За все, что в строки не могу облечь я,
За то, что дальше слов и глубже слез.
Лирические баллады
Гуди Блейк и Гарри ДжиллПравдивая история
Какая хворь, какая сила
И дни, и месяцы подряд
Так сотрясает Гарри Джилла,
Что зубы у него стучат?
У Гарри недостатка нет
В жилетах, шубах меховых.
И все, во что больной одет,
Согрело б и девятерых.
В апреле, в декабре, в июне,
В жару ли, в дождь ли, в снегопад,
Под солнцем или в полнолунье
У Гарри зубы всё стучат!
Все то же с Гарри круглый год —
Твердит о нем и стар и млад:
Днем, утром, ночи напролет
У Гарри зубы всё стучат!
Он молод был и крепко слажен
Для ремесла гуртовщика:
В его плечах косая сажень,
Кровь с молоком – его щека.
А Гуди Блейк стара была,
И каждый вам поведать мог,
В какой нужде она жила,
Как темный дом ее убог.
За пряжею худые плечи
Не распрямляла день и ночь.
Увы, случалось и на свечи
Ей было накопить невмочь.
Стоял на хладной стороне
Холма ее промерзший дом.
И уголь был в большой цене
В селенье отдаленном том.
Нет близкой у нее подруги,
Делить ей не с кем кров и снедь,
И ей в нетопленой лачуге
Одной придется умереть.
Лишь ясной солнечной порой,
С приходом летнего тепла,
Подобно птичке полевой,
Она бывает весела.
Когда ж затянет льдом потоки —
Ей жизнь и вовсе невтерпеж.
Так жжет ее мороз жестокий,
Что кости пробирает дрожь!
Когда так пусто и мертво
Ее жилище в поздний час, —
О, догадайтесь, каково
От стужи не смыкать ей глаз!
Ей счастье выпадало редко,
Когда, вокруг чиня разбой,
К ее избе сухие ветки
И щепки ветер гнал ночной.
Не поминала и молва,
Чтоб Гуди запасалась впрок.
И дров хватало ей едва
Лишь на один-другой денек.
Когда мороз пронзает жилы
И кости старые болят —
Плетень садовый Гарри Джилла
Ее притягивает взгляд.
И вот, очаг покинув свой,
Едва угаснет зимний день,
Она озябшею рукой
Нащупывает тот плетень.
Но о прогулках Гуди старой
Догадывался Гарри Джилл.
Он мысленно грозил ей карой,
Он Гуди подстеречь решил.
Он шел выслеживать ее
В поля ночные, в снег, в метель,
Оставив теплое жилье,
Покинув жаркую постель.
И вот однажды за скирдою
Таился он, мороз кляня.
Под яркой полною луною
Хрустела мерзлая стерня.
Вдруг шум он слышит и тотчас
С холма спускается, как тень:
Да это Гуди Блейк как раз
Явилась разорять плетень!
Был Гарри рад ее усердью,
Улыбкой злобною расцвел,
И ждал, покуда – жердь за жердью —
Она наполнит свой подол.
Когда ж пошла она без сил
Обратно с ношею своей —
Свирепо крикнул Гарри Джилл
И преградил дорогу ей.
И он схватил ее рукою,
Рукой тяжелой, как свинец,
Рукою крепкою и злою,
Вскричав: «Попалась, наконец!»
Сияла полная луна.
Поклажу наземь уронив,
Взмолилась Господу она,
В снегу колени преклонив.
Упав на снег, взмолилась Гуди
И руки к небу подняла:
«Пускай он вечно мерзнуть будет!
Господь, лиши его тепла!»
Такой была ее мольба.
Ее услышал Гарри Джилл —
И в тот же миг от пят до лба
Озноб всего его пронзил.
Всю ночь трясло его, и утром
Его пронизывала дрожь.
Лицом унылым, взором мутным
Стал на себя он не похож.
Спастись от стужи не помог
Ему извозчичий тулуп.
И в двух согреться он не мог,
И в трех был холоден, как труп.
Кафтаны, одеяла, шубы —
Все бесполезно с этих пор.
Стучат, стучат у Гарри зубы,
Как на ветру оконный створ.
Зимой и летом, в зной и в снег
Они стучат, стучат, стучат!
Он не согреется вовек! —
Твердит о нем и стар и млад.
Он говорить ни с кем не хочет.
В сиянье дня, в ночную тьму
Он только жалобно бормочет,
Что очень холодно ему.
Необычайный сей рассказ
Я вам правдиво изложил.
Да будут в памяти у вас
И Гуди Блейк, и Гарри Джилл!
