Урсула Ле ГуинВОЛШЕБНИК ЗЕМНОМОРЬЯ•МОГИЛЫ АТУАНА
ВОЛШЕБНИК ЗЕМНОМОРЬЯ
Лишь в молчании — слово,
Лишь во мраке — свет,
Лишь в умирании — жизнь.
Ярок полет ястреба
В пустынном небе.
1. Туман
стров Гонт, на целую милю вознесший над истерзанным штормами Северо-Восточным морем остроконечную вершину своей единственной горы, издавна славился волшебниками. Сколько их, покинувших затерянные горные селения и гавани унылого побережья, нашло лучшую долю в городах, сколько поступило на службу придворными магами в замки властителей Архипелага, а сколько просто странствовало в поисках приключений от острова к острову, занимаясь колдовством и магией! Самым знаменитым из волшебников и самым великим из путешественников, говорят, был тот, которого звали Ястребом: в свое время он стал и драконом-властителем, и Верховным Магом. Его подвиги описаны в «Деяниях Геда», о нем сложены поэмы и песни, но мы расскажем о тех годах его жизни, когда он не был еще так знаменит.
Он родился в уединенной деревушке Ольховке, затерявшейся высоко в горах, в верховьях Северной Долины. Вниз от деревни уходили пастбища и пахотные земли Долины — терраса за террасой, ступень за ступенью, — и так до самого морского побережья, а внизу, у излучин и поворотов петляющей реки Ар, ютились другие деревни и селения. Выше же были только поросшие густыми лесами горы, поднимающиеся гребень над гребнем к голой заснеженной вершине.
Имя, которое он носил ребенком, — Дьюни, — дала ему мать; только это имя да еще жизнь успела она ему подарить, потому что умерла, когда ребенку не исполнилось и года. Его отец, деревенский кузнец, работавший по бронзе, был угрюм и неразговорчив. У Дьюни было шестеро братьев, все намного старше его; один за другим они покинули родной дом и спустились в нижние селения Долины — кто пахать землю, кто плавать по морям, кто промышлять кузнечным делом подобно отцу. Поэтому некому было воспитывать Дьюни, никто не дарил ему заботу и нежность.
Так и рос он, как дикая трава в поле или бурьян в огороде, и вырос высоким и сообразительным мальчишкой, горластым и заносчивым, с неуемным нравом. С товарищами своими, другими деревенскими мальчишками, он пас коз на крутых горных лугах над истоками реки, а когда стал достаточно сильным, чтобы тянуть и толкать длинный рукав кузнечных мехов, отец заставил его работать в кузнице, за что платил не скупясь тумаками да подзатыльниками.
Надо сказать, не совсем напрасно отец сердился на сына. Слишком часто, когда мальчик был нужен, его не оказывалось в кузнице: вечно он пропадал где-то, бродил в чаще леса, купался в заводях реки Ар, которая, как все реки на Гонте, была очень быстрой и холодной, или карабкался на крутые откосы гор, расположенных выше лесов; оттуда он подолгу вглядывался в широкий и безбрежный Северный океан, где за островом Перрегаль до самого горизонта больше не было видно никаких земель.
В той же деревне жила сестра его покойной матери. Пока Дьюни был малышом, она делала для него все необходимое, но ей и без того хватало забот, поэтому, как только он не стал более нуждаться в присмотре, она совсем перестала уделять ему внимание. Но однажды, когда Дьюни было семь лет и мальчик, никем и ничему не обученный, ничего еще не знал о волшебных силах и искусствах, он вдруг услышал, как его тетка кричит какие-то диковинные слова козам, взобравшимся на соломенную крышу ее хижины и не желавшим слезать оттуда. Но стоило ей произнести странный стишок, звучавший очень складно, как они послушно спрыгнули с крыши и подбежали к ней.
На следующий день, присматривая за длинношерстными гонтийскими козами, щипавшими траву на лугу возле Верхнего Обрыва, Дьюни проговорил странные слова, хотя и не понимал их смысла:
Нот гиерт малк ман
хиолк хан мерт хан!
Он выкрикнул стишок во все горло, и козы тут же подошли к нему. Подошли очень быстро, все сразу, не издав ни единого звука, и уставились на него темными зрачками желтых глаз.
Дьюни засмеялся и снова выкрикнул стишок, который, оказывается, дал ему такую власть над козами. Они придвинулись еще ближе, сбились в кучу и начали толкаться, чтобы пробиться к нему.
Тут он неожиданно испугался — и мощных рогов, и странных глаз, и странного молчания. Он кинулся прочь со всех ног, пытаясь вырваться из их кружка. Но козы устремились за ним, обступив плотным кольцом. Так они все вместе ворвались в деревню, причем козы бежали, тесно сгрудившись, словно стянутые веревкой, а мальчик, зажатый ими, отчаянно кричал и плакал. Из домов выбежали крестьяне, они смеялись, глядя на мальчишку, и ругали коз. Не смеялась только тетка мальчика. Она сказала козам какое-то слово, те в ответ ей громко заблеяли, освободившись от чар, разбрелись по деревне и принялись щипать траву и листья.
— Иди за мной, — приказала тетка Дьюни.
Она повела его в хижину, где жила одна. Обычно она не разрешала ребенку заходить в дом, да у него и не возникало такого желания.
Дом был приземистый, без окон, наполненный густым пряным запахом трав, развешенных для просушки по балкам и стропилам крыши: мяты, укропа, тимьяна, тысячелистника, чистотела, зверобоя, остролиста, пижмы, лавра… Зайдя в дом, тетка села, скрестив ноги, у очага и глянула на мальчика сквозь спутанные пряди своих черных волос. Она спросила племянника, что он делал с козами, а когда тот в ответ прочитал стишок, поинтересовалась, известно ли ему, что это за стих? Выяснив, что он ничего не знает, но, однако, смог заколдовать коз, и те следовали за ним, как привязанные, она поняла, какой удивительной силой наделен мальчик.
Раньше он был просто одним из ее племянников, но теперь она смотрела на него другими глазами. Она похвалила Дьюни и сказала, что хотела бы научить его и другим словам, которые понравятся ему еще больше: с помощью таких волшебных слов можно заставить улиток выглянуть из своих раковин или ястреба слететь к нему с небес.
— Ой, тетенька, научи меня! — попросил он, забыв про страх, который нагнали на него козы, и радуясь, что его похвалили за смелость и смекалку.
— Только ты ничего не должен рассказывать другим ребятам, иначе я не стану тебя учить.
— Обещаю, — сказал мальчик. — Никому ничего не скажу.
Она улыбнулась его невинности и простодушию.
— Хорошо, — сказала она. — Помни свое обещание. Но я должна связать тебя. Твой язык будет молчать, пока я не решу, что его пора освободить. Когда же ты снова заговоришь, ты уже никогда не сможешь произнести в присутствии другого человека те слова, которым я тебя выучу. Понимаешь, мы должны хранить от остальных тайны нашего ремесла.
— Хорошо, — согласился мальчик.
Он и сам не собирался делиться такими важными секретами с товарищами. Ему хотелось обладать тайной, которую не знают и никогда не смогут узнать другие.
Он тихо сидел в углу, пока тетка зачесывала назад неприбранные волосы и подпоясывала платье. Потом она снова села у очага, скрестив ноги, бросила в огонь горсть каких-то листьев, и темная хижина наполнилась густым дымом. Она пела странным голосом, то высоким и тонким, почти писклявым, то таким низким, что казалось, будто ей подпевает кто-то другой; затем ее голос снова взлетал вверх. Так продолжалось до тех пор, пока мальчик не перестал понимать, спит ли он и видит сон или все происходит наяву. Старый черный пес колдуньи, который никогда не лаял, сидел рядом и смотрел на мальчика покрасневшими от дыма глазами. Потом тетка велела повторять за ней и начала произносить заклинания на непонятном языке, и Дьюни повторял все, пока чары не овладели им и не заставили его замолчать.
— Говори! — приказала она, чтобы проверить силу заклятия. Мальчик попытался что-то сказать, но не смог — это показалось ему забавным и странным, и он рассмеялся.
Тетка даже немного испугалась его силы. Она наложила на него, пожалуй, самые сильные чары из всех, какие знала. Она хотела не только приказывать ему, когда говорить, а когда молчать, но решила взять его в ученики и обучить ремеслу колдуна. Волшебные чары связали его речь, но он мог смеяться! Не сказав ни слова, она стала лить на огонь воду, и дым в хижине начал редеть. Затем тетка дала Дьюни попить воды, а когда воздух совсем очистился от дыма и мальчик снова смог говорить, она научила его истинному имени ястреба, произнеся которое, можно подманить птицу.
Так Дьюни сделал первый шаг по пути Магического Искусства, идти по которому ему предстояло всю жизнь. И на этом пути он встретил Тень, а потом ему пришлось гнаться за ней по морю и по суше и закончить погоню на берегах царства смерти, никогда не знавшего света. Но при первых шагах этот путь представлялся мальчику широкой и блистательной дорогой к славе и величию.
Когда он убедился, что дикий ястреб, стоит только назвать его истинное имя, замирает в небе, а потом слетает, хлопая крыльями, вниз и садится ему на запястье, словно Дьюни — принц, выехавший на соколиную охоту, — вот тогда он страстно захотел узнать побольше таких имен и просил открыть ему истинные имена ястреба, беркута и орла. Чтобы знать слова, дающие ему такую власть, он учился всему, чему она учила, и делал все, что требовала от него колдунья — даже если она требовала выполнять что-то не очень приятное.
На Гонте среди прочих присловий есть и такие: «слабо, как женская волшба» или «подло, как колдовство ведьмы». Колдунья из деревни Ольховки не была злой ведьмой, занимающейся черной магией, она даже не пыталась узнать то, что относилось к высшему Искусству отношений с Древними Силами. Но будучи женщиной невежественной и живя среди простых людей, она часто злоупотребляла колдовскими силами, дурача односельчан ради всяких сомнительных целей. Она не имела представления ни о Равновесии, ни о Связи Целого, о чем должен знать каждый настоящий волшебник и служить им, прибегая к чарам только в тех случаях, когда этого требует самая настоятельная необходимость. Ей были ведомы только чары, к которым нужно прибегать при тех или иных обстоятельствах, творя известные заклинания. Ее знания, в большинстве случаев вздорные и примитивные, часто оказывались простым надувательством, и к тому же нередко сама она не отличала истинные заклинания от шарлатанства. Тем не менее следует воздать ей должное. Заклятий она знала много, хотя более искусно наводила порчу, нежели исцеляла от хворей. Как всякая деревенская колдунья, она могла составить и сварить приворотное зелье, но случалось ей на своем веку в угоду людской зависти и ненависти варить и другие зелья, куда более опасные. Правда, все плохое она, насколько возможно, скрывала от мальчика и старалась в меру данных ей сил учить его только хорошему и честному.