– Ну а вдруг? Вдруг Солнце тоже идёт на зов Путеводной Звезды? Но однажды Она будет лишь частью той черноты на бескрайнем небе. – Уолтер стал немного печальным, но Винсент не вешал нос от этих умозаключений:
– Даже тогда я буду видеть её!
– Чёрной потухшей точкой, безжизненным камнем, не отражающим свет?
– Уолтер, – хмыкнул Винсент, – Небесное тело не может не отражать свет звезды, завязывай свои гипотезы! Даже если эту планету не будет видно с Земли, то я всё равно увижу её как объект, отражающий свет солнца. Её туман, возможно, не будет нагревать её как другие планеты, пряча от тепла, но свет… минимальный, но будет! Раз так, то я всегда увижу её, ведь я наместник Огня. Возможно ты и прав на счёт тех путей, что я вижу назло остальным, но вряд ли это так значимо, как ты пытаешься представить.
– Ты не просто их видишь, ты можешь идти по ним даже когда света нет. Во тьму: вслепую, на ощупь. Вопреки.
– Вопреки! – повторил Винсент свою мантру, даже не предполагая тогда какой длинный и извилистый путь его ждёт.
Глава
1
Вдохновило:
Peter Gabriel – Apres Moi
Запись от 23 мая 2013г. из дневника Винсента Блэквелла:
«Что делает человека человеком? Ритмичные сокращения мышцы, обеспечивающей ток крови по сосудам? Едва ли! Да и… что движет сердцем? Кто заставляет его биться?
На пороге смерти Магия устраивает испытание: она тестирует человека на способность обладать энергией, и, если маг испытание проходит, то на него обрушивается дар: необычайная сила. Но маги редко справляются. Жажда обладания силой делает их уязвимыми, тело не выдерживает нагрузок и лишается рассудка, обличая человека в истинном свете.
Есть ошибочное мнение, что личность под давлением магии стирается бесследно, но на деле всё куда печальней: эта личность освобождается от навязанных обществом рамок, представая в первозданном виде, сохраняя лишь то, что из себя представляет на самом деле»
Сентябрь 2003 года, Мордвин:
– Зачем это здесь? – спросил Элайджа Блэквелл, увидев истощённого отца, который тяжело зашёл в каминный зал, опираясь на трость.
Элайджа был уже в том возрасте, в котором мужчины обретают особую изысканную мужественность, раскрывающую их привлекательность с оттенком лёгкой зрелости, но именно такой возраст называют «полным расцветом». Ему было 33 года, он был ещё человеком, на Блэквеллов похож не был, но что-то неуловимое от предков-Элементалей всё же имел, хотя мимика к его годам сыграла свою злую шутку, отражая на его лице сущность жестокого, высокомерного и неприятного человека. И всё же он был красив и держал себя статно, только колкий взгляд бегающих светлых глаз выдавал смесь странных чувств, схожих с малодушием и трусостью перед авторитетом Герцога.
Феликс держал предмет, который Элайджа разглядывал очень пристально, и приближался очень осторожно:
– Помнишь его? – хрипло спросил Герцог, – В Фисарию приехал цирк Сигора и дал последнее шоу. Тебе было 11, и мы без конца прыгали в воду с горок…
– Помню, – сухо ответил Элайджа сипящим голосом, – А потом мы приехали домой, и ты снова ссорился с матерью.
– Я никогда не повышал на неё голос, Элайджа, никогда не поднимал руку. Я старался, как мог, но никогда её не любил, зато люблю тебя.
Губы Элайджи растянулись в презрительной улыбке, и он закатил глаза:
– Я слышал это много раз, и даже когда-то верил. Признай: ты и сам в это веришь, но это притянутая за уши ложь. Я – твой сын, ты должен меня любить, но это вынужденное.
– Да ну? – ухмыльнулся Феликс и сел в кресло с ещё большей тяжестью.
Он выглядел уже не тем властным статным Герцогом, которым был ещё год назад, потому что за этот год очень сильно постарел:
– Каждую ночь меня мучает один и тот же вопрос: что ещё мне сделать, чтобы ты в меня поверил? – он запрокинул голову на спинку и закрыл глаза, – Нет, сын, я знаю, что будет дальше, прекрасно понимаю: совсем скоро я умру, а ты за счёт этого сделаешь последний шаг к силе. Тебе даже кажется, что с моей смертью ты освободишься, но на самом деле это не так. Ты всего на всего обретёшь клетку до конца своей жизни, это будет замкнутый круг.
– Клетку? Я бы не назвал это клеткой. – Элайджа на секунду замер и перевёл взгляд на огонь в камине.
Откуда ни возьмись появилась струя воды и затушила пламя, выпуская клубы пара по полу, поднимающиеся вверх. Это не укрылось от Феликса, который, несмотря на вид дрёмы, отслеживал каждый жест сына:
– Думаешь он виноват во всём?
– А кто ещё? – Элайджа колко посмотрел на отца, будто это была самая больная из тем, которую они могли завести, – Он твой главнокомандующий, с трёх лет – наследный Герцог Мордвин, хотя это ведь мой титул. Я с пеленок усиленно изучал науки, из кожи вон лез, чтобы оправдать твои надежды, а Винсенту давалось это вообще без труда! Даже старый идиот Барко переписал свою библиотеку на этого выродка, и даже не говори мне, что твой ненаглядный сынок всё это заслужил! Одно радует, с магией у него не прёт…
– Дело времени. – спокойно поправил Герцог, – Он ещё не готов.
– Ты всегда так говоришь! Но зато Я готов! – с чувством заговорил Элайджа, отчего его глаза расширились и мимика стала немного безумной, – Папа, я бьюсь о стену магии уже пятнадцать лет, но ничего не выходит! Грань смерти я пытался преодолеть столько раз, что сбился со счёту, но магия не откликалась ни разу!
– А ты не думал, что Первый Уровень – твой потолок? – спокойно спросил отец, – Тебе ли не знать, что Магия даёт столько, сколько считает нужным.
– Значит она не права! Она не права!!! – повторил с гневом будущий демон, – Некромантия мудрее, она знает, на что я способен.
– Некромантия не даст тебе ту силу, о которой ты грезишь.
– Да ну?
– Элайджа, – сурово позвал Феликс и открыл ясные глаза, – Я скоро умру, изволь быть со мной честным. Ни один вид магии не даёт тебе шанса на Архимагию: ни магия воды, ни Некромантия, ничто другое, и именно поэтому ты решил прибегнуть к «паразиту», высосав меня.
Тяжёлый взгляд Герцога был неотрывным и тем самым, что в Сакрале славился, как «взгляд Василиска» – взгляд Блэквеллов, от которого стыла кровь в жилах, но коим никогда не обладал Элайджа.
– Мы оба знаем, отец, – уже мягче заговорил Элайджа, – Что Первый Уровень – не твой потолок. Ты можешь быть сильнее, но почему-то этому всегда сопротивлялся.
– Любой здравомыслящий маг остерегается Архимагии, Элайджа. Я в силах переступить порог – это правда, но у меня недостаточно силы духа, чтобы справиться с этой безудержной энергией.
Сын сверлил отца испытывающим взглядом, словно готовясь к словесному бою:
– Но ты почему-то уверен, что у Винсента этой силы духа хватит, так?
– У тебя все темы сводятся к твоему брату?
– Так да или нет? Будь честен, и буду честным я.
– Да, уверен.
– Ну и почему?
– Это очень сложный вопрос, мой мальчик, – задумчиво ответил Герцог и снова откинул голову на спинку кресла, теперь глядя в потолок, – Раз уж сегодня вечер откровений, то я скажу тебе правду: твой брат уникален. Тебе никогда его не опередить…
– Я уже впереди, – перебил с гневом Элайджа, – Я сильнее!
– Не о той силе речь, хотя и в этом аспекте ему равных не будет. Правильнее будет оценивать ваши возможности с позиции магии: ты рождён одарённым, но Винсент рождён неограниченным. Это спор таланта и гениальности, и расценивай это с позиции магии. Например, тебе нужно истощить и убить собственного отца, чтобы стать Архимагом, но Винсенту для этого нужно лишь просто подождать, ведь это его суть.
– Ну вот и посмотрим!
Феликс открыл глаза и поднёс к губам тот самый предмет, который принёс с собой и всё время держал в руках. То была маленькая ветряная вертушка на палочке, та самая, с надписью «Всегда с тобой». Блестящие бумажные лопасти закрутились от дыхания Мага Воздуха, и это было в абсолютной тишине под пристальным вниманием Элайджи:
– Ты всё это время хранил её? – тихо спросил Элайджа.
– Конечно, – с грустью сказал отец, – Как же ты не поймёшь? Я знаю какой ты, сынок, знаю. Да, ты пугал меня временами новыми открытиями, но я всегда любил тебя и всё ещё люблю. Было страшно, когда ты убил своего пса, было невероятно больно, когда ты убил Эванжелину, с тех пор каждый твой новый выпад сопровождался уже не болью, а молчаливым ужасом. Я пытался тебя вычеркнуть, хотел разлюбить, но мне это не по силам.
– Может потому что ты понимаешь, что сам во всём виноват? Ты и твоя Эванжелина.
– Ты каждый раз винишь то меня, то Эву, то своего брата, но ведь твои первые девять лет прошли только со мной. Разве я убил Тэдди? Мне нравился твой слюнявый пёс.
– Это вышло случайно.
– Не надо лукавить. Ты сделал это намерено, тогда тебе ничто не угрожало, но уже тогда ты изредка переставал притворяться и делал то, что считал нужным. Я давал тебе выбор, и ты делал его самостоятельно, ни я, ни Винсент никак не связаны с тем, что тебе нравилось причинять боль, что ты унижал окружающих и самоутверждался за счёт чужого горя. Помнишь сколько раз ты выбирал замок Дум, когда я предлагал тебе поехать по нашим землям?
– В замке Дум со мной обращались как с Герцогом! А ты таскал меня по грязным закоулкам…
– Но это работа Герцога, Элайджа. Приёмы, война и переговоры – часть этой работы, другая её неотъемлемая часть – это участие в жизни подданных, я ведь не раз тебе это объяснял. Я понял, что ты для этого не подходишь ещё до рождения Винсента, а когда Мордвин выбрал его, то я облегчённо выдохнул, ведь к тому моменту ты уже перешёл черту.
– Раз так, то и говорить не о чем! – Элайджа вскочил со своего места и двинулся к отцу, но тот не менял позы, лишь наблюдая боковым зрением.
Мужчина выхватил из руки отца ветряную вертушку и сжал её с силой, будто отыгрываясь на игрушке за все свои обиды.