— Откуда такой высокий слог? — криво улыбнулся он. — Читаешь книги, что мы с Такром привозим?
— Не упускай суть моих слов, Алькар!
— Послушай меня, милая сестра! — начал он.
— Не буду. Езжай на юг, утопай в хмеле и блуде! Возвращайся мне братом или забудь сюда дорогу!
Она ушла, бросив брата за столом одного. Он уехал и не воспринял серьёзно её слова. Вернулся он через полгода с Тарком, лишь ночь они переночевали, и Альк взял на утро сестру за руку:
— Пойдём со мной, — говорил он с нежностью. — Я скучаю по тебе, Квин. Тоскую по своей милой сестричке, а ты сидишь здесь одна! Какая выросла… — улыбнулся он и погладил её лицо. — Ни на кого не похожа и неповторима. Красивая моя Акаша.
Она вздрогнула от упоминания этого прозвища:
— Они говорят обо мне? Там на юге.
— Говорят, — кивнул брат. — Не знают, что ты девица, думают, ты бессмертная сварливая и седая нимфа севера, выпивающая жизнь. Они ошибаются, и мы это им докажем. Поедем со мной!
Она поддавалась на его уговоры, даже собралась с ними ехать, но уже подходя к границе своих земель, начала колебаться. Тарк остановился и посмотрел на неё со странным прищуром, не произнося ни слова, а брат лишь подгонял:
— Ну же, Квинни! Ещё шаг и ты начнёшь новую жизнь!
Шаг за шагом давался всё сложнее, сердце ныло, в голове царил хаос, и внезапно, когда она была уже готова переступить черту, разделяющую её земли, завыли волки.
Она остановилась, так и не переступив.
Тарк беззвучно выругался, искажая лицо и в тот миг странно посмотрел на Алька, который в тот момент был немного расстроен:
— Не можешь? — спросил он у сестры, а она покачала головой. — Не извиняйся, сестрёнка, значит так тому и быть. Оставайся, если твоё сердце здесь.
— Здесь я в безопасности, — тихо сказала она. — Но я буду ждать тебя. Как и всегда.
На её уже давно не пухлую щёку упала слеза, а рука потянулась через границу к брату. Он подошёл к ней, но миновал руку и прижал сестру к себе со всей силы:
— Ты — самое дорогое, что у меня есть, — сказал он и поцеловал её в щёку. — Так всегда будет. До встречи?
— До встречи.
Она кивнула и сделала шаг назад к своим землям.
Звук: Земфира — Жить в твоей голове.
Сакраль. Наши дни.
Солнце садится — устало, выбилось из сил. Мало кому приходило в голову как Солнце боится темноты, хотя это до боли логично.
Все чего-то боятся… После светлого дня всегда наступает ночь, и это время самое страшное для огненной звезды. А ведь света нужно так мало — лишь как ночник, напоминание, что есть кто-то рядом, что кто-то отгоняет плохие сны от такой ужасающей и мощной силы. Этот холодный свет освещает путь до самого восхода, только для Солнца нет его теплее.
А с восходом… Солнце снова затмевает Путеводную Звезду, но она не в обиде. Ей не нужно всеобщее признание, нужно только одно — чтобы Солнце не боялось.
Винсент Блэквелл.
Муж, Хозяин, Хранитель, отец моих детей, и, что самое отвратительное, еще и мое Искупление.
Звучало бы как эпитафия, но он нарвался однажды на встречу со мной, поэтому умереть для него — роскошь, и вместо этого каждый божий день он просыпается со словами:
— Доброе утро, искорка!
Вымученная улыбка, поцелуй в плечо, водные процедуры, завтрак, работа. Вечером возвращается загнанный как зверь. Глаза сонные, в желудке пустота. Это кабала не кончается, дел меньше не становится, наоборот… Будучи Герцогом Эклекеи, несмотря на военное положение, он был немного свободней, но теперь на него навалился весь вечно недовольный народ Сакраля и частично Ординариса.
Сегодня он ушёл так же, как и всегда — на автомате. Я даже не успела ничего сказать, а хотелось!
Поэтому пришлось искать Франческо, запрашивать график мужа, чтобы узнать где он, и… прорываться между встречами и инспекциями с боем. Сначала я была вежлива и уравновешена, только ему удалось меня довести до крайности, за что мне безумно стыдно:
— Хомяк, я тебя в последний раз предупреждаю: ты нарвёшься!
— Леди Блэквелл, — он бледнел, зеленел и краснел как-то уж больно часто, что меня искренне озаботило, ведь потерять от сердечного приступа Франческо ни в коем случае нельзя — он незаменим и Винсент искренне к нему привязался. — Я не могу… Герцог велел держать это в строжайшей тайне.
Я знаю, как этот пухлый слуга меня боится. Знаю! И с успехом этим пользуюсь, смотря на него чёрным взглядом, от которого на его лбу выступает пот, а губы начинают дрожать. Он знает, что лучше ничего не делать и не говорить, если мы с Винсентом в таком состоянии, но в этот раз я не вышла из себя, а просто напустила такой вид. Несговорчивый и преданный помощник моего мужа обездвижен, и я просто вытаскивая из его рук график.
У меня отвисла челюсть. Я знала, что мой муж крайне устаёт, но то, что творится на самом деле — это просто самоубийство.
— И давно такое? — спросила я холодно.
— Пару дней… мы ещё не поняли реален такой режим или нет.
— Чтоб вас всех! — рявкнула со злобой Франческо, который поёжился и втянул голову в туловище так, будто шеи там и не предполагалось. — Это как надо тронуться головой, чтобы составить такой график своему ненаглядному Герцогу, которого ты разве что не облизываешь?
Почему я так груба с ним? Мне стыдно, жутко стыдно, но я с собой не в ладу после… после того, как Винсент меня вернул.
Ментальное усилие и я уже в другом конце мира.
— Это что такое? — тычу в лицо Винсента график, на котором вопиющие вещи.
— График, — сонно отвечает он, зевая. — Как же я рад тебе, милая…
Сейчас небольшой перерыв между встречами, в который он без энтузиазма изучает дела. На меня смотрит, как ребёнок, а меня бесит, что я произвожу на него такой эффект… эффект дома, в котором, видимо, хочется спать. Со мной ему тепло, уютно, где бы мы не были.
— Пять локаций, Винсент! Пять!!! — раздражённо рычу, переходя на повышенные интонации. — Это помимо телепортации из дома и домой, то есть вместе семь! Ты в своём уме?
Он так снисходительно улыбается! Это значит, что спорить он не хочет, да и вообще вряд ли у него есть силы говорить, а ведь ещё только полдень. Он будет работать почти до ночи, и моя душа обливается кровью, как представлю его усталость. Параллельно аккуратно убирает множество бумаг, раскладывая по стопочкам, хаос на столе буквально за несколько секунд исчез, обнажая столешницу из тёмного дерева.
Встаёт, кладя руки в карманы и медленно идёт ко мне. От его походки у меня вдруг пропадают все слова, что я заранее подготовила, выстраивая в животрепещущие предложения, которые должны были незамедлительно склонить мужа в мою сторону.
Кладу руку на его щёку, а он прикрывает глаза и будто зарывается в моей ладони.
— Так нельзя, — тихо и ласково заговорила я. — Ты ведь мой, а я твоя, но этот мир нас будто разлучает.
— Потерпи, — шепчет он. — Я просто немного переделаю его для нас, а потом буду дома чаще.
— Винсент, ну ты как ребёнок! Не будет так, с каждым решённым делом появиться десять нерешённых.
Открывает глаза и уже хитро на меня смотрит, на что у меня тут же начинает бурлить кровь. Ох уж этот Винсент Блэквелл!
Тянется ко мне, а я встречаю с готовностью, но до момента нашего сближения раздаётся стук в дверь, и магическая атмосфера внезапной страсти рушится, будто и не было.
— Не вовремя… — хмыкнул Винсент, заглядывая мне в глаза с таким интригующим блеском, что меня буквально пробивает дрожь. — Алиса, ты бы могла не искрить? Это очень возбуждает, а мне ещё работать. Но вечером…
Ой, вот только не надо! Вечером он придёт выжатый как лимон и за пять секунд уснёт.
— Однажды, Винсент, ты так растратишь себя на мир, а на дорогу домой тебя уже не хватит.
Я вижу, как он напрягся от моей реплики, понимая, что, даже когда я говорю о каких-то событиях чисто гипотетически, они имеют привычку сбываться.
Отступаю назад и исчезаю, не сводя с него глаз.
Я так люблю его…
Ночь подкралась быстро, как я и ожидала, Винсент прибыл, когда дети уже спали.
— Ты как? — спрашиваю ласково, в ответ лишь кивает, будто всё хорошо. В темноте и ложится рядом, кладя на меня руку. — Упрямый. Давай я возьму часть на себя! — недовольно хмурюсь, раздевая уставшее тело мужа, неспособное на самостоятельные движения после ужина.
Да, он вернулся домой, но как? Из последних сил, и что я получила вместо моего энергичного мужа? Овощ. Такой аппетитный, сочный и желанный, но всё же овощ. И мой эгоизм заставляет меня недовольно пыхтеть, скрывая это от мужа.
— На тебе дети, — буркнул в ответ.
— А на тебе два миллиарда магов, каждый второй — закостенелый шизоид, в то время как на мне всего двое детей.
— Это необычные дети, а мои.
Верно. Дети мягко сказать необычные. Один в два года взглядом заставляет нянек впадать в истерики, зачастил лезть в чужие мысли. Объяснить, что это плохо едва ли возможно, подчиняться более слабым людям он не станет, поэтому единственно возможный вариант — я, со мной он как шелковый. Хорошо и то, что я знаю все его выходки буквально наперед — я прожила пять лет в том будущем, которого не будет. Селена едва ли проще, но хотя бы может усидеть с няньками или моими родителями. Моя дочь уже по факту рождения является генетически устойчивой стервой. У двух хищников не родится травоядное, поэтому Селена — истинная дочь своих родителей и это видно уже в ее возрасте невооруженным взглядом.
— И тем не менее, часть я точно могу взять на себя! — настаиваю я. — Нельзя столько телепортироваться!
— Если я буду оседать в одном месте, то не увижу реальной картины в отдалённых местах, Лис. Лорды будут готовиться к моему визиту, а все эти натянутые улыбки, подтасованные дела и так далее… — мямлит. — Иначе нельзя.
— Я могу тебе помочь, — повторяю с давлением. — Я ведь занималась этим, и, вроде, справлялась!
— Справлялась, — кивает. — Но сейчас не время Квинтэссенции, милая, — это очень странно звучит. — В мирное время люди от безделья и скуки вспоминают весь бред, который когда-то слышали, а мы оба знаем, что многие сотни лет тебя рисовали исчадьем ада.