— А ты что тут делаешь, интересно? — он меняет тему. — Присматриваешься к конкурентам?
— В Рождество конкуренции не бывает, — отвечаю я. — Но раз ты такой эксперт, скажи, чей базар лучше?
Он прихлебывает из стаканчика, и я вижу, как ходит ходуном его адамово яблоко, когда он глотает.
— У вашего преимущество, — отвечает он. — У этих ребят мятные леденцы кончились.
— Какое безобразие! — с притворным недовольством восклицаю я.
— И точно! Так что в следующий раз я, пожалуй, приду к вам.
Он делает еще глоток и молчит. Что он хочет сказать, что придет купить еще елку? Значит, у меня еще будет возможность случайно-нарочно с ним встретиться. Не знаю, как к этому отнестись.
— Зачем покупать несколько елок в один день? — недоумеваю я. — Даже в праздники?
— Отвечая на первый вопрос, — говорит он, — скажу, что я жить не могу без горячего шоколада. Не худшая зависимость на свете, я тебе скажу. Что касается второго… когда у тебя есть фургон, все время найдется кто-то, кто захочет в него что-то погрузить. Например, этим летом я трижды помогал маминым коллегам с переездом.
— Ясно. Значит, ты тот парень, на которого всегда можно рассчитывать? — Я подхожу к одной из елок и тихонько тяну ее за иголки.
Он опирается руками на откидной борт.
— Тебя это удивляет?
Он испытывает меня — знает, что я что-то о нем слышала. И правильно делает. Но я не знаю, что ответить.
— А должно?
Он смотрит на елки в фургоне, и я понимаю, что он разочарован, что я уклонилась от ответа.
— Значит, эти елки — не для тебя, — говорю я.
Он улыбается.
Я придвигаюсь чуть ближе — знаю, что, наверное, этого делать не стоит, но удержаться не могу.
— Если планируешь покупать еще, я хорошо знакома с хозяевами того, другого базара. Могу выбить тебе скидку.
Он достает бумажник, весь набитый долларовыми банкнотами, и отсчитывает несколько купюр.
— Вообще-то, я заезжал к вам уже дважды после того, как ты вешала тот плакат для парада. Но тебя не было на месте.
Хочет ли он сказать, что надеялся меня увидеть? Спросить его об этом напрямую, конечно, нельзя, поэтому я указываю на его бумажник.
— Знаешь, в банке можно обменять мелкие купюры на крупные.
Он крутит бумажник в руках.
— Ну что тут скажешь? Мне лень.
— Теперь я знаю о твоих недостатках, — замечаю я. — Это хорошо.
Он кладет бумажник в карман.
— Никто не знает о моих недостатках так много, как я.
Будь я смелее, воспользовалась бы случаем и расспросила его о сестре. Но услышав этот вопрос он, скорее всего, сел бы в фургон и уехал.
— Недостатки, говоришь? — Я делаю еще один шаг к нему навстречу. — Ты помогаешь людям с переездом и покупаешь для них рождественские елки. Да ты небось у Санта-Клауса в любимчиках.
— Ну если так рассуждать, наверное, да, я не безнадежен.
Я щелкаю пальцами.
— Ты, видимо, считаешь, что быть сладкоежкой — страшнейший из грехов.
— Да нет, не помню, чтобы об этом говорили в церкви, — отвечает он. — Вот лень — та упоминалась не раз, а я ленив. Например, пару месяцев назад я потерял расческу и так и не купил новую.
— И посмотри, к чему это привело, — отвечаю я, глядя на его шевелюру. — Это же непростительно. Придется тебе где-то еще искать елки по взаимоприемлемой цене.
— Взаимоприемлемой? — удивленно спрашивает он. — Кажется, я никогда не использовал такое слово в речи, хоть оно и колоритное.
— О, только не говори, что считаешь это слово сложным.
Он смеется, и его смех прекрасен. Мне хочется продолжить нашу перепалку, но как-то с ним слишком легко, а каким бы симпатичным он ни был и как бы мне ни нравилось с ним шутить, я должна помнить о словах Хизер.
Как будто прочитав мои мысли, он делает обиженное лицо, отводит взгляд и смотрит на деревья.
— Что? — спрашивает он.
Если нам и дальше суждено встречаться, эта недосказанность и слухи так и будут висеть над нами.
— Слушай, мне, естественно, кое-что про тебя наговорили… — Слова застревают в горле. Зачем вообще что-то объяснять? Я могу остаться для него всего лишь продавщицей с елочного базара, а он для меня — покупателем. И не понадобится никаких разъяснений.
— Ты права, это естественно сразу всплывает, — ответил он. — И так всегда.
— Но я не хочу верить слухам…
По-прежнему не глядя на меня, он достает из кармана ключи.
— Тогда беспокоиться не о чем. Мы можем здороваться, я буду покупать у тебя елки, но… — Он сжимает зубы. Я вижу, что он хочет посмотреть на меня, но не может заставить себя это сделать.
Больше мне нечего сказать. Он не опроверг слухи, не ответил, что все это ложь. Следующее слово — за ним.
Он идет к кабине, садится и закрывает дверь.
Я отступаю назад.
Он заводит мотор и, уезжая, машет мне рукой.
Глава восьмая
В субботу я приступаю к работе только в полдень. Хизер заезжает за мной пораньше, и я прошу ее отвезти меня в кафе позавтракать. Она как-то странно смотрит на меня, но поворачивает, куда я сказала.
— Ну что, отпустят тебя с нами на парад? — спрашивает она.
— А какие проблемы, — отвечаю я. — Весь город туда идет. И покупатели нахлынут только после окончания.
Говорю с ней, а сама вспоминаю, как грустно махнул мне Калеб на прощание, уезжая вчера вечером, о грузе, который мешал ему посмотреть мне в глаза. Даже если есть веские причины, мешающие нашему роману, мне все равно хочется снова увидеть его фургон, подъезжающий к базару.
— Девон считает, что тебе нужно пригласить на парад Эндрю, — говорит Хизер. — Так, я знаю, что ты скажешь…
Мои глаза едва не вываливаются из орбит на ее приборную доску.
— А ты сказала Девону, что это ужасная идея?
Она пожимает плечами.
— А он считает, что ты должна дать Эндрю шанс. И я не то чтобы с ним согласна, но… ты нравишься Эндрю.
— Зато он мне совсем не нравится. — Я вжимаюсь в сиденье. О, боже. Как злобно это прозвучало.
Хизер паркуется у «Экспресс-завтраков» — кафе в стиле 1950-х, разместившемся внутри двух списанных железнодорожных вагонов. В одном — кафе, в другом — кухня. Стальные колеса вагонов стоят на настоящих рельсах со шпалами из раскрошившегося дерева. Но самое замечательное то, что в «Экспресс-завтраках» подают завтраки, только завтраки! — с утра и до вечера.
Еще не заглушив мотор, Хизер смотрит мимо меня на окна железнодорожных вагонов.
— Слушай, я не стала возражать, потому что знаю, что ты любишь это место…
— Если хочешь поехать куда-то еще… — говорю я, не совсем понимая, к чему она клонит.
— Короче, прежде чем мы войдем, — выпаливает она, — ты должна знать: там работает Калеб. — Она ждет моей реакции. Ее слова оглушают меня.
— О.
— Не знаю, работает ли он сегодня, но такое вполне возможно, — говорит она. — Так что решай, как будешь себя вести.
Я поднимаюсь по лестнице в вагон, а сердце с каждым шагом бьется все чаще. Вслед за Хизер поднимаюсь на верхнюю ступеньку, и она открывает красную металлическую дверь.
Стены от пола до потолка увешаны виниловыми пластинками и кадрами из старых фильмов и телешоу. С двух сторон от центрального прохода расположились столики, рассчитанные не более чем на четверых. Диваны пластиковые, красные, серебристо поблескивают хромовыми вставками. Заняты только три столика.
— Может, его здесь и не будет, — бормочу я. — Может, сегодня не его сме…
Но не успеваю я договорить, как распахиваются двери кухни и в зал входит Калеб. На нем белая рубашка, бежевые брюки и пилотка, какие носили официанты в 1950-х. Он несет поднос с двумя тарелками к одному из столиков и ставит тарелки перед гостями. Затем опускает поднос и идет к нам. А сделав несколько шагов, округляет глаза и переводит взгляд с меня на Хизер: он меня узнал. На его лице появляется осторожная, но все же улыбка.
Я засовываю руки в карманы куртки.
— Калеб… Не знала, что ты здесь работаешь.
Рядом с Хизер полка, откуда он снимает два меню, и его улыбка меркнет.
— А если бы знала, не пришла?
Не знаю, как на это ответить.
— В детстве это было ее любимое кафе, — подхватывает разговор Хизер.
— Точно, — говорю я.
— А любимое блюдо — оладушки с серебряный доллар.
— Можешь не объяснять, — бросает он и идет по проходу.
Мы с Хизер следуем за ним к столику в дальнем конце вагона. Как и все остальные, он находится у большого прямоугольного окна. С этой стороны видна улица, где мы припарковались.
— Лучшее купе во всем поезде, — произносит он.
Мы с Хизер садимся на диванчики лицом друг к другу.
— И что в нем такого замечательного? — спрашиваю я.
— Оно ближе всего к кухне. — Он снова улыбается. — Кофейник со свежим кофе доберется до вас первым. И мне так удобнее общаться со знакомыми.
Хизер берет меню и начинает его изучать. А второе меню, не поднимая глаз, придвигает ближе ко мне. Уж не знаю, нарочно ли она ведет себя так, чтобы Калеб почувствовал себя лишним, но у нее это явно получается.
— Станет скучно — знай, мы здесь, — говорю я.
Калеб смотрит на Хизер. Та продолжает изучать меню. Несколько секунд никто не произносит ни слова, затем Калеб сдается и исчезает за дверями на кухню.
Я опускаю меню Хизер на стол.
— Это что вообще было? Теперь он наверняка думает, что это ты мне про него с три короба наплела. А ты, между прочим, даже не знаешь, правда ли эти слухи.
— Я не знаю, все ли из этого правда, — отвечает она. — Прости, я не знала, о чем с ним говорить. И за тебя беспокоюсь.
— Но почему? Потому что он кажется мне симпатичным? Насколько я знаю, больше козырей у него нет.
— Но Сьерра, ты его явно заинтересовала. Мы же с ним каждый день в школе видимся, и я что-то раньше не замечала, чтобы он был так разговорчив. В принципе, ничего плохого в этом нет, но необязательно так в открытую с ним флиртовать, когда…
— Стоп! — Я поднимаю руку. — Во-первых, я не флиртовала. Во-вторых, мы с ним даже толком не знакомы. Так что беспокоиться тебе совершенно не о чем.