Строки, написанные неподалеку от дома и переданные моим мальчиком той, к кому обращены
Весенним первым теплым днем
Миг новый прежнего чудесней.
На дереве у входа в дом
Малиновка заводит песню.
Блаженством воздух напоен
И вся ожившая округа —
От голых гор и голых крон
До зеленеющего луга.
Сестра, из комнаты своей,
Заботами пренебрегая,
На воздух выйди поскорей,
Почувствуй солнце, дорогая!
Простое платьице надень
И не бери с собою чтенья.
Я так хочу, чтоб в этот день
Мы вдоволь насладились ленью.
Условностей привычный гнет
С себя мы сбросим, и сегодня
Мы новых дней начнем отсчет,
Как после даты новогодней.
Всему цветение суля,
Любовь вселяется украдкой
В сердца, и влажная земля
Пронизана истомой сладкой.
Мгновенье может больше дать,
Чем полстолетья рассуждений.
Мы каждой по́рой благодать
Впитаем в этот день весенний.
Укладу новому храня
В сердцах своих повиновенье,
Весь год из нынешнего дня
Мы будем черпать вдохновенье.
И сила этого вокруг
Распространенного блаженства
Поможет нам с тобой, мой друг,
Достичь любви и совершенства.
Так поскорее же надень
Простое платьице и чтенья
В путь не бери – ведь в этот день
Мы вдоволь насладимся ленью.
История для отцов, показывающая, как можно обучить искусству лжи
Красив и строен мальчик мой —
Ему всего лишь пять.
И нежной любящей душой
Он ангелу под стать.
У дома нашего вдвоем
Мы с ним гуляли в ранний час,
Беседуя о том о сем,
Как принято у нас.
Я вспоминал прекрасный край,
Наш домик прошлою весной,
И берег Кильва, точно рай,
Возник передо мной.
И столько счастья я сберег,
Что, ощутив его опять,
Я в этот день без боли мог
Былое вспоминать.
Одетый просто, без прикрас,
Мой мальчик был пригож и мил.
Я с ним, как прежде много раз,
Беспечно говорил.
Ягнят был грациозен бег
В сиянье солнечного дня.
«Наш Лисвин, как и Кильвский брег,
Чудесен», – молвил я.
«Тебе милее здешний дом? —
Спросил я малыша, —
Иль тот, на берегу морском?
Ответь, моя душа!»
«И где ты жить, в краю каком
Хотел бы больше, дай ответ:
На Кильвском берегу морском
Иль в Лисвине, мой свет?»
Глаза он поднял на меня,
И взгляд был простодушья полн:
«У моря жить хотел бы я,
Вблизи зеленых волн».
«Но, милый Эдвард, отчего?
Скажи, мой мальчик, почему?» —
«Не знаю, – был ответ его, —
И сам я не пойму…»
«Зачем же эту благодать
Лесов и солнечных лугов
Ты безрассудно променять
На Кильв морской готов?»
Но, отведя смущенный взгляд,
Не отвечал он ничего.
Я повторил пять раз подряд:
«Скажи мне, отчего?»
Вдруг поднял голову малыш
И, ярким блеском привлечен,
Увидел на одной из крыш
Сверкавший флюгер он.
И миг спустя его ответ,
Столь долгожданный, был таков:
«Все дело в том, что в Кильве нет
Вот этих петухов».
Я стать мудрей бы не мечтал,
Когда, мой маленький дружок,
Тому, что от тебя узнал,
Сам научить бы мог.
Слабоумный мальчик
Уж смерклось. Ровный свет луны
Лежит на рощах и лугу.
Бог весть откуда гулкий клич
Подруге шлет угрюмый сыч.
Тоскливо в лунной тишине
«Угу!» – плывет. – «Угу-у! Угу-у!»
Что так спешишь, что так дрожишь,
Что не в себе ты, Бетти Фой?
Зачем на пони водружен
Бедняжка слабоумный Джон,
Сыночек горемычный твой?
Уж все в округе спят давно.
Сними, сними его с седла!
Он горд, он радостно мычит;
Но, Бетти! он ли вдруг помчит
Сквозь сумрак вешний, как стрела?
Но Бетти знает лишь одно:
В беде соседка, Сьюзен Гей;
Она стара, она больна,
Совсем одна живет она,
И очень худо нынче ей.
А рядом ни души живой,
Ни дома на версту вокруг.
Кто вразумит их в эту ночь,
Как старой Сьюзен им помочь,
Чем облегчить ее недуг?
Они одни, темно кругом,
И мужа Бетти дома нет: