Вопрос и ответ — страница 6 из 15

И настала ночь

19То, чего ты не знаешь

[Виола]

– Слезь с меня!

Она закрыла мне рот ладонью и прижала – меня всю прижала к земле, прямо собой, пока поверх носились облака пыли… от обрушения коммуникационной вышки.

– Прекрати орать! – прошипела она.

Я укусила ее за руку.

Она скорчила рожу – больно и сердито сразу, – но меня все равно не отпустила. Снесла укус и ни мускулом не пошевелила.

– Сможешь кричать и вопить сколько захочешь – но позже, моя девочка, позже. Через две секунды здесь будут толпы солдат. Как думаешь, они поверят, что ты просто мимо проходила?

Подождала реакции. Я прожгла ее взглядом, но все-таки кивнула. Она убрала руку.

– И не смейте звать меня моей девочкой! – Я старалась говорить тихо, но не менее яростно, чем она. – Никогда больше не смейте!

Мы кинулись бегом вниз по холму – склон был крут – назад, к дороге, откуда я пришла. Скользя на палой листве, вымокая в росе – все вниз и вниз. Я перепрыгивала через какие-то бревна, корни; холщовый мешок камнем бил меня по плечам.

А что мне оставалось делать? Только бежать за ней.

Если вернусь в город, меня поймают и бог знает что еще сделают.

А еще одного выбора она меня только что лишила.

Внизу склона были густые кусты. Она стремительно нырнула прямо в них и знаком велела следовать за ней. Я проскользнула туда же, вся запыхавшись, едва дыша.

– Делай что хочешь, но только не ори, – предупредила она.

Не успела я и рта раскрыть, как она прыгнула прямо в заросли и пропала. Мне пришлось продираться через путаницу листьев и веток. Некоторое время я сражалась с природой… пока внезапно не вывалилась на другую сторону – как оказалось, на дорогу.

Где стояла телега с каким-то мужчиной на облучке, а рядом – пара солдат. Солдаты в упор смотрели на нас с мистрис Койл.

Смотрели, надо сказать, не столько злобно, сколько обалдело, но Шума у них не было, так что кто их разберет.

Шума не было, да, зато были ружья.

И ружья сейчас внимательно смотрели на нас.

– А это кто еще, к черту, такая? – гавкнул один, немолодой мужик с бритой головой и шрамом вдоль челюсти.

– Только не стреляйте! – Мистрис Койл с готовностью вскинула руки вверх.

– Мы слышали взрыв, – добавил второй, молоденький, не сильно старше меня, со светлыми волосами до плеч.

И тут тот, что постарше, выдал нечто совсем неожиданное:

– Ты опоздала.

– Хватит, Магнус. – Мистрис Койл опустила руки и зашагала к телеге. – Ружья можете опустить, она со мной.

– Чего? – Я как примерзла к месту.

– Трассирующая оказалась совершенно ни к черту, – поделился молодой. – Мы даже не уверены, где она упала.

– А я тебе говорил, что они слишком старые, – заметил Магнус.

– Ну, дело свое она сделала, – сказала мистрис Койл, возясь в телеге. – А где упала – это уже дело второе.

– Эй! – Я решила привлечь к себе внимание. – Что тут происходит?

– Хильди? – спросили с облучка.

Мистрис Койл замерла, не докончив движения, солдаты тоже. Все уставились на дядьку с поводьями в руках.

– Енто ж ведь ты, не? Девочка Хильди, також зовомая Виола.

У меня в голове была такая сумятица, все внимание ушло на солдат, так что я просто не обратила внимания, кто там сидит в телеге – лицо почти без выражения, одежда, шляпа, голос, Шум, тихий и ровный, словно далекий горизонт.

Человек, который когда-то вез нас с Тоддом через море штук.

– Уилф, – ахнула я.

Теперь уже все смотрели на меня. Брови мистрис Койл вылезли так высоко на лоб, словно решили забраться под волосы и спрятаться там.

– Прив’т, – поздоровался Уилф.

– Прив’т, – ответила я, слишком сбитая с толку, чтобы сказать что-то еще.

Он тронул двумя пальцами поля шляпы.

– Я’ть рад, што ты дб’ралась, куды хотела.

Мистрис Койл зашевелила губами, но пару секунд оттуда не было слышно ни звука.

– Потом у вас будет время пообщаться, – сказала она наконец. – Нам нужно ехать, сейчас же.

– А для двоих там места хватит? – спросил молоденький.

– Будет. – Она нырнула под телегу и сняла доску с днища. – Залезай.

– Куда?!

Я нагнулась и разглядела скрытую полость на всю ширину телеги, узкую, неглубокую, вроде ящика над задней колесной осью.

– Мешок не влезет, – оценил Уилф, тыча пальцем в мою сумку. – Я ’во возьму.

Я скинула лямку и протянула поклажу ему.

– Сп’сибо, Уилф.

– Быстрее, Виола, – поторопила мистрис Койл.

Кивнув напоследок Уилфу, я полезла под телегу и кое-как втиснулась в ящик – уперлась головой в дальнюю стенку. Мистрис Койл недолго думая ввинтилась следом. Молодой солдат оказался прав: места на двоих там не было. Мистрис Койл вжалась практически в меня, лицом к лицу, всадив коленки мне в бедра, ее нос в полудюйме от моего. Не успела она втянуть ноги, как панель поставили на место, и внутри настала полнейшая тьма.

– Куда мы… – начала я, но она сурово на меня шикнула.

Снаружи по дороге грохотали, приближаясь, солдатские башмаки. Впереди цокали конские копыта.

– Доложить! – рявкнул голос, когда все это поравнялось с телегой.

Голос…

Где-то высоко вверху, а ниже повизгивает лошадь…

Но этот голос…

– Услышали взрыв, сэр, – отрапортовал старший из солдат. – Этот человек говорит, с час назад его обогнали женщины, сэр. На речной дороге.

– Суки, – сплюнул какой-то другой солдат, из настоящих.

Этот голос я тоже узнала – сержант Моллот.

– Из какой вы роты? – опять он.

– Из первой, сэр, – сообщил молоденький после крошечной паузы. – Капитан О’Хеа, сэр.

– Этот слюнтяй? – снова сплюнул Моллот. – Если хотите стать настоящими солдатами, переводитесь в четвертую. Я вас научу, что к чему.

– Есть, сэр, – ответствовал старший солдат (более нервным голосом, чем стоило бы).

Мне отсюда было слышно Шум солдат в новоприбывшей роте. Телега… взрывы… стрелять в женщин.

Но Шум сержанта Моллота молчал. Его не было.

– Арестовать этого, – приказал Моллот, подразумевая Уилфа.

– Мы как раз этим и занимаемся, сэр.

– Суки, – повторил Моллот, дал шпоры коню (подчиниться, подумал конь) и вместе со своими людьми скорым маршем ушел по дороге дальше.

Я выпустила воздух (даже не заметила, как задержала дыхание).

– Его даже не наказали, – прошептала я, больше себе, чем мистрис Койл.

– Позже, – также шепотом ответила она.

Уилф щелкнул поводьями, и телега медленно тронулась с места. Нас мерно закачало.

Стало быть, мэр врал. Всю дорогу врал.

Ну, конечно, врал, ты, идиотка.

Убийца Мэдди разгуливает на свободе, готовый убивать и дальше. И явно при лекарстве.

А меня меж тем подбрасывало и колотило об женщину, которая только что уничтожила последний шанс выйти на связь с кораблями, способными нас спасти.

И Тодд где-то там… неизвестно где. Брошенный, один.

Никогда в жизни мне еще не было так одиноко.

Ящик был адски мал. Слишком мало воздуха на двоих. Плечи и локти, синяки, ухабы… Все, что было на нас, постепенно промокало от пота.

Нет, мы не разговаривали.

Шло время. Потом еще шло. И еще. Я погрузилась во что-то типа дремоты; близкое чужое тепло буквально высасывало из меня жизнь. Качание телеги сравняло все мои горести, и, в конце концов, я сдалась и закрыла глаза.

Разбудил меня стук по дереву. Я было обрадовалась, что пора вылезать, но старший солдат сказал только:

– Крутая дорога. Держитесь там.

– За что? – проворчала я, но продолжить все равно не успела (хотя собиралась), потому что телега, кажется, рухнула в бездну с утеса.

Лоб мистрис Койл повстречался с моим носом; тут же откуда-то возник запах крови. Она охнула и задохнулась – это моя рука въехала ей куда-то в горло. Телега запрыгала, заскакала; я стала честно ждать, когда мы наконец перевернемся и все закончится.

Но тут мистрис Койл обвила меня руками, притянула к себе, уперлась в противоположную стенку одной рукой и одной ногой – хоть какая-никакая, а амортизация, тем более для двойного веса. Я засопротивлялась – не надо мне этого вашего непрошеного удобства, – но ход был вообще-то мудрый: мы тотчас же перестали биться друг об друга, хотя телега преспокойно продолжала выплясывать на ухабах.

Вот так последнюю часть пути я и провела в объятиях мистрис Койл. И в них же прибыла в лагерь Ответа.

Телега наконец остановилась; доску вытащили почти мгновенно.

– Мы на месте, – сообщил молодой солдат, который блондин. – Все живы?

– А чего бы нет-то, – кисло отозвалась мистрис Койл, выпуская меня и вылезая из ящика.

Она протянула мне руку – помочь выбраться. Руку я проигнорировала, извлекла себя из застенка и обозрела окрестности.

Мы, оказывается, съехали по крутой горной тропинке, где едва проходила телега, на какой-то каменистый отвал прямо посреди леса. Деревья наступали со всех сторон и торчали рядком на ровной земле прямо перед нами. За ними, вероятно, и был океан. То ли я продремала дольше, чем думала, то ли она мне опять наврала и он лежал гораздо ближе к городу.

Второй вариант меня бы совсем не удивил. Белобрысый солдатик аж присвистнул, увидав наши лица. Я и сама ощущала, что под носом запеклась кровь.

– Давай я тебе что-нибудь от этого принесу.

– Она целительница, – бросила мистрис Койл. – Сама справится.

– Я – Ли, – представился он с широкой ухмылкой.

Секунду я раздумывала, как, должно быть, отвратно выгляжу с кровавым носом и в этом нелепом наряде.

– Я – Виола, – сообщила наконец, глядя в землю.

– Эвон’ твойная сума. – Рядом внезапно нарисовался Уилф, протягивая мешок с лекарствами и перевязочным материалом.

Я мгновение таращилась на него, а потом взяла и кинулась на шею, обняла, облапила прямо, вжалась в его большую, надежную тушу.

– Рад т’бя видеть, Хильди, – сказал он.

– И я тебя, Уилф, – невнятно пробормотала я, отлепилась и взяла мешок.

– Это Коринн собирала? – полюбопытствовала мистрис Койл.

Я выудила из мешка пластырь и стала вычищать из-под носа кровь.

– Вам какое дело?

– Меня много в чем можно обвинить, – кивнула она. – Но в том, что мне нет дела, – никак, девочка моя.

– Я уже говорила, – я впилась взглядом во взгляд, – чтобы вы никогда меня так не называли.

Она облизнула зубы, бросила быстрый взгляд на Ли и второго солдата, Магнуса, и они стремительно ретировались, растворились в гряде деревьев, что впереди.

– И ты тоже, Уилф.

– Ты б’дешь тип-топ? – Он посмотрел на меня.

– Думаю, да, Уилф. – Я тяжело сглотнула. – Только не уходи далеко.

Он кивнул, тронул поля шляпы и зашагал вслед солдатам. Мы обе проводили его взглядом.

– Хорошо. – Мистрис Койл повернулась ко мне и скрестила руки на груди. – Давай послушаем.

Я посмотрела на нее, на ее вызывающую физиономию. Дыхание тут же участилось, а гнев внутри взмыл так легко, так стремительно, что меня чуть не разорвало надвое.

– Как вы посмели…

Но она уже меня перебила:

– У того, кто первый выйдет на связь с твоими кораблями, будет большое преимущество. Если это будет он, там все быстро узнают про мерзкую террористическую группу, которая тут мешает жить мирным людям, так что не могли бы они, если не трудно, помочь с трекингом этих отщепенцев? Чтобы нас выследили и стерли с лица Земли.

– Да, но если мы…

– Если это будем мы, да, конечно, мы расскажем про нашего доморощенного тирана… только этого все равно бы не случилось.

– Мы могли хотя бы…

– Ты вообще соображала, что делала, когда мчалась сломя голову к этой башне?

Я сжала кулаки.

– Я, по крайней мере, могла…

– Могла что? – Она буквально пригвоздила меня взглядом. – Отправить сообщение на те самые координаты, которые так давно хочет узнать наш президент? Ты не понимаешь, что он только этого и ждет? Чтобы ты наконец попыталась. Почему, по-твоему, ты до сих пор бегаешь на свободе?

Я вонзила ногти в ладони. Нет, я не стану слушать… не стану слышать, что она говорит.

– У нас заканчивалось время, – устало сказала она. – Если мы не могли сами воспользоваться башней, чтобы позвать на помощь, мы хотя бы не дали ему это сделать.

– А когда корабли приземлятся? На этот случай у вас есть очередной блестящий план?

Она разомкнула руки и шагнула ко мне.

– Ну, если к тому времени мы сами его не свергнем, побежим к месту посадки наперегонки, кто первый. По крайней мере, так у нас будет честная битва.

Я упрямо потрясла головой.

– Вы не имели никакого права…

– Это война.

– Которую начали вы.

– Которую начал он, моя девочка.

– А вы спустили с цепи.

– Иногда приходится принимать трудные решения.

– И кто же дал вам право их принимать?

– А кто дал ему право сажать под замок половину населения планеты?

– Вы людей взрываете!

– Несчастные случаи. Очень прискорбные.

Моя очередь сделать шаг.

– Точно как он бы сказал.

Плечи ее поднялись; будь у нее Шум, мне бы сейчас снесло полголовы.

– А женские тюрьмы ты видела, моя девочка? Тем, чего ты не знаешь, можно кратер заполнить…

– Мистрис Койл! – крикнули из деревьев; на каменистую прогалину снова вышел Ли. – Там рапорт прибыл!

– В чем дело?

Он посмотрел на меня, снова на нее. Я уставилась в землю.

– Три роты солдат идут маршем по речной дороге, – сообщил он. – Они направляются к океану.

Я вскинула голову.

– Они идут сюда?

– Нет, – сказал Ли. – Они идут к океану.

Я исполнила тот же трюк: на него, на нее, на него.

– Но мы разве не…

– Разумеется, нет. – Голос мистрис Койл был ровен и насмешлив. – С чего ты взяла, что мы там? И с чего, интересно, это взял президент?

По спине прошел злой холодок. Я только сейчас заметила, что вся дрожу в этих огромных глупых рукавах.

Так она проверяла меня.

Как будто я могла вот так взять и выложить мэру, куда…

– Да как вы посмели… – сделала вторую попытку я.

Но гнев поднялся потопом… и так же внезапно схлынул.

– Тодд, – прошептала я.

ОКЕАН, сказал его Шум.

Он обещал его спрятать.

И я знала, что обещание он сдержит…

Если сможет.

(Тодд, неужели он?..)

(неужели ты?..)

Ох, нет.

– Я должна вернуться! Я должна его спасти…

– Прямо сейчас мы ничего не сможем для него сделать… – покачала она головой.

– Он его убьет!

Она посмотрела на меня не без жалости.

– Возможно, он уже мертв, моя девочка.

У меня перехватило горло, но я взяла голос приступом.

– Вы не можете этого знать!

– Если мальчик не мертв, значит, он, скорее всего, сознался добровольно. – Она склонила голову набок. – Какой вариант ты бы предпочла?

– Нет. – Я затрясла своей. – Нет…

– Мне очень жаль, моя девочка. – Голос стал немного спокойней, немного мягче, но силы не утратил. – Правда, жаль, но на кону стоят тысячи жизней. И хочешь ты того или нет, а сторону ты уже выбрала? – Она посмотрела мне через голову, туда, где стоял Ли. – Так давай я тебе покажу твою армию?

20Руины

[Тодд]

– Суки, – выразился сверху, с седла, мистер Моллот.

– Ваших выводов никто не спрашивал, сержант, – отрезал мэр, направляя Морпета сквозь дым и покореженный металл.

– Ну, они хотя бы подписались. – Мистер Моллот ткнул пальцем в большое дерево на краю поляны.

На стволе красовалось большое синее «О» Ответа.

– Ваша забота о моем зрении делает вам честь. – На сей раз это прозвучало достаточно резко, штобы заткнулся даже Моллот.

Мы прискакали сюда прямиком из монастыря и уже на холме наткнулись на эскадрон мистера Моллота – с виду вполне готовый к битве. На верхушке обнаружились Айвен и другие солдаты, которым полагалось охранять башню. Айвена сюда повысили, надо полагать, после расправы со спаклами. Сейчас он, правда, выглядел так, словно предпочел бы никогда в жизни не слышать ни про какую башню.

Потомуш башни здесь больше не было. Была куча дымящегося металла, лежавшая примерно по прямой, как упала: так пьяница, навернувшись как следует, решает остаться, где был, и чутка вздремнуть, раз уж оно вона как вышло.

(и я из кожи вон лезу, штобы не думать, как она меня расспрашивала про дорогу сюда)

(и говорила, што на башню нужно первым делом)

(ох, Виола, ты же не…)

– Если у них хватило добра взорвать такую большую… – начал Дэйви справа от меня, глядючи через поле.

Договаривать он не стал: все равно мы все думали то же самое… оно так и висело в каждом Шуме.

У всех, у кого Шум был, конечно. Мистеру Моллоту покамест везло больше других.

– Эй, малец, – осклабился как раз этот везунчик. – Ты у нас уже мужик, али как?

– Вы, часом, никуда не опаздываете, сержант? – поинтересовался мэр, не глядя на него.

– Уже мчусь, сэр.

Моллот гнусно мне подмигнул, пришпорил коня и крикнул своим солдатам ехать следом.

Они хлынули вниз по склону на такой скорости, какой я у них в жизни не видел, бросив нас с Айвеном и его людьми: все ихние Шумы в один голос сокрушались, што как дураки кинулись к монастырю, когда рванула трассирующая бомба.

Если так оглянуться, все, конечно, выглядит донельзя просто. Кладешь маленькую бомбу в пункт А, штобы охрана дружно убежала из пункта В, куда ты кладешь большую.

Но какого черта они вообще взялись бомбить монастырь?

Зачем атаковать спаклов?

И зачем атаковать меня?

– Рядовой Фарроу, – обратился к Айвену мэр.

– На самом деле капрал Фарроу… – скромно заметил Айван.

Мэр так медленно повернул к нему голову, што даже Иван успел все понять и заткнуться.

– Рядовой Фарроу, – повторил мэр. – Вы спасете то из металла и мусора, что еще подлежит спасению, а затем обратитесь к вашему командиру с просьбой изъять ваш запас лекарства…

Он замолчал. Айвенов Шум и так было слышно на всю округу. Мэр обвел роту взглядом: Шум имелся у всех. Каждого из солдат здесь уже наказывали – не за одно, так за другое.

– Вы обратитесь к вашему командиру за должным наказанием.

Отвечать Айвен не стал, но Шум у него заклокотал.

– Вам что-то непонятно, рядовой? – опасно веселым голосом поинтересовался мэр.

Он посмотрел Айвену в глаза и удержал взгляд.

– Вы обратитесь к вашему командиру за должным наказанием. – Слова были те же, но на сей раз к ним прибавилось што-то еще… какая-то странная вибрация.

Я поглядел на Айвена: глаза у него сделались туманные, фокус пропал, челюсть маленько отвисла.

– Я обращусь к моему командиру за должным наказанием, – послушно произнес он.

– Хорошо. – Мэр отвернулся и стал снова созерцать руины.

Когда контакт прервался, Айвен слегка обмяк, заморгал, будто только што проснулся, наморщил лоб…

– Но, сэр… – подал голос он.

Мэр снова повернулся к нему, очень удивленный, што с ним все еще разговаривают.

– Мы как раз бежали к вам на помощь, когда…

Мэрский взор опасно сверкнул.

– …когда Ответ убедился, что вы поступаете в точности, как он и планировал, и взорвал мою башню?

– Но, сэр…

Не меняя выражения лица, мэр вытащил из кобуры пистолет и прострелил Айвену ногу.

Тот с воем опрокинулся наземь. Мэр обвел взглядом остальных солдат.

– Кто-то еще желает што-то сказать, прежде чем вы приступите к работе?

Никто не желал. Игнорируя вопли Айвена, они принялись разбирать завалы. Мэр двинул Морпета к «О», громкому и ясному, как то, што оно, собственно, возвещало.

– Ответ, – произнес он тихо, словно говорил сам с собой. – Значит, Ответ.

– Дай мы с ними разберемся, па, – встрял внезапно Дэйви.

– Гм-м-м? – Мэр обернулся так медленно, словно вообще забыл, што мы есть на свете.

– Мы умеем драться, – продолжал Дэйви, – мы уже это доказали. А ты вместо этого приставил нас нянчиться со скотиной, которая уже все равно побеждена.

Некоторое время мэр раздумывал над «нами». Не знаю, кстати, когда это Дэйви успел сделать из себя и меня «нас».

– Если ты думаешь, что они уже побеждены, Дэвид, – проговорил наконец мэр, – то ты очень плохо представляешь себе спаклов.

Сыновний Шум слегка взыграл.

– Думаю, я уже успел выучить про них пару-другую штук.

Как ни ненавистна мне эта мысль, я, кажется, вынужден с ним согласиться.

– Да, – согласился и мэр. – Полагаю, вы кое-чему научились, вы оба.

Под его взглядом я невольно вспомнил, как спасал 1017 от бомбы… как рисковал собственной жизнью, штобы убрать его с траектории.

И как он вместо благодарности укусил и исцарапал меня.

– Что ж, в таком случае как насчет нового проекта? – сказал мэр, направляя к нам Морпета. – Такого, где вы смогли бы приложить весь свой богатый опыт к делу?

Шум Дэйви выглядел как-то неуверенно. Гордости там было хоть отбавляй, но и сомнений тоже.

В моем был только ужас.

– Ты готов его возглавить, Тодд? – легко, без нажима спросил мэр.

– Я готов, па, – вмешался Дэйви.

Но мэр смотрел только на меня. Знал, што я думаю о ней, но не обращал внимания на все мои вопрошания.

– Ответ. – Он показал на литеру «О». – Если они так хотят им быть, пускай будут. Но если есть ответ, кто-то сначала должен был…

Он умолк… На лице играла далекая улыбка, будто он сам с собой смеялся тихонько какой-то секретной шутке.

Дэйви развернул на траве огромный белый свиток, нимало не заботясь, што он может намокнуть от утренней росы. Вверху слова, дальше всякие квадратики и диаграммы, и еще што-то снизу нарисовано.

– В основном измерения, – сказал он, со значением глядя в картинку. – Чё-та слишком, еть, много. Нет, ты только погляди!

Он толкнул свиток ко мне: мол, давай – ознакомься и согласись.

Ну, я и…

Да, в общем…

А ну его.

– Да, чё-та, еть, много.

Под мышками у меня стало мокро.

На следующий день после падения башни мы опять приехали в монастырь – строить спаклов и заставлять их работать. Мою попытку к бегству словно все забыли – словно она случилась в другой жизни, а нынче у нас новая, и тут тоже есть о чем подумать. Мэр ни словом не обмолвился со мной о Виоле и прикомандировал обратно к Дэйви, которого этот поворот тоже не слишком обрадовал.

Все, еть, как в добрые старые времена.

– Там еще драться и драться, а он нас, еть, дворец строить поставил. – Дэйви, хмурясь, разглядывал чертежи.

Там, конечно, был не дворец, но он не так уж и промахнулся. Сначала строить вроде как собирались бараки, штобы было где держать спаклов зимой, но это уже выглядело как нормальное такое здание для людей, занимавшее к тому же большую часть территории внутри стен.

Там даже название поверх было написано.

У меня глаза об него споткнулись, честно пытаясь…

Дэйви повернулся ко мне с очень большими глазами. Я постарался сделать Шум максимально Шумным.

– Давай, што ли, начинать, – оптимистично сказал я, вставая.

– Чего ты думаешь вот про это, что тут сказано? – Подозрительно глядя на меня, Дэйви ткнул пальцем в абзац текста. – Это ж прям поразительно, про что там, а?

– Ну да. – Я как можно естественнее пожал плечами. – Типа.

Он как-то умудрился сделать глаза еще больше – явно не веря своему счастью.

– Это список материалов, ссанина! – Давно не слышал ни у кого в голосе такого ликования. – Ты не умеешь читать?!

– Заткнись, – бросил я, но взгляд отвел.

– Ты даже читать не умеешь! – Дэйви одарил широкой улыбкой холодное солнце и привычно глазеющих на нас спаклов. – Какой дебил мог столько прожить на свете и…

– Я сказал, заткнись!

Но у него уже отвалилась челюсть – он догадался.

А я догадался, што он скажет, не успел он еще начать.

– Книга твоей ма! Она написала ее для тебя, а ты даже…

И што мне оставалось делать, кроме как заткнуть это его отхожее место посреди рожи кулаком?

Я в последнее время подрос и укрупнился, так што ему в драке досталось больше, но он как-то и не возражал особо. Даже когда мы вернулись к работе, он все равно продолжал хихикать, а из чтения чертежей прямо-таки спектакль устроил.

– Очинно сложные енти инструкшии, – выдал он с широченной ухмылкой на кровавых губах.

– Не тяни, еть твою, резину!

– Отлично, отлично. Сначала то, что мы и так уже делали. Сносим все внутренние стены. – Он приветливо посмотрел на меня. – Давай я тебе это напишу.

Шум пошел на него красной волной, но Шум – это вам не оружие.

Если вы, конечно, не мэр.

Не думал, што жизнь может стать еще дерьмовее, но она как-то всегда умудряется. Бомбы падают, башни тоже, работать вот с Дэйви приходится, и еще это мэрово особое внимание…

(и я не знаю, где она сейчас)

(и што мэр собирается с ней сделать, тоже не знаю)

(это она закладывала бомбы?)

(она?)

Я отвернулся и посмотрел на стройплощадку.

1150 пар спачьих глаз посмотрели на нас – на меня посмотрели, будто какая-то етьская сельскохозяйственная скотина: паслась себе, стригла траву, потом услышала какой-то звук и подняла голову.

Глупые, еть, овцы.

– А НУ РАБОТАТЬ! – заорал я им.

– Ну и погано же ты выглядишь, – заметил мэр Леджер, когда я с грохотом рухнул на кровать.

– Насрать.

– Умотал он тебя? – Мэр принес тарелку, которая уже давно меня дожидалась и даже не подавала признаков, што он очень уж много с нее сожрал.

– А вас, што ли, не умотал? – огрызнулся я, вкапываясь в еду.

– Честно говоря, думаю, он обо мне забыл. – Мэр ушел к себе на матрас. – Я уже черт знает сколько с ним не разговаривал.

Я поднял глаза. Шум мэра Леджера был сер, словно он што-то прятал. Ничего нового.

– Убираюсь себе, и все тут. – Он смотрел, как я ем. – Слушаю, о чем люди толкуют.

– И о чем же? – Потолковать тут не терпелось явно ему.

– Ну… – Его Шум неудобно поерзал.

– Ну – што?

Ага, вот почему Шум такой блеклый: он чего-то не хочет мне говорить, но считает, што должен… Подождем.

– Дом исцеления… – начал он. – Ну, тот самый…

– И што он? – Я, конечно, постарался звучать небрежно, но не сумел.

– Его закрыли. Стоит пустой.

Я даже есть перестал.

– Што значит пустой?

– То и значит: пустой. – Он сказал это мягко, будто знал, што новость хуже некуда. – Никого там нет, даже пациентов. Все ушли.

– Ушли? – прошептал я.

Ушли.

Я встал… хотя идти тут все равно было некуда – прямо с идиотской тарелкой в руке.

– Куда ушли? Што он с ней сделал?

– Ничего не сделал, – ответил мэр. – Твоя подруга сбежала. Так я, по крайней мере, слышал. Сбежала с женщинами, ровно перед тем как пала башня. – Он поскреб подбородок. – Всех остальных арестовали и посадили в тюрьму. Но твоя подруга… спаслась.

Это «спаслась» он сказал так, будто хотел сказать совсем не это. А вовсе даже то, што она именно так и планировала, давно уже, всю дорогу.

– Вы не можете этого знать, – отрезал я. – Вы не можете быть уверены, што это правда.

– Может, и не могу, – пожал плечами он. – Но я это слышал от солдата, который сторожит дом исцеления.

– Нет, – сказал я, сам не понимая, што имею в виду. – Нет.

– Ты вообще хорошо ее знал?

– Захлопни пасть.

Дышать стало трудно. Вдох, выдох…

Это же хорошо, што она сбежала, правда?

Ну правда же?

Она была в опасности, а теперь…

(но)

(но это она взорвала башню или нет?)

(почему она не сказала, што собирается это сделать?)

(она мне… врала?)

Я не должен этого думать, не должен думать, но оно так и лезет в голову…

Она же обещала!

А теперь ушла.

Она бросила меня.

(Виола?)

(Ты меня бросила?)

21В шахте

[Виола]

Я открыла глаза. Снаружи хлопали крылья. За эти несколько дней я уже привыкла к звуку: он означал, что нетопыри вернулись в пещеры после ночной охоты, что вот-вот взойдет солнце и что уже почти пора вставать.

Женщины начали ворочаться и потягиваться на койках. Не все – кто-то еще дрых мертвым сном, храпел, попукивал, плавал в пустоте и ничто забытья.

Я пожалела, что сама уже не там.

Спальня была на самом деле просто длинной хибарой: метеный земляной пол, деревянные стены, деревянные двери, почти без окон, железная печурка по центру для обогрева (не справлялась). Ну, и ряды коек, из конца в конец – везде спят женщины.

Я как новоприбывшая – в самом конце.

Я смотрю на ту, что занимает кровать напротив, в другом. Она садится, очень прямо, полностью владея телом, словно и не спала вовсе – так, просто поставила себя на паузу, пока не включит опять рабочий режим.

Мистрис Койл поворачивается ко мне, спускает ноги на пол и смотрит – поверх всех остальных спящих, прямо мне в глаза.

Проверяет меня. Первым делом – меня.

Вдруг я сбежала под покровом ночи искать Тодда.

Я не верю, что он умер. И в то, что он заложил нас мэру, тоже не верю.

Должно быть другое объяснение.

В ответ я смотрю в упор на мистрис Койл, не шевеля ни мускулом.

Нет, я еще не ушла, думаю. Пока.

В основном, правда, потому, что понятия не имею, где мы.

Однозначно не у океана. И даже не близко к нему, насколько я могу судить, хотя это еще ни о чем не говорит: секретность тут, в лагере, – главное слово. Сразу тебе и пароль, и отзыв. Никто никогда не выдает никакой информации – только если это абсолютно необходимо. Если кого-то поймали во время рейда с бомбой или рейда за припасами (у Ответа постепенно начали заканчиваться мука и лекарства).

Мистрис Койл стережет информацию как свой самый ценный ресурс.

Знаю только, что лагерь располагается в старой шахте, которую с энтузиазмом выкопали еще во времена первой высадки – чего только не было раньше на этой планете, а потом, всего через несколько лет, забросили. Состоит он из кучки хижин у входа в две глубокие пещеры. Хижины частью новые, частью – еще из тех, шахтерских дней; служат спальными бараками, столовыми, комнатами для собраний и прочего. Пещеры (по крайней мере, та, что без нетопырей) – складами провианта и лекарств. Неприятно низкие и свирепо охраняемые мистрис Койл. Которая все еще беспокоится о брошенных в городе детях и сливает свое беспокойство на всякого, кого угораздило спросить еще одно одеяло от холода.

Дальше, за пещерами, тянутся копи. Когда-то в них хотели найти уголь или соль (не нашли), потом алмазы или золото (снова не повезло) – как будто от них есть хоть какая-то польза в этом месте. В шахтах теперь прячут оружие и взрывчатку. Не знаю, как они туда попали и откуда взялись, но, если лагерь найдут, все это взлетит на воздух – и мы вместе с ним.

Но сейчас лагерь живет, в нем есть природный источник воды, а вокруг – лес. Единственный вход – за деревьями в конце тропинки, по которой мы с мистрис Койл сюда пригромыхали. Она такая крутая и труднопроходимая, что любых чужаков будет слышно очень издалека.

– И они непременно придут, – в первый же день сказала мне мистрис Койл. – Надо только быть готовыми к их визиту.

– А почему они до сих пор не пришли? – конечно, спросила я. – Люди же должны знать, что тут старые копи.

Она в ответ только подмигнула и тронула пальцем нос, сбоку.

– Это еще что должно означать? – буркнула я.

Но никаких других ответов не получила. Информация – главный ресурс, не забыли?

За завтраком я получила ежедневную дозу презрения от Теи и остальных учениц (которых узнала). Никто мне ни слова не говорил – все еще винили меня за смерть Мэдди, считали каким-то неведомым образом предательницей, виновницей всей этой чертовой войны. Ну, насколько я поняла.

Мне вообще-то было плевать.

Потому что ни в чем из этого я не виновата.

Предоставив им есть под крышей, я взяла свою тарелку серой овсянки, вышла в холодное утро и села завтракать на камни у входа в пещеру. Лагерь просыпался на глазах, встряхивался, принимался за дела – ну, чем там террористы занимаются день-деньской.

Самый большой сюрприз оказался – как у них тут мало народу. Ну, может, сотня. Всё. И это большой Ответ, который поставил на уши весь Новый Прентисстаун, взрывая там всякие вещи. Одна сотня человек. Целительницы, ученицы, бывшие пациентки и всякий другой люд пропадали в ночи, возвращались под утро или следили за лагерем в ожидании тех, кто уходил и возвращался, ходили за горсткой наших лошадей, за волами, тягавшими телеги, за курами, дававшими яйца, и вообще делали миллион разных дел, которыми так и так надо заниматься.

Но всего сотня человек. Которые и помолиться не успеют, если на нас разом обрушится вся армия мэра. Настоящая армия.

– Все в п’рядке, Хильди?

– Здорово, Уилф.

Он подвалил ко мне тоже с тарелкой овсянки. Я подвинулась, он сел. Ничего говорить не стал – просто сидел себе, ел свой завтрак, а я – свой.

– Уилф?

Это Джейн, Уилфова жена, шла к нам с двумя дымящимися кружками в руках.

Она пробралась по каменной сыпанине, один раз поскользнулась, пролила малость кофе, Уилф уже было подался навстречу, но она сама выправилась.

– Нате вам! – гаркнула она, суя нам кружки.

– Спасибочки, – взяла я свою.

Она спрятала руки под мышки – от холода – и заулыбалась, распахнув глаза и так и рыская ими по сторонам.

– Холодрыга-то какая, штоб снаружи есть, – заявила она.

Вроде такое дружелюбное приглашение к ответу – чего это вы тут делаете?

– Агась. – Уилф преспокойно уткнулся обратно в овсянку.

– Да ладно, нормально. – Я тоже вернулась к еде.

– Вы слыхали, прошлой ночью склад зерна взяли? – Она вроде понизила голос до шепота, но вместе с тем почти орала. – У нас таперича снова хлеб будет!

– Агась, – одобрил Уилф.

– Ты, енто, хлеб любишь? – обратилась она ко мне.

– Люблю.

– Хлеб надоть есть, – сообщила Джейн земле, лесу, скалам. – Надоть есть хлеб.

И удалилась обратно в столовую, ни слова больше не вымолвив. Уилф не возражал и даже вообще-то не заметил. Но я знала (да, я-то знала), что его чистый и ясный Шум, немногословность и кажущаяся пустота – это еще не весь Уилф. Даже близко не весь.

Уилф и Джейн были беженцами. Они бежали в Убежище с армией на хвосте, миновали нас на дороге, пока Тодд перележивал лихорадку в Карбонел Даунс. Джейн по пути приболела, и Уилф, разузнав адрес, доставил ее прямо в дом исцеления мистрис Форт. Она как раз поправлялась, когда нагрянула армия. Уилфа с его самым безобманным Шумом на планете солдаты сочли идиотом и дозволили навещать жену – единственному мужчине в городе.

Когда женщины сбежали, Уилф им помогал. Когда я спросила почему, он только плечами пожал:

– Они сбежали и Джейн прихватили.

Самых слабых женщин он спрятал у себя в телеге. Сделал в ней этот тайник, чтобы остальные могли возвращаться на задания, и с тех пор неделями напролет рисковал жизнью, возя заговорщиц туда-обратно. Солдаты честно полагали, что настолько прозрачный ум просто не может ничего скрывать.

Все это стало для лидеров Ответа порядочным сюрпризом. В отличие от меня. Для меня оно сюрпризом отнюдь не стало.

Он спас нас с Тоддом, хотя никто его не заставлял. Потом еще раз спас Тодда, когда ситуация стала еще опаснее. В первую мою здешнюю ночь он даже был готов ехать со мной назад искать Тодда, да только сержант Моллот теперь знал его в лицо – и знал, что этому лицу сейчас полагается сидеть под арестом, – так что любая попытка означала смертный приговор.

Я загребла ложкой остатки каши и с тяжким вздохом отправила их в рот. Повод повздыхать имелся всегда – холодно, овсянка обрыдла, делать в лагере решительно нечего.

Но Уилф откуда-то все знал… Откуда-то он всегда все знал.

– Н’точно тип-топ, Хильди, – сказал он, приканчивая завтрак. – Наш’нский Тодд, ж’вой он, уж как пить дать.

Я посмотрела прямо в диск зябкого утреннего солнца и сглотнула… хотя глотать во рту было уже нечего.

– Б’дь сильной, – добавил он. – Супротив того, што грядет.

– А што грядет? – спросила я его спину, удалявшуюся по направлению к столовой.

Он хлебнул на ходу кофе и не остановился.

Я прикончила свою кружку, растерла руки, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Надо будет спросить сегодня снова, сказать, что она как хочет, а я пойду на следующее же задание, потому что мне надо найти…

– Сидишь тут одна-одинешенька?

Это Ли, тот белобрысый солдатик, стоял передо мной и улыбался во все зубы, сколько их там у него было.

Почему-то я немедленно залилась краской.

– Ничего подобного.

Встала, отвернулась, подхватила тарелку…

– Слушай, тебе необязательно уходить.

– Я уже закончила.

– Виола…

– Она самая.

– Я не то хотел сказать!

Но я уже топала назад, в столовую, проклиная предательский румянец.

Ли тут не единственный мужчина. Ну, то есть он даже еще и не мужчина толком, но, как и Уилфу, им с Магнусом теперь в город путь заказан – не особо притворишься солдатом, когда тебя в лицо знают.

Но есть кроме них и другие, и в этом самый большой секрет Ответа.

Как минимум треть народу тут – мужчины. Прикидываются солдатами, которые конвоируют женщин в город и обратно; помогают мистрис Койл с планированием и целеполаганием – они разбираются в оружии, во взрывчатке, верят в общее дело, искренне хотят бороться с мэром и всем, за что он стоит.

Мужчины, потерявшие жен, дочерей, матерей. Дерутся теперь, чтобы их спасти, а нет – так хоть отомстить за то, что помнят.

По большей части именно так – за то, что помнят.

Пусть в городе думают, что здесь только женщины: так мужчины смогут приходить и уходить незамеченными, даже если мэр на самом деле давно уже смекнул, что к чему, – а иначе зачем он лишает лекарства толпы своих людей? Если так и дальше пойдет, Ответ не сможет пользоваться своими запасами – чтобы не выделяться. И тогда…

Я кинула быстрый взгляд назад, на Ли, – и тут же отвернулась.

И чего он за мной таскается?

Я так пока еще и не смогла…

Да у меня даже шанса не было спросить, чего ему надо.

Я так задумалась, что не заметила, как дошла до двери, и что открыли ее с другой стороны и не я, тоже не сообразила…

Пока не уставилась в глаза мистрис Койл.

Здороваться я не стала.

– Вы возьмете меня с собой в следующий рейд, – выпалила я с порога.

– Ты сама прекрасно знаешь, почему я не могу. – Она и мускулом не дрогнула.

– Тодд сразу же к нам присоединится, – возразила я. – Сию же секунду.

– Другие не так в этом уверены, моя девочка. – Я уже даже и рот раскрыла, чтобы ответить, но она продолжала: – И это при условии, что он все еще жив. Что в целом неважно, так как мы все равно не можем дать им тебя захватить. Ты – наш самый ценный приз. Девочка, способная помочь президенту, когда корабли приземлятся…

– Я…

Она остановила меня жестом.

– Я не намерена еще раз бодаться с тобой по этому поводу. Есть дела и поважнее.

В лагере стало как-то очень тихо. Люди у нее за спиной замерли, глядя, как мы меряем друг друга взглядами. Никто не решался обойти нас или попросить дать дорогу. Даже мистрис Форт и Надари стояли и смирно ждали. Как и Теа, они отказывались со мной разговаривать с самого приезда – приспешницы мистрис Койл… никто из них в жизни бы не осмелился говорить с ней в таком тоне, как я.

Все здесь считали меня опасной – ну, немного.

Я сама удивилась, когда поняла, что мне это даже нравится.

Я посмотрела ей в глаза – твердые, неподатливые.

– Я вас не прощу, – сообщила тихо, словно никого рядом не было. – Ни за что. Ни сейчас, ни потом.

– Твое прощение мне не нужно, – ответила она так же тихо. – Но в один прекрасный день даже ты поймешь.

Ее взгляд заискрился, а на губах промелькнула улыбка.

– Кстати, – произнесла она уже громче, – полагаю, пора тебе браться за работу.

221017

[Тодд]

– Быстрее, еть, шевелиться можно?

Четыре-пять спаклов, што были поближе ко мне, шарахнулись прочь. А ведь я даже не особенно громко рявкнул.

– Шевелитесь, вашу еть!

В ответ – ни мысли, ни Шума. Ничего.

Видимо, лекарство у них в фураже, который я по-прежнему гребу каждый день лопатой. Почему? Почему им дают, а больше никому – нет? Из-за него они с виду што твое море: щелкают молча, гнут белые спины на холоде, дышат белыми ртами, белые руки хватают комьями грязь… Смотришь так на монастырский двор, на все эти белые одинаковые тела за работой – чем тебе не овечье стадо, а? А? Овцы, как есть овцы.

Правда, ежели присмотреться, станет видно семьи – мужья, жены, отцы, сыновья. Те, што старше, подымают меньше и медленней. Молодые им помогают, стараются не дать нам заметить, што старики не могут как следует работать. Вон ребенок примотан к материнской груди какой-то старой тряпкой. Вон высокий спакл распоряжается другими, организует их – цепочкой работать, знамо, быстрее. Вон маленькая женщина обирает грязь вокруг воспаленной номерной заклепки у женщины побольше. Работают вместе, головы держат низко, на глаза стараются не попадаться – ни мне, ни Дэйви, ни тем паче охране по ту сторону колючей проволоки.

Если как следует присмотреться – все это видно.

Но проще не присматриваться.

Лопаты им раздать, конечно же, нельзя. Ну как воспользуются ими против нас как оружием? Солдаты вон на стене так и дергаются всякий раз, стоит только спаклу руку поднять повыше. Все они здесь припали к земле, роют, камни ворочают, молчат, как тучи, мучаются и ничего, ничего с этим не делают.

А у меня оружие есть. Мне-то вон ружье обратно выдали.

Потому как куда я отсюда уйду?

Теперь, когда она пропала.

– Поторапливайся! – заорал я на какую-то спачку, Шум так весь и закраснел.

Дэйви уставился на меня с изумленной ухмылкой на роже. Я отвернулся и зашагал через поле к другой группе. Уже почти дошел, когда услышал за спиной щелчок погромче.

Озирался, пока не нашел источник – как всегда, один и тот же. 1017 опять глазел на меня взором, ни разу не теплым и не всепрощающим. Потом медленно опустил глаза – уставился мне на руки.

Только тогда до меня дошло, с какой силой я вцепился в ружье, – даже не помнил, когда я его с плеча успел снять.

Даже со всей этой спачьей рабочей силой до окончания строительства еще добрых месяца два пройдет – чем бы там это здание в итоге ни было; к этому времени зима уже будет в разгаре, а у спаклов – никакого укрытия… типа, они его сейчас как раз и строят. Спаклы, конечно, на улице привыкли находиться больше, чем люди, но зимних морозов без крыши над головой даже они не выдержат, а перемещать их никуда не собираются, насколько я слышал.

Тем не менее все внутренние стены у нас за неделю уже своротили – на два дня вперед запланированного, – и никто из спаклов даже не сдох, хотя несколько поломали руки. Этих солдаты увели.

Больше мы их не видели.

К концу второй недели после того, как взорвали башню, мы уже почти выкопали все котлованы и собирались заливать фундаменты. Надзирать за этим полагалось нам с Дэйви, хотя спаклы вроде бы сами знали, как все делается.

– Па говорит, это они отстраивали город после Спачьей войны, – поделился Дэйви. – Хотя поглядишь на это стадо, и ведь не скажешь.

Он сплюнул шелуху с семечек, которые лузгал. Еды в последнее время стало маловато – это Ответ добавил к непрестанным бомбежкам еще и мародерские рейды, – но Дэйви всегда умудрялся што-то перехватить. Мы сидели на куче щебня, глядя на большое сплошное поле, все перекопанное квадратными ямами и траншеями. Свободное место занимали кучи камней – непонятно, где сами спаклы-то помещаются.

Где-то они, однако же, помещались – жались по краям участка, сбившись потеснее вместе, для тепла. Молчали.

Дэйви выплюнул еще шелушинку.

– Ты вообще разговаривать еще не разучился?

– Я разговариваю.

– Не-а, ты орешь благим матом на рабочую силу и огрызаешься на меня. Это никак не разговор. – Еще шелушинка полетела высоко и далеко, прямо ближайшему спаклу в голову.

Тот просто смахнул ее и продолжил копать последнюю на участке траншею.

– Она тебя просто бросила, – сказал Дэйви. – Смирись.

Шум встал красной стеной.

– Заткнись!

– Я не в плохом смысле говорю.

Я вытаращил на него глаза.

– Чего?!

– А чего? Я сказал: она ушла. Не умерла же или еще куда-как. – Шелушинка. – Насколько я помню, эта девица сама способна за себя постоять.

В Шуме у него проглянуло воспоминание: как Виола шарахнула его током на речной дороге. Я чуть не улыбнулся, но все-таки не улыбнулся, потому што она тоже была там, в Шуме, – стояла над лежащим Дэйви.

Прямо передо мной, здесь – и совсем не здесь.

(куда она ушла?)

(куда она, еть, пошла одна, без меня?)

После того как взорвали башню, мэр Леджер сказал мне, што армия прошла спешным маршем от города прямиком к океану, так как вроде бы получила наводку, што именно там Ответ и прячется…

(это я? это из-за меня? это у меня он об этом услышал?

от одной этой мысли я чуть заживо не сгорел…)

Но когда мистер Моллот и его люди туда добрались, они там ничего не обнаружили – только давно заброшенные здания да полузатопленные корабли.

Потому как информашия оказалась ложной.

И с этого я чуть тоже не сгорел.

(так она мне наврала?)

(она… – специально?)

– Исусе, ссанина! – Дэйви снова сплюнул. – Как будто у остальных из нас есть подружка. Они, между прочим, все сейчас сидят по тюрьмам, или бомбы ставят каждую неделю, или расхаживают по городу такими толпами, что с ними и не поговоришь-то толком.

– Она мне не подружка, – огрызнулся я.

– Какая разница, – отмахнулся он. – Я про то, что ты сейчас такой же одинокий, как и все мы. Ну и ничего – смирись.

В Шуме у него вдруг взмыло сильное, безобразное чувство. Он понял, што я вижу, и стер его, быстро, одним махом.

– На что пыришься?

– Ни на што.

– Вот и молодец.

Он подхватил ружье и скорее затопал обратно, на поле.

1017 каким-то образом всегда оказывался на моей половине, вот хоть ты тресни. Я в основном докапывал траншеи в задней части территории, Дэйви – в передней следил, как спаклы клепают вместе готовые несущие стены, которые сразу же встанут по местам после заливки бетона. 1017 как раз этим и полагалось заниматься, но стоило мне оторваться от работы, как вот он, пожалуйста, опять торчит рядом, сколько ты его ни отсылай. Нет, работать он, конечно, работал: греб горстями почву, наваливал ровными грядами дерн, но все время смотрел на меня, все время пытался поймать мой взгляд.

И еще щелкал.

Я распрямился и пошел на него: ружье в руках, серые тучи наливаются в Шуме над головой.

– Я послал тебя к Дэйви, – рявкнул. – Што ты опять здесь делаешь?

– Чего? – Это Дэйви заслышал свое имя с того конца поля.

– Почему ты отпускаешь вот этого обратно все время? – крикнул я ему.

– Какого – этого? – проорал он. – Ты о чем вообще? Они ж все одинаковые!

– Это 1017!

Дэйви изобразил што-то плечами.

– И что?

Из-за спины раздался щелк, громкий и саркастичный. Откровенно грубого свойства.

Я развернулся, и, клянусь, этот чертов 1017 лыбился мне прямо в лицо.

– Ты, мелкий кусок… – Я потащил из-за спины ружье…

И в этот миг увидел вспышку Шума.

Не откуда-нибудь – от 1017.

Мгновенную, стремительную, но совершенно четкую: я стою напротив него, тащу ружье… – ничего кроме того, што он сейчас мог видеть собственными глазами…

За одним только исключением: дальше в ней он вырывал у меня ствол…

Через секунду все пропало.

Ружье все еще у меня, 1017 – все еще по колено в канаве.

Никакого тебе Шума.

Я смерил его глазами: тощее, чем был, но они теперь все такие, кормов вечно не хватает, а 1017 еще и может специально кормежку пропускать…

…так што лекарства в ём, может быть, и нет.

– Што за игры ты тут мне играешь? – сурово осведомился я, но он уже работал вовсю, рыл, светил ребрами под белой-пребелой кожей на боку.

И молчал.

– Зачем мы продолжаем давать им лекарство, когда твой па давным-давно уже у всех его отобрал?

У нас с Дэйви был обеденный перерыв. Небо было затянуто низкими тучами, собирался дождь – первый за долгое время. Наверняка холодный. Но у нас все равно приказ продолжать работать, несмотря ни на што. Вот мы и работали – смотрели, как спаклы заливают первый бетонный фундамент из бетономешалки.

Мешалку сегодня притаранил Айвен. Здоровый, но хромый, и Шум весь в бурунах. Ну, и у кого теперь сила, спрашивается?

– Зато они ничего не замышляют, – пожал плечами Дэйви. – Не обмениваются, еть их, всякими мыслями.

Я подумал с секунду.

– Обмениваются. Щелчками, не забыл?

Дэйви снова пожал плечами с красноречивым видом «да кому какое дело, ссанина».

– От сэндвича еще чего-нить осталось?

Я протянул ему кусок, не сводя взгляда со спаклов.

– Разве не лучше было бы знать, што они думают? Это могло бы быть важно…

Я поискал на поле 1017, который, разумеется, стоял и смотрел на меня.

Шлеп. Первая капля дождя приземлилась мне на ресницы.

– Вот дерьмо, – выразился Дэйви, оценивая обстановку сверху.

Дождь не стихал целых три дня. Участок неуклонно затопляло грязищей, но мэр требовал, штобы работа не останавливалась, и все это время мы катались туда и обратно по этому болоту, скользя, падая и пытаясь натянуть на рамы большие листы брезента, штобы хоть как-то прикрыть ту или другую часть поля.

Дэйви работал под прикрытием, понукая спаклов держать и перетаскивать с места на место брезентовые тенты. Я в основном торчал под дождем и следил за тем, штобы края полотнищ оставались прижаты к земле тяжелыми камнями.

Трепаная идиотская работа.

– Быстрее! – заорал я спаклу, который вместе со мной фиксировал последний лист.

Пальцы у меня уже закоченели – перчаток нам выдать никто не позаботился, и никаких мэров, штобы подать запрос, вокруг не наблюдалось.

– Ой! – Я облизал ссаженные костяшки в миллионный, наверное, раз.

Спаклы ворочали камни – дождь им был вроде бы нипочем… ну, оно и хорошо, потомуш под брезентом все равно на всех на них места бы не хватило.

– Эй! Следи за краем! За краем сле…

Мне снова пришлось почти кричать, да все равно без толку: резкий порыв ветра вырвал целый лист брезента, который мы только што с таким трудом закрепили. Материал закрутило, подняло; один из спаклов так и остался болтаться, вцепившись, поволокся за ним, и его круто приложило о землю. Я перепрыгнул через него в погоне за брезентом, который уже улепетывал от меня, извиваясь, через разливанное море грязи, вверх по небольшому всхолмью и уже почти наложил на него лапу, когда…

Неслабо поскользнувшись, я шлепнулся на задницу и на ней поехал по обратному склону с той стороны…

…и только уже едучи понял куда.

А ехал я прямо в трясину, в нужник, в спачий сортир.

Попытался ухватиться за землю, но хвататься там было не за што, так што я ухнул прямо туда с капитальным плюхом.

– Эй! – Я попытался устоять на ногах, по бедра в спачьем дерьме с коркой извести сверху, угвазданный сплошняком спереди и сзади, а вонь была такая, што у меня весь желудок рванулся наружу…

Тут-то до меня долетела еще одна вспышка Шума.

Я, стою в навозе.

Надо мной – спакл.

Я поднял глаза.

Не один спакл – целая стена их торчала по краю и пялилась вниз.

И впереди всех, конечно, он…

1017.

Прямо надо мной, да.

С преогромным камнем в руках.

Стоял, молчал, с большим таким камнем – более чем достаточным, штобы причинить много вреда, ежели его хорошенько метнуть.

– Да? – крикнул я ему. – Ты этого хотел?

Он в ответ просто таращился.

Даже Шума никакого больше не мелькало.

Медленно я потянулся за ружьем.

– Ну, и што дальше? – поинтересовался я, и в Шуме он отлично видел, насколько я уже готов… готов с ним драться.

Насколько я готов его…

Ствол лег в руку.

Он просто смотрел.

А потом швырнул камень на землю и пошел за брезентом. Пять шагов, десять – и меня чуть попустило.

Но когда я попытался выдраться из выгребной ямы, до меня донесся…

Щелчок.

Очень грубый щелчок.

Его.

И я потерял берега.

Я бегу за ним и ору но што я ору я не знаю и Дэйви в шоке оборачивается к нам но я уже врываюсь под брезентовый тент прямо на хвосте у 1017 как псих какой-то врываюсь размахивая ружьем над головой и 1017 оглядывается и смотрит но я не даю ему ни шанса сделать хоть што-то потому што в рожу ему уже прилетает приклад и он валится навзничь а я уже снова подымаю ружье и снова бью и он выставляет навстречу руку но я бью и бью и бью…

по рукам

по лицу

в эти тощие ребра

и мой Шум кроет всё багровым прибоем

и я бью

и я бью

и я бью

и кричу

ору во все горло

ПОЧЕМУ ТЫ УШЛА?

ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ БРОСИЛА?

и я слышу сухой холодный треск ломающейся руки…

Он почему-то оказывается громче дождя, громче ветра, и от него у меня вверх тормашками переворачивает желудок и валится куда-то в горло.

Я замираю в замахе.

Дэйви глядит на меня, отваливши челюсть.

Спаклы в панике пятятся прочь.

А с земли на меня смотрит 1017… Красная кровь течет из его странного носа, из угла слишком высоко посаженного глаза… но ни звука, ни Шума, ни мысли, ни щелчка – ничего…

(и мы в лесу в лагере на земле лежит мертвый спакл и Виола смотрит с таким ужасом, што… и пятится пятится от меня и всюду кровь а я сделал это снова я сделал это снова и почему же ты ушла исусе черт тебя раздери почему ты меня бросила…

И 1017 все смотрит…

А в глазах у него, богом клянусь, – я вижу победу.

23Што-то грядет

[Виола]

– В’дяной насос опять работает, Хильди.

– Спасибочки, Уилф. – Я протянула ему поднос с хлебом, от него до сих пор валил жар. – Ты не отнесешь это Джейн, а? Она накрывает столы к завтраку.

Он принял поднос – из Шума неслась плоскенькая, невыразительная мелодийка – и направился к выходу с кухни.

– Жена! – донеслось снаружи.

– Почему он зовет тебя Хильди? – У задней двери нарисовался Ли с целой корзиной муки.

Рубашка у него была безрукавная, а руки белели аж по локоть.

Секунду я пялилась на эти голые руки, а потом быстро отвела глаза.

Мистрис Койл поставила нас работать вместе, раз уж в Новый Прентисстаун обоим хода больше не было. Да, и ему тоже.

Нет, я ее точно не прощу.

– Хильди была женщина, которая нам помогла, – сказала я. – В честь которой не зазорно зваться.

– А мы, это…

– Я и Тодд, да. – Я забрала у него корзину и тяжело бухнула на стол.

Воцарилось молчание – как оно всегда делало, стоило только всплыть имени Тодда.

– Его никто больше не видел, Виола, – мягко сказал Ли. – Но наши ходят в город в основном по ночам, так что это еще ничего не…

– Она бы мне все равно не сказала, даже если б увидела. – Я начала отмерять муку по мискам. – Она думает, он погиб.

Ли перемялся с ноги на ногу.

– Но ты говоришь другое.

Я подняла глаза: он улыбался, и я невольно улыбнулась в ответ.

– А ты мне веришь, так?

– Уилф тебе верит. – Ли пожал плечами. – А ты удивишься, какой вес тут имеет слово Уилфа.

– Ты знаешь, нет. – Я посмотрела в окно – вслед Уилфу. – Не удивлюсь.

День шел себе и шел. Мы все готовили и готовили. Это и была наша с Ли новая работа – кашеварить. На весь лагерь, целиком. То есть вся готовка вообще. Мы уже научились делать хлеб – не с муки начиная, а с зерна, с пшеницы. А еще – свежевать белок, выковыривать из панциря черепах, потрошить рыбу. Узнали, сколько основы надо для супа на сто человек. И умели теперь чистить картошку и груши, наверное, быстрее всех на этой глупой планете.

Мистрис Койл считает, что вот так они, войны, и выигрываются.

– Я вообще-то не на это подписывался, – посетовал Ли, выдирая еще горсть перьев из очередной лесной курицы, шестнадцатой на сегодня.

– По крайней мере, ты подписывался сам хоть на что-то, – возразила я, впиваясь пальцами в свою.

Перья висели в воздухе роем липучих мух и приставали ко всему, чего касались. Из-под ногтей у меня уже торчали зеленые кисточки, сгибы локтей поросли зеленым ворсом, в уголках глаз образовались новые зеленые ресницы. Откуда я знала? Оттуда, что у Ли в них была уже вся физиономия, все его золотые волосы и не менее золотой пух на предплечьях.

Щекам опять стало горячо, и я с новой свирепостью напала на несчастную птицу.

Где день, там и два; где два, там и три. А дальше уже и неделя, и еще одна, что за ней, и еще. Мы готовили вместе с Ли, мыли посуду вместе с Ли, пережидали трое суток обложных дождей вместе с Ли – все вот в этой же нашей хижине.

И все же… И все же.

Что-то надвигалось. Все к чему-то готовились. Никто мне ничего не говорил.

И я все еще торчала здесь.

Ли кинул ощипанную курицу на стол и взялся за следующую.

– Надо поосторожнее, а не то мы доведем этот вид до полного исчезновения.

– Это единственное, что Магнус может подстрелить, – заметила я. – Все остальное слишком быстрое.

– Прощайте, лесные куры, – грустно поддакнул Ли. – А все потому, что у Ответа не хватает приличного оптика.

Я расхохоталась, как-то слишком громко. И мысленно закатила глаза – ну я даю!

Закончила свою курицу, взяла другую.

– Три моих на две твоих, – обронила я. – И больше буханок хлеба, чем у тебя, и…

– Ты половину из них сожгла.

– Потому что ты слишком раскочегарил печь.

– Потому что я не создан для готовки, – улыбнулся он. – Я создан для солдатства.

– Ты думаешь, я создана для готовки?.. – возмутилась я.

Но он лишь рассмеялся в ответ и продолжал смеяться, даже когда я швырнула в него комом мокрых перьев и попала прямо в глаз.

– Ой! – Он вытер лицо. – А ты хорошо целишься, Виола. Тебе реально надо бы дать ружье.

Я быстро отвернулась и уставилась на тысячную курицу у себя на коленях.

– Ну, или нет, – закончил мысль он совсем тихо.

– Ты когда-нибудь… – Я умолкла на полуслове.

– Я когда-нибудь – чего?

Я облизнула губы – это оказалась большая ошибка, так как пришлось выплюнуть изрядно пуха – и когда заговорила снова, слова прозвучали гораздо сердитее, чем я хотела.

– Ты когда-нибудь стрелял в человека?

– Нет. – Он сел прямее. – А ты?

Я покачала головой и увидела, как он расслабился, а увидев, тут же добавила:

– Зато в меня – стреляли.

– Не может быть!

Слова вылетели прежде, чем я успела подумать, и вот я уже их говорю и понимаю, что это в первый раз, что я никогда еще их не говорила – ни вслух, ни про себя, ни разу с тех пор, как это случилось – но вот они уже здесь, в этой комнате, висят в воздухе среди птичьего пуха.

– А еще я кое-кого заколола. – Моя рука замерла над курицей. – До смерти.

Упала тишина. Все тело в ней вдруг сделалось вдвое тяжелее.

Когда я принялась реветь, Ли просто протянул мне кухонное полотенце и оставил в покое. Не полез обнимать или говорить какие-то глупости, даже не стал расспрашивать, хоть сам, небось, помирал от любопытства. Просто дал мне выплакаться.

Что было как нельзя более правильно.

– Да, но мы набираем сочувствия, – выдал Ли ближе к концу ужина. Мы сидели с Уилфом и Джейн. Я не спешила класть ложку: после еды сразу придется тащиться опять на кухню и ставить дрожжи для завтрашнего хлеба. Уму непостижимо, сколько хлеба в состоянии сожрать сотня человек.

– Просто вас не так уж много. – Я откусила половину последнего кусочка.

– Нас. – Ли серьезно поглядел на меня. – И у нас по всему городу есть шпионы, и люди присоединяются к нам, когда могут. Там все становится только хуже день ото дня. У них уже продукты ограничивают, а лекарства так и вовсе никому больше не дают. Так и так люди скоро начнут обращаться против него.

– А еще сколько по тюрьмам сидит, – подхватила Джейн. – Сотни женщин, все под замком, все скованы цепями под землей, голодают, мрут десятками.

– Жена! – прикрикнул Уилф.

– Я только говорю, што сама слышала!

– Нич’во ты таково не сл’шала.

– Енто не значит, што таково не было, – надулась Джейн.

– Многие из тех, кто поддержали бы нас, сейчас правда в тюрьме, – кивнул Ли. – Так что, может статься…

Он резко замолчал.

– Что? – Я даже глаза подняла. – Что может статься?

Он мне не ответил, только метнул быстрый взгляд на соседний стол, где сидели мистрис Койл, мистрис Брейтуэйт, Форт, Ваггонер и Баркер и еще Теа с ними – как всегда обсуждали чего-то, переговаривались вполголоса, выдумывали тайные распоряжения, выполнять которые будут другие люди.

– Ничего, – сказал Ли, глядя, как мистрис Койл встает и шагает к нам.

– Сегодня ночью мне понадобится телега, Уилф, если можно, – сказала она, подойдя.

– Да, мистрис. – Он встал.

– Поешь еще немного, – остановила его она. – У нас не принудительный труд.

– Да я-ть со всей моей рад’стью. – Уилф отряхнул штаны и был таков.

– Кого будете взрывать сегодня? – невинно поинтересовалась я.

– Думаю, на сегодня острот довольно, Виола, – поджала губы мистрис Койл.

– Возьмите меня с собой, – не унялась я. – Если вы сегодня едете в город, я тоже хочу с вами.

– Терпение, моя девочка, – возразила она. – Твой черед еще настанет.

– Какой еще черед? – спросила я в спину. – Когда?

– Терпение, – повторила она.

Весьма, надо заметить, нетерпеливо.

Темнело с каждым днем все раньше и раньше. Я сидела снаружи на куче щебенки и смотрела, как в сгущавшейся тьме сегодняшняя команда распределяется по телегам. Сумки у всех были набиты какими-то тайными штуками. У некоторых мужчин уже были проблески Шума – лекарства они теперь принимали меньше, да и запасы наши, спрятанные в пещере, таяли день ото дня. Им выдавали столько, чтобы смешаться с городскими (у которых лекарства не было вовсе), но не столько, чтобы наружу прорвалось что-то ненужное. Стремное равновесие, что и говорить. Нашим мужчинам становилось все опаснее показываться в городе, но они все равно туда шли.

Пока люди Нового Прентисстауна будут спать, их станут грабить и бомбить… и все это – во имя правого дела.

– Привет. – Рядом со мной на камень опустилась тень, просто тень в сумерках.

– Привет, – сказала я тени.

Ли.

– Ты в порядке?

– А с чего бы мне не быть?

– Ну да. – Он подобрал камешек и запустил в ночь. – И правда, с чего бы?

В небе проглянули звезды. Где-то там сейчас мои корабли. Люди, которые могли бы нам помочь… нет, которые точно помогли бы, сумей я только выйти с ними на связь. Симона Уоткин и Брэдли Тенч, хорошие, умные люди, которые враз прекратили бы весь этот идиотизм и взрывы, и…

У меня опять перехватило горло.

– Ты правда кого-то убила? – Во тьму полетел еще камешек.

– Да.

Я подтянула колени к груди.

Ли помолчал.

– Вместе с Тоддом.

– Ради Тодда. Чтобы спасти его. Спасти нас.

Теперь, когда солнце ушло, холод быстро вступал в права. Настоящий холод. Я покрепче обняла коленки.

– А знаешь, она тебя боится, – сказал Ли. – Мистрис Койл. Она думает, что ты сильная и влиятельная.

Я попыталась разглядеть в темноте выражение его лица.

– Какая глупость.

– Я слышал, как она говорила это мистрис Брейтуэйт. Сказала, ты могла бы вести за собой целые армии, если бы задалась такой целью.

Я покачала головой, но он этого, конечно, не увидел.

– Она меня даже не знает.

– Нет, но она очень умная.

– И все тут делают, как она скажет, будто малые ягнята.

– Все, кроме тебя. – Он толкнул меня плечом, по-дружески. – Вот об этом она, возможно, и говорила.

Из пещер донесся тихий шорох – это нетопыри готовились к вылету.

– А ты-то почему здесь? Ты зачем пошел за ней? – спросила я.

Я уже задавала этот вопрос, но он всегда упорно менял тему.

Возможно, не сменит сегодня. Сегодня все какое-то другое по ощущению.

– Мой отец погиб на спачьей войне, – сказал Ли.

– Много у кого погибли. – Я вдруг подумала про Коринн… где-то она сейчас… может, она…

– Я его и не помню, на самом деле. Были мама, да я, да моя старшая сестра. А сестра… – Ли рассмеялся. – Она бы тебе понравилась. Рот – во, огня – во! А какие мы с ней потасовки устраивали – ты мне не поверишь.

Он снова хохотнул, но уже тише.

– Когда пришла армия, Шивон хотела пойти драться с ними, а мама не хотела, чтобы она шла. Я тоже собирался, но ма с сестрой чуть дом не разнесли: Шивон уже на пороге стояла, за оружие хваталась – ма пришлось чуть ли не дверь баррикадировать, чтобы не дать ей выбежать на улицу, когда через город шли маршем солдаты.

Рокот в пещерах сделался громче. Мышиный Шум эхом рвался наружу. Летим летим, говорил он, прочь прочь.

– А потом делать уже было нечего, – продолжал он. – Армия вошла в город и в первую же ночь вывезла всех женщин на восток, в предместье. Ма велела сотрудничать. «Просто пока не станет ясно, куда оно повернет… может, еще не все так плохо». Типа того, ага.

Я ничего не ответила. Подумала только: хорошо, что темно и он меня не видит.

– Но Шивон же не могла вот так вот взять и сдаться без боя. Она вопила, кричала на солдат, отказывалась куда бы то ни было идти. Мама умоляла ее прекратить, не злить их, но Шивон… – Ли замолчал, потом прищелкнул языком. – Она выдала в морду первому, кто попытался увести ее силой.

Он глубоко вздохнул.

– Дальше все пошло вразнос. Я тоже полез в драку, а дальше помню только, что лежу на земле, в ушах звенит, и какой-то солдат стоит коленом у меня на спине, и мама кричит, но от Шивон – ни звука. Потом я отключился, а когда пришел в себя, был один дома.

Летим летим, вынеслось уже из самого устья. Прочь прочь прочь.

– Когда ограничения ослабили, я пошел их искать… но так и не нашел. В каждом бараке смотрел, в каждом общежитии, в каждом доме исцеления. И, наконец, в последнем нашел мистрис Койл.

Он помолчал.

– А вот, кстати, и они.

Мыши хлынули из пещер, словно целый мир качнулся набок и перелился через край: поток тьмы чернее ночного неба. В-в-в-ух-х-х от полета был такой громкий, что говорить бы все равно не вышло: с минуту мы просто сидели и смотрели, как они летят.

Каждая была по меньшей мере два метра в размахе, с шерстистыми крыльями и короткими, как обрубленными, ушами, с зелеными фосфоресцирующими точками на конце каждого крыла, которые каким-то образом глушили и дезориентировали насекомых – ими-то мыши и питались. Точки светились в ночи, раскинув над нами одеяло временных мерцающих звезд. Мы тонули в море хлопающих крыльев и щебечущего Шума: летим летим прочь прочь прочь.

Через пять минут все стихло. Мыши пропали в лесу, чтобы вернуться только перед самой зарей.

– Что-то надвигается, – произнес Ли в этой тишине. – Ты сама знаешь. Не знаю что, но я все равно пойду… потому что больше мне их искать негде.

– Тогда я тоже пойду, – сказала я.

– Она тебе не позволит. Но я тебе обещаю: я поищу Тодда. Как ищу мать и Шивон – я буду искать и его.

Колокол ударил над лагерем, возвещая, что рейдеры все отбыли в город, а оставшимся пора по койкам. Мы с Ли еще немного посидели во мраке.

Его плечо касалось моего.

А мое – его.

24Стены тюрьмы

[Тодд]

– Неплохо, – оценил мэр со спины Морпета. – Для неквалифицированной рабочей силы.

– Могло быть и больше, – вставил Дэйви, – но пошел дождь, и все превратилось в грязищу.

– Нет-нет, – возразил мэр, обозревая поле. – Вы великолепно справились, вы оба. Столького достичь всего за один месяц…

Мы тоже окинули взглядом то, с чем так великолепно справились. Бетонное основание для единого длинного здания было залито. Несущие стены – размечены, некоторые даже начали возводить из камней, которые раньше составляли внутренние монастырские стены. Брезентовый тент исполнял роль крыши. Уже вполне похоже на дом.

Он прав, мы действительно великолепно справились.

Мы двое и еще тысяча сто пятьдесят спаклов.

– Да, – подытожил мэр. – Я очень доволен.

Шум Дэйви так порозовел, што на это стало неудобно смотреть.

– Так што же это такое? – спросил я.

– Что – это? – Мэр обратил милостивый взгляд куда-то приблизительно в мою сторону.

– Ну, это. – Я махнул рукой в сторону строения. – Што это такое будет?

– Заканчивайте с постройкой, Тодд, и я обещаю пригласить вас на торжественное открытие.

– Оно ведь не для спаклов?

– Нет, Тодд, не для спаклов, – слегка нахмурился мэр.

Я поскреб в затылке. В Шуме у Дэйви послышался некий лязг, который явно собирался сделаться громче, если он решит, што я порчу ему момент славы.

– Просто в последние три ночи тут изрядно морозило, – сказал я, – а будет наверняка и еще холоднее.

Мэр развернул Морпета мордой ко мне. Мальчик-жеребенок, подумал конь. Мальчик-жеребенок шаг назад.

Я даже сообразить не успел, а уже попятился.

– Ты говоришь о нагревателях для вашей рабочей силы?

– Ну… – Я посмотрел на землю, на здание, на толпу спаклов, изо всех сил старавшихся держаться в дальнем конце территории, как можно дальше от нас троих… насколько это было возможно для тысячи ста пятидесяти спаклов в таком ограниченном пространстве. – Может пойти снег. Не уверен, переживут ли они такое.

– Они куда крепче, чем кажутся, Тодд. – Голос мэра был тих и полон чего-то такого… никак не поддававшегося определению. – Куда крепче.

– Да. – Я опустил глаза. – Хорошо.

– Я пришлю рядового Фарроу с несколькими небольшими делегенераторами, если так тебе будет спокойнее.

– Што, правда? – заморгал я.

– Что, правда? – не поверил Дэйви.

– Они проделали превосходную работу под твоим руководством, – сказал мэр. – А ты показал себя по-настоящему ответственным и преданным делу, Тодд. Настоящим лидером.

Он улыбался почти тепло.

– Я знаю, ты из тех душ, которым невыносимо видеть чужие страдания. – Он держал меня взглядом, почти бросая вызов: попробуй, разорви эту связь. – Эта нежность делает тебе честь.

– Нежность! – фыркнул Дэйви.

– Я горжусь тобой. – Мэр собрал поводья. – Вами обоими. И вы будете вознаграждены за свои усилия.

Он выехал в ворота. Шум Дэйви так и просиял.

– Слыхал? – воскликнул он, шевеля бровями. – Нас наградят, моя нежная ссанина.

– Заткни пасть.

Я двинулся вдоль стены на зады участка, туда, где еще оставалось свободное место и где теперь сгрудилась вся тысяча с лишним спаклов. Они расступались, отодвигались с дороги.

– Скоро принесут радиаторы, – крикнул я, показывая это еще и в Шуме. – Вам станет лучше.

Но они все расступались, растекались в стороны – только бы не коснуться меня.

– Я сказал, вам станет лучше!

Тупые, неблагодарные тва…

Я остановился. Сделал глубокий вдох.

И пошел от них прочь.

В задней части площадки, за домом, к стене прислонили несколько лишних рамок с брезентом – получилась типа нора.

– Можешь выходить, – сказал я.

С минуту там было тихо, потом послышался шорох и наружу явился 1017 с рукой в слинге, сделанном из моей рубашки (которых у меня, прямо скажем, и без того немного). Еще костлявее прежнего, краснота ползет по руке от места перелома… но, кажется, она, наконец, начала бледнеть.

– Мне удалось спереть немного обезболивающих. – Я выудил таблетки из кармана.

Он сцапал их с моей ладони, поцарапав кожу.

– Осторожнее, – прошипел я. – Хочешь, штобы тебя забрали, куда и всех прочих увечных спаклов?

Рявкнул Шум – какой я и думал, ничего нового: он стоит надо мной с ружьем, он бьет и бьет и бьет меня, а я умоляю прекратить, он ломает мне руку…

– Ага, – сказал я. – Ну-ну.

– Играешь со зверушкой? – К нам подвалил Дэйви, прислонился к стене, скрестив на груди руки. – Знаешь, когда лошадь ломает ногу, ее стреляют.

– Он не лошадь.

– Не-а, – кинул Дэйви. – Он овца.

– Спасибо, што отцу не сказал.

– Да плевать мне, ссанина, – Дэйви пожал плечами, – пока это не мешает нашей награде.

1017 снова грубо щелкнул – на нас обоих, но в основном на меня.

– Какой-то он у тебя недостаточно благодарный, – заметил Дэйви.

– Ну, я его уже дважды спас. – Я посмотрел 1017 прямо в глаза… в глаза, которые никогда не отпускали моих. – И больше этого делать не буду.

– Это ты так говоришь, – покачал головой Дэйви, – всем понятно, что будешь. Даже ему. – Он кивнул на 1017. Потому что ты у нас нежный.

Он в насмешку сделал очень большие глаза.

– Заткнись.

Но он расхохотался и ушел, а 1017 все пялился и пялился на меня.

А я – на него.

Я его спас.

(я спас его ради нее)

(если бы она только была здесь и видела, как я его спас)

(если бы она была здесь)

(но ее здесь нет)

Я сжал кулаки… и заставил себя их разжать.

Новый Прентисстаун сильно изменился за последний месяц, я видел это каждый день по дороге домой.

Во-первых, надвигалась зима. Листва на деревьях стала красной и лиловой и сыпалась с веток, оставляя стоять высокие голые скелеты. Всякое вечнозеленое сохранило иголки, но посбрасывало шишки, а недотроги втянули ветки в стволы и приготовились эдакими жердинами пережидать холода. Все вот это, да еще постоянно темнеющее небо… – город в итоге выглядел… голодным.

Так оно, впрочем, и было. Армия пришла под самый конец урожая, так што запасы провианта в округе имелись, да вот только из внешних поселений больше никто не приезжал торговать, а Ответ исправно продолжал бомбежки и продуктовые налеты. Как-то ночью они увели цельный склад зерна – настолько ловко и подчистую, што стало ясно: и в армии, и в городе есть сочувствующие. Им явно кто-то помогал.

Для армии и города это была плохая новость.

Комендантский час две недели назад продлили, а на прошлой – еще раз, и теперь с наступлением темноты все сидели по домам; исключение сделали только для нескольких патрулей. На центральной площади перед собором жгли костры – из книг, из имущества тех, кто помогал Ответу, из униформы целительниц, когда мэр закрыл последний дом исцеления. И уже практически никто не принимал лекарства – кроме самых ближайших мэрских приспешников: мистера Моргана, мистера О’Хеа, мистера Тейта, мистера Моллота. Команды из старого Прентисстауна, которая была с ним годами. Это, надо понимать, называлось лояльностью.

Нам с Дэйви лекарства с самого начала не давали, так што отобрать их у нас шанса не было.

– Может, это и будет наша награда, – поделился Дэйви по дороге домой. – Возьмет да и вынет чутка из закромов. Наконец-то узнаем, што это такое, лекарство.

Наша награда, подумал я. Мы узнаем.

Я погладил бок Ангаррад, почувствовал зябкость в шкуре.

– Уже почти дома, девочка, – прошептал я ей в затылок. – В славной теплой конюшне.

Тепло, подумала она. Мальчик-жеребенок.

– Ангаррад, – шепнул я.

Лошади – не вполне домашняя скотина, они наполовину малахольные у себя в голове все время, но ежели с ними хорошо обращаться, они начинают тебя понимать.

Мальчик-жеребенок, снова подумала она, и это было так, словно я из ее табуна.

– А может, награда – это баба! – вдруг выдал Дэйви. – Может, он даст нам настоящих женщин. Сделает тебя, наконец, реальным мужиком.

– Заткнись, – сказал я, но драки за этим против обыкновения не последовало.

Если так рассудить, мы с ним вообще давненько уже не дрались.

Привыкли друг к другу, наверное.

Женщин мы, кстати, в последнее время вообще не видели. Когда рухнула коммуникационная башня, их всех снова посадили под замок, только выпускали иногда группами работать на поля – готовить землю к севу на следующий год – под охраной вооруженных солдат. Посещения мужьям, сыновьям, отцам еще разрешали – но раз в неделю, не больше.

А еще мы слышали рассказы о женщинах и солдатах, о том, как солдаты по ночам врываются в общежития и о творящихся там жутких вещах, за которые никто никого не наказывал.

И это не говоря уже о женщинах, которых побросали в тюрьму. Тюрьмы я видел только с колокольни: горстка переоборудованных зданий далеко к западу от города, почти у самого водопада. Што происходило там, внутри, вообще никто не знал. Тюрьмы были далеко, никому не видать… никому и дела нет, кроме тех, кто их сторожил.

Прямо как со спаклами.

– Исусе, Тодд, – вклинился Дэйви, – ну и трескотню ты подымаешь. Нельзя же все время думать!

Реплики Дэйви я со временем научился игнорировать – они всегда были примерно одинаковые.

Правда, на сей раз он назвал меня Тоддом.

Лошадей мы поставили в сарае на площади. Дэйви отконвоировал меня в собор, хотя охрана мне вообще-то больше не требовалась.

Куда я отсюда пойду?

Вошел в главные двери и тут же услышал: «Тодд».

Мэр меня уже ждал.

– Да, сэр?

– Всегда безупречно вежлив. – Он с улыбкой шел ко мне, клацая каблуками по мраморному полу. – В последнее время тебе, кажется, стало лучше. Спокойнее. – Он остановился в метре от меня. – Ты пользовался методом?

Чего?

– Каким методом?

Он слегка вздохнул. И…

Я есмь Круг и Круг есть я.

Я схватился за виски.

– Как вы это делаете?

– Шум можно использовать, Тодд. Если тебе хватит самодисциплины. И первый шаг к этому – метод.

– Я есмь круг и круг есть я?

– Так мы центрируемся, – кивнул он. – Настраиваем свой Шум, взнуздываем его, берем под контроль. Мужчина, способный контролировать свой Шум, обладает большими преимуществами.

Я вспомнил речовки, которые постоянно неслись из его дома в старом Прентисстауне… и то, каким острым и страшным был его Шум по сравнению с другими… и как он ощущался…

Оружие. По ощущению он был как оружие.

– Што такое круг? – спросил я.

– Твоя судьба, Тодд Хьюитт. Круг – это замкнутая система. Выйти из него невозможно, так что лучше не сопротивляйся.

Я есмь Круг и Круг есть я.

…но на сей раз там, внутри, был и мой голос тоже.

– Мне столькому хотелось бы тебя научить, – сказал он… и ушел.

Даже не попрощался.

Я вышагивал вдоль стен нашей колокольни, глядя то на запад, на водопад, то на холм с зазубриной сверху, што к югу, то на восток, где лежал монастырь, хотя его отсюдова было не видно – только Новый Прентисстаун, попрятавшийся по домам, сгрудившийся вместе для тепла перед лицом холодной ночи.

Она была где-то там…

Минул месяц, а она так и не пришла.

Цельный месяц и…

(заткнись)

(заткнись, еть твою, етьский шлепаный нытик)

Я снова принялся мерить наше чердачье ногами.

В бойницы нам понавставляли стекол и нагреватель принесли – защищаться от осенней хмари. Еще новых одеял, и лампу, и кучку одобренных начальством книг – мэру Леджеру, читать.

– И все равно тюрьма, а? – проговорил он у меня за спиной, опять с набитым ртом. – Пора бы ему уже подыскать тебе местечко получше.

– Пора бы уже всем перестать считать, што это нормально – вот так читать меня день-деньской без спросу, – отрезал я, не оборачиваясь.

– Похоже, он хочет держать тебя подальше от города. – Он доел ужин (примерно половину от того, к чему он привык). – От всех этих слухов.

– Каких еще слухов? – спросить спросил, но мне, по правде, было не особенно интересно.

– Слухов про его власть над разумом, нашего мэра. Про оружие, сделанное из Шума. Про то, что он летать может, – наверняка уже и такие ходят.

Я не смотрел на него и Шум держал под сурдинку.

Я есмь круг, подумал я.

И поскорее заткнулся.

Первая бухнула после полуночи.

Буммм.

Я слегонца подскочил на матрасе, но и всего делов.

– Как думаешь, где это? – вопросил мэр Леджер со своего, тоже не торопясь вставать.

– К востоку, – отозвался я, глядя в темную пучину колокола над головой. – Может, склад с провиантом?

Мы подождали секунду-другую. Нынче всегда бывает пауза. Пока солдаты бегут к месту первой бомбы, Ответ взрывает вторую…

Буммм.

– Вот и она. – Мэр Леджер сел в постели и выглянул в окошко.

Я тоже привстал.

– Черт! – выразился он.

– Што такое?

– Кажись, это водокачка на реке.

– И чего?

– А того, что нам придется кипятить себе каждую чертову ча…

БУМММ.

Изрядная вспышка заставила нас обоих шарахнуться от окон. В раме задребезжало стекло.

Все огни в Новом Прентисстауне погасли. Все до последнего.

– Генераторная станция! – словно сам себе не веря, воскликнул мэр Леджер. – Ее же стерегут, не смыкая глаз! Как они до нее-то добраться смогли?

– Не знаю, – пробормотал я; желудок куда-то неприятно спикировал. – Но это им дорого обойдется.

Мэр провел усталой рукой по лицу и покачал головой. Внизу завыли сирены, закричали солдаты.

– И чего они, по-ихнему, только добива…

Пять крупных взрывов, один прямо за другим, так тряханули башню, што нас с ним повыбрасывало из постелей. Несколько стекол разлетелось вдребезги – внутрь, конечно, усыпав нас осколками и стеклянным порошком.

Небо озарилось.

С запада. Оно озарилось с запада.

Облако дыма и пламени выстрелило так высоко над тюрьмами, словно какой-то великан там раздул мехи.

Мэр Леджер рядом со мной тяжело задышал.

– Они это сделали, – пробормотал он. – Они все-таки это сделали.

Они все-таки это сделали, подумал и я.

Они все-таки начали войну.

И я ничего не могу поделать…

И я не могу не думать…

Не могу не думать: уж не она ли идет за мной?

25В ту ночь она началась

[Виола]

– Мне нужна твоя помощь. – В дверях кухни стояла мистрис Лоусон.

Я показала ей перепачканные мукой руки.

– Я тут как бы…

– Мистрис Койл лично попросила привести тебя.

Я нахмурилась. Слово «привести» мне совершенно не понравилось.

– И кто в таком случае будет допекать этот хлеб на завтра? Ли пошел за дровами…

– Мистрис Койл сказала, ты разбираешься в медикаментах. – Мистрис Лоусон не дала мне договорить. – Мы привезли целый мешок, а моя помощница совершенно безнадежна – одно от другого отличить не может.

Я вздохнула. Ну, хотя бы не готовка – и то хлеб. Ха.

Мы вышли в сумерки. Устье пещеры, серия коридоров и, наконец, большая пещера, где Ответ хранил свои самые ценные припасы.

– На это уйдет немало времени, – предупредила мистрис Лоусон.

Большую часть вечера и дальше за полночь мы считали медикаменты, пластыри, компрессы, постельное белье, эфиры, жгуты, диагностические браслеты, манжеты для измерения кровяного давления, стетоскопы, халаты, обеззараживающие таблетки для воды, шины, ватные палочки, зажимы, пилюли джефферова корня, адгезивы и все остальное, что у нас было, и раскладывали их кучками меньшего размера по всей пещере – прямо до входа в основной туннель.

Я вытерла лоб – он был в холодном поту.

– Почему мы только сейчас взялись за инвентаризацию?

– Раньше не было нужды. – Мистрис Лоусон оглядела аккуратные плоды наших трудов, потерла руки, как-то напряженно нахмурилась. – Надеюсь, нам всего хватит.

– Для чего хватит? – Я посмотрела туда же. – Для чего хватит, мистрис Лоусон?

Она глянула на меня, кусая губу.

– Что из целительства ты еще помнишь?

Секунду я не отрывала глаз от нее, