозяин.
Мыши ловко подхватили остальные отпиленные сосисочные кружочки и ушли обратно в шкаф обедать. Дверь за собой они закрыли с тем же мелодичным колокольчиковым звоном.
Семен Семенович поднял с пола подарочный кусок сосиски и положил его на стол.
— Вот так, дедуля! — сказал он. — И с ружьем бегать не надо. За мясными изделиями.
Глава 4,В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ЖЕНАХ ВОЛШЕБНИКОВ И ВЕЛИКИХ ДВОЕЧНИКАХ, А СЕМЕН СЕМЕНОВИЧ КУКАРЯМБОВ БОИТСЯ
— Ну, сынок, как ты себя чувствуешь в такой долгожданный день? — спросил Семен Семенович. — Не мучают ли тебя дурные сны?
Волшебник поливал свое любимое растение из банки, которая всегда стояла полная тут же на подоконнике. Он любил поливать это денежное дерево и слушать, как оно пьет. Денежное дерево пило, чуть слышно потрескивая.
— Нет, папа, — юный Алексей уселся на деревянную лошадку и несколько раз качнулся. — Дурные сны меня не мучают. Меня мучают прекрасные сны. Сегодня мне опять приснился этот удивительный зверь…
— Ах, ты! Надо же!.. — встрепенулся волшебник. — То ли птица, то ли рыба, то ли верблюд?
— Он самый…
Надо сказать, что сыну волшебника в последнее время часто снился один и тот же странный зверь, похожий сразу на птицу, на рыбу и на верблюда. Во сне Алексей каждый раз любовался этим чудом природы, а потом, когда просыпался, не мог толком его описать — только помнил точно, на кого оно похоже…
— И я опять мучаюсь: существует ли этот зверь на самом деле?.. — продолжал мальчик. — Спасибо дедушке Шляпкину — хоть немного своей пальбой отвлек… Папа, ведь у меня сегодня праздник?
— Еще какой, сынок! — Семен Семенович взял с буфета раскрытый дневник с отметкой «5» и торжественно помахал им. — «Триумф Беспечного Школяра»! Всем праздникам праздник!
— Ну, не такой уж и праздник, — сказал сын волшебника. — Новый Год гораздо лучше.
Волшебник тут же чуть было не согласился, но промолчал в воспитательных целях.
— И мама только завтра прилетит. Хорошо, что она хоть знает, как я тут без нее отличился.
Надо сказать, что у мамы — внучки урожденной княжны Таракановой — все время неожиданно возникали какие-то важные неотложные дела в таких отдаленных глухих местах, где и связи-то путной не было. То в каких-то заснеженных горах, то в каких-то сырых подземельях… Но в этот раз дозвониться до нее все-таки удалось, и она должна была прилететь на самолете прямо на Триумф Беспечного Школяра. Но из-за нелетной погоды авиарейс задержали на сутки, а волшебник и сын уже не могли перенести праздник, потому что наприглашали гостей и отступать было некуда.
— Папа, а ты не можешь так наколдовать, чтобы мама — раз! — и оказалась здесь прямо сейчас?
— Увы! Не могу, сынок!
— Тебе чудеса надо экономить, да?
— Честное слово, дело не в этом! Я, пожалуй, могу наколдовать все, что угодно. Но на мою жену мое волшебство не действует. Кстати, у других волшебников часто та же самая история — они ничего не могут поделать волшебством со своими женами… Зато, когда мама, наконец, прилетит, мы устроим еще один праздник! — Семен Семенович погладил сына по голове и бережно положил дневник обратно на буфет.
— Настоящая драгоце-е-енность!.. — почти пропел он. — Хотя, знаешь, я ничего не имею против двоечников. Великий физик Альберт Эйнштейн, например, тоже в школе был двоечником… И великий поэт Николай Некрасов в гимназии оставался на второй год… А великого гитариста Томми Болина, вообще, выгнали из школы…
— Правда?! — встрепенулся сын волшебника.
— Правда-правда!.. — тут Семен Семенович запнулся — опять в воспитательных целях. — Сынок! Признаться, ты меня поразил своими успехами! Как тебе, столь беспечному школяру, это удалось, до сих пор не пойму?!
Юный Алексей еще несколько раз качнулся на деревянной лошадке, а потом слез с нее и очень серьезно начал:
— Все очень просто, папа. Дело в том, что надо мной все время смеется одна девочка… «Двоечник! Двоечник!.. Тупой, как пробка!» — писклявым голоском передразнил он. — Просто измучила!.. А ты меня сам учил, что драться с девочками нехорошо. Вот я и решил…
— Девочка?!. — быстро спросил Семен Семенович. — И кто она?
— Отличница.
— А она э-э-э… — начал было волшебник.
— Не спрашивай больше ничего, папа!.. Она должна прийти сегодня, и ты сам увидишь… — Алексей подошел к стене напротив окна. — Папа, ты можешь в мой праздник — в «Триумф Беспечного Школяра» — выполнить одну мою просьбу?
— Могу! Хоть сто!
— Пусти меня в комнату, где море!
— Не могу!
— Папа! Я хочу достать для нее медузу!
— Для кого?
— Да для Отличницы этой!
— Так она же смеется над тобой.
— Все равно!
Семен Семенович вдруг гордо расправил плечи и выкатил грудь.
— Медузу для жестокой красавицы… — он произнес это, как стихи. — Весь в отца! Все кавалеры для дам достают звезды с неба, а мой — медузу из моря… Но она же растает!
— А я ее — в банку с водой!
И сын волшебника нетерпеливо взялся за бронзовую витую ручку правой из трех волшебных дверей.
Тут же Кукарямбов вырос прямо перед мальчиком, хотя только что находился в другом конце кабинета, возле окна. Как будто он мгновенно перенесся по воздуху… Да, скорее всего, так и было.
— Сынок!.. — Семен Семенович прижался спиной к волшебной двери. — Видишь ли, сынок, я не зря запрещаю всем открывать это. Я наколдовал море, пустыню и джунгли, но они существуют сами по себе, по своим законам, и я не могу в эти законы вмешиваться, у меня не хватает для этого волшебной силы… В пустыне могут быть ядовитые змеи, в джунглях — дикие зубастые звери, в море — акулы! Представляешь, если они бросятся сюда, когда мы откроем какую-нибудь из этих дверей?
Пока Кукарямбов-старший говорил, смеющиеся физиономии, вырезанные на трех чудесных дверях, сначала насупились, а потом скорчили ехидные рожи.
— Папа, а мы не будем открывать целиком, — быстро сообразил сын волшебника. — Мы чуть-чуть приоткроем, хвать медузу! — и сразу захлопнем. И всё!
— Хвать — и всё… — Семен Семенович на секунду задумался. — Нет, сынок, это слишком опасно!
— Ну, папа! Ты волшебник или кто?
— Я волшебник, но мне страшно!
— Ну, папа!.. — Алексей всхлипнул. — Сам устроил мне праздник, а сам!..
— Я боюсь!
— Вот всегда так! Ы-Ы-Ы!!!
Сын волшебника расплакался — очень жалобно и не менее противно.
Семен Семенович схватился за голову. Детский плач он переносил гораздо хуже многих очень неприятных вещей.
— Только не это!.. — простонал он. — Ладно, приоткроем! Но совсем чуть-чуть!.. Море у меня, кажется, действительно, справа.
Юный Алексей сразу перестал плакать. А волшебник медленно повернулся к чудесной двери и дрожащей ладонью взялся за бронзовую витую ручку. Сын выглядывал из-под его локтя, а деревянные физиономии опять смеялись…
— УФФ!.. — раздалось сзади.
Волшебник и сын в ужасе замерли.
Глава 5,В КОТОРОЙ ПЕСИК ФАФИК НАСЛАЖДАЕТСЯ ПОЭЗИЕЙ, ТРЯСЕТ СВИНЬЮ И СЧИТАЕТ КУПЮРЫ
Когда Песик Фафик пошел второй раз за продуктами, он не стал разбивать свинью-копилку в бирюзовой юбочке. И сама копилка Фафику нравилась, и его хозяйственность не позволяла разбрасываться копилками.
Во дворе Песик остановился возле своей родной будки, которую ласково называл «Хижина Отшельника», и достал из нее вчерашнюю газету «Веселые Дедуга́ны» — всякие новости из жизни местных старичков и старушек. Он расстелил эти новости на осенней земле и начал вытряхивать на бумагу монетки из свиньи.
Газету Фафик накануне взял почитать у Кокоши Шляпкина. Тот по старой привычке и для заработка печатал в ней свои куплеты. А потом приходил в редакцию «Веселых Дедуганов» со своей верной страсбургской тростью — подарком друга юности, с которым никогда не расставался, выходя из дома, — и выпрашивал деньги и свежий номер.
Деньги он сразу тратил на всякие глупости, а свежий номер со своими куплетами подсовывал всем знакомым. Старичка, несмотря на его девяносто восемь лет от роду и способности к колдовству, очень интересовало мнение публики.
Следует сказать, что на самом деле Кокоша Шляпкин был гораздо старше. Просто, когда ему стукнуло девяносто восемь, у него одновременно отшибло память на собственный возраст. «98» — последнее, что он точно помнил по этому поводу, и, чтобы не ошибиться, уже который год, отвечая на вопрос «сколько вам лет?», называл именно это число.
Монетки из копилки вылетали на удивление легко, словно истомились сидеть в свином брюхе. Песик Фафик тряс свинью и при этом читал вслух новое творение Кокоши Шляпкина в газете:
Ассоль в тумане Грэя зрит,
А к ней приплыл Уильям Кидд.
И не на алых парусах,
А в бур-малиновых трусах.
«Про любовь старик пишет! — с наслаждением подумал начитанный Фафик. — Ассоль — это мечтательная девушка из книги Александра Грина «Алые паруса». К ней там плывет добрый капитан Грэй на корабле с этими самыми алыми парусами. Прекрасная чувствительная история! Сентиментальная, говоря по-научному… А в куплете вместо Грэя — Уильям Кидд, знаменитый кровожадный пират! Значит, любовь тут — несчастная и несправедливая… Хорошо все-таки быть грамотной собакой — всякие культурные тонкости понимаешь! Вот сосед — сенбернар Ионафан — тот такого ни в жизнь не поймет. Редкой души пес: и в домино с ним хорошо играть, и всегда за меня, маленького, заступается. Но уж больно не отесан!»