Розе уже минуло восемнадцать. Вопросом о муже для Розы занималась вся Каза, и, как теперь заметил Паоло, суеты и волнений по этому поводу было куда больше, чем когда три года назад выдавали замуж кузину Клаудию, Семье Монтана приходилось тщательно выбирать тех, с кем они вступали в брак. И это понятно. От нового члена семьи требовалось, чтобы он (или она) обладал хоть каким-то даром к волшебству или музыке; чтобы нравился всем остальным Монтана и, сверх того, чтобы не имел никакого рода связей с Петрокки. Тем не менее кузина Клаудия нашла Артуро и вышла за него замуж без всяких обсуждений и волнений, которые вовсю кипели вокруг Розы. Паоло мог только предположить, что причина тому крылась во «всем этом», что бы Элизабет ни имела тут в виду.
Какова бы ни была причина, споры бушевали. Встревоженный Антонио заговорил о поездке в Англию, чтобы посоветоваться с неким господином по имени Крестоманси.
— Нам нужен для нее действительно сильный волшебник, — заявил он. — Мастер по части заклинаний.
На это Элизабет возразила, что Роза итальянка и должна выйти замуж за итальянца. Все остальные Монтана с ней согласились, разве только добавили, что этот итальянец должен быть из Капроны. Оставался вопрос — кто именно?
Паоло, Лючия и Тонино не имели тут никаких сомнений. Они хотели, чтобы Роза вышла замуж за их двоюродного брата Ринальдо. Им казалось, Роза и Ринальдо исключительно друг другу подходят. Роза — хорошенькая, Ринальдо — красавец мужчина. И ни у кого никаких возражений. Решительно никаких. Правда, две загвоздки имелись. Первая — та, что Ринальдо не выказывал к Розе никакого интереса. В те дни он был отчаянно влюблен в одну стопроцентную англичанку, Джейн Смит — Ринальдо это имя выговаривал с трудом, — которая приехала копировать картины из помещавшейся на Корсо Художественной галереи. Джейн была романтической девицей. И, чтобы ей понравиться, Ринальдо теперь одевался во все черное и носил красный шарф на шее — как все бандиты. Поговаривали, что он собирается еще и отрастить бандитскую бороду. В общем, ему было вовсе не до двоюродной сестры, которую он всю жизнь знал.
Вторая загвоздка была в самой Розе. Она никогда не интересовалась Ринальдо. И, казалось, была единственным человеком в Казе Монтана, которого совершенно не волновало, за кого она выйдет замуж. Когда споры доходили до крика и брани, она только встряхивала своими доходившими до плеч белокурыми кудрями и улыбалась:
— Послушать вас всех, так можно подумать, я тут совсем ни при чем. Меня и спрашивать нечего. Смешно!
В ту осень волнения в Казе Монтана все усиливались и усиливались. Паоло и Тонино спросили тетю Марию, в чем, собственно, дело. Сначала тетя Мария от них отмахнулась: они еще малы и им этого не понять. Потом — поскольку в иные минуты она накалялась не меньше тети Джины и даже тети Франчески — вдруг гневно заявила, что Капрона катится в пропасть.
— Плохи наши дела, — разоткровенничалась тетя Мария. — Денег не хватает, туристы к нам не едут, с каждым годом мы все слабее. А тут еще Флоренция, Пиза и Сиена — три хищницы обсели нас вокруг, и каждый год то одна, то другая норовит оторвать от Капроны несколько квадратных миль. Если так и дальше пойдет, мы уже не будем государством. И в довершение всех бед нынче нас ждет неурожай. А виноваты всем эти выродки Петрокки. Да-да, можете мне поверить! Их заклятия больше не действуют. Нам, Монтана, одним не под силу держать на себе Капрону. А Петрокки даже и не пытаются! Работают по старинке, и все хуже и хуже. Да вы и сами видите. Будь это не так, могло бы такое случиться, чтобы из-за какой-то девчонки ее отец стал зеленым?!
Это звучало достаточно тревожно. Но, что и говорить, было очевидным фактом. Все те годы, что Паоло и Тонино учились в школе, они привыкли слышать про соглашение, которое пришлось заключить с этой Флоренцией; про то, что Пиза потребовала договор о правах на рыболовство и что Сиена подняла пошлины на импортируемые в Капрону товары. Они так к этому привыкли, что уже не замечали. Но теперь все это казалось зловещим. А вскоре последовали новости еще хуже. Стало известно, что зимние паводки повредили Старый мост. Он дал трещину.
Это известие повергло Казу Монтана в смятение. Старый мост должен был устоять. Если он не выдержал, это означало, что заклинания Монтана у основания его быков тоже не выдержали. Тетя Франческа кричала на весь двор:
— Это все Петрокки! Вконец выродились! Даже старое свое заклятие поддержать не могут! Нас предали!
Хотя никто другой таких слов вслух не произносил, тетя Франческа, вероятно, выражала мнение всей семьи.
И словно мало было этой беды, Ринальдо, который в тот вечер отправился навестить свою англичанку, всего в крови привели домой кузены Карло и Джованни. Как можно было понять из того, что Ринальдо рассказал — а он употреблял такие бранные слова, каких Паоло и Тонино сроду не слышали, — он повстречал нескольких Петрокки. Он назвал их выродками. Теперь настала очередь тети Марии метаться с криками по двору, понося этих Петрокки на чем свет стоит. Ринальдо был ее любимчиком, она в нем души не чаяла.
Ринальдо уже перевязали и уложили в постель, когда Антонио и дядя Лоренцо вернулись с осмотра Старого моста. Они выглядели очень озабоченными. На мосту они застали Гвидо Петрокки собственной персоной вместе с герцогским подрядчиком мистером Андретти. Несколько сильнейших заклинаний пришли в негодность. Восстановление их займет не меньше трех недель и потребует усилий обеих семей целиком; работать придется посменно.
— Да, Ринальдо тут очень нам бы пригодился! — вздохнул Антонио.
Ринальдо клялся, что у него достаточно сил, чтобы встать с постели и завтра же выйти работать, но тетя Мария и слышать об этом не хотела. Доктор ее поддержал. Тут же всех остальных членов семьи разбили на смены, и работа началась и не прекращалась день и ночь. Паоло, Лючия и Коринна шли на мост прямо из школы каждый день. Тонино туда не брали. При его медлительности от него было бы мало проку. Но он не очень огорчался: из рассказов Паоло он понял, что немного потерял. Паоло просто не успевал за бешеными темпами работ по укреплению заклинаний. Его наряду с недотепистым кузеном Доменико использовали для мелких поручений. Тонино очень по-доброму относился к Доменико, который был полной противоположностью своему лихому брату Ринальдо и тоже не выдерживал темпов современной жизни.
Работы шли — даже под проливным дождем — уже почти неделю, когда герцог вызвал Старого Никколо для разговора.
Старый Никколо стоял во дворе и теребил на голове остатки волос. Тонино отложил в сторону книгу (она называлась «Машины смерти» и была очень увлекательной) и спустился во двор — посмотреть, чем он сможет помочь.
— А, Тонино, — обрадовался Старый Никколо, повернув к нему свое лицо огорченного младенца. — У меня отчаянные проблемы. Все наши заняты на Старом мосту, этот осел Ринальдо прикован к постели, а мне необходимо предстать перед герцогом с кем-то из членов моей семьи. Петрокки тоже туда вызваны. Не можем же мы явиться в меньшем числе, чем они! Угораздило же Ринальдо... выбрал время, чтобы сводить счеты с Петрокки.
Тонино не сообразил, что на это сказать, поэтому он спросил:
— Сходить за Бенвенуто?
— Нет, нет, — ответил Старый Никколо, повернув к нему свое лицо расстроенного младенца. — Герцогиня не выносит кошек. От Бенвенуто тут мало проку. Мне нужно взять с собой тех, от кого мало проку на мосту. Ты, Тонино, поедешь, и Паоло, и Доменико, и еще я возьму с собой вашего дядю Умберто — для солидности и веса. Пожалуй, в таком составе мы не будем выглядеть чересчур маломощными.
Очень лестным это приглашение, пожалуй, считать было нельзя, но Тонино и Паоло были в восторге. В восторге, несмотря на то что назавтра дождь зарядил уже с рассвета — белый, как изморозь, зимний дождь. Утренняя смена вернулась со Старого моста под поблескивавшими зонтиками, во влажной одежде и сильно не в духе. Вместо отдыха им пришлось тут же включиться в подготовку тех, кто отправлялся во дворец.
Из каретного сарая выкатили семейный экипаж, поставили под галереей и тщательно стерли с него пыль. Это была вместительная черная карета со стеклянными окнами и чудовищными черными колесами. На тяжелых дверцах красовались Монтановы крылатые кони на зеленом щите. Дождь лил не переставая. Паоло, ненавидящий дождь так же люто, как кошки, очень обрадовался, увидев, что карета настоящая. Лошади настоящими не были. Четыре лошади, вырезанные из белого картона, стояли прислоненными к стенке каретника. Идея таким образом экономить средства принадлежала отцу Старого Никколо. Настоящим лошадям, объяснял он, нужно есть, постоянно двигаться, и для них нужно обеспечить место, где вполне может жить часть семьи. Кучер, тоже и по тем же соображениям вырезанный из картона, находился внутри кареты.
Мальчикам ужасно хотелось посмотреть, как будут оживлять эти картонные фигуры, но мать увела их со двора домой. У Элизабет, проработавший все утро на мосту, еще не высохли волосы, а зевала она так, что, казалось, у нее вот-вот отвалится челюсть, но это не помешало ей приняться за Паоло и Тонино, которых она из последних сил мыла, причесывала и переодевала. К тому времени, когда они — каждый с тщательно прилизанными мокрыми волосами, в на редкость неудобном широком белом воротнике поверх жесткой форменной курточки — спустились во двор, волшебство уже состоялось. Лента с заклинаниями была аккуратно вплетена в упряжь, а кучеру вложена внутрь бумажного кафтана. Четыре лоснящиеся белые лошади, готовые к выезду, били копытами, кучер восседал на козлах, поправляя салатно-зеленую шляпу.
— Великолепно! — воскликнул на ходу Старый Никколо, выпархивая во двор. И, переведя удовлетворенный взгляд с мальчиков на экипаж, скомандовал: — Влезайте, мальчики! Влезай, Доменико! Нам надо еще забрать Умберто из университета.
Тонино попрощался с Бенвенуто и полез в карету. Несмотря на уборку, в ней пахло плесенью. Тонино был рад, что дедушка в таком хорошем настроении. И все вокруг, видимо, тоже. А когда карета загромыхала к воротам, Монтана провожали ее веселыми напутствиями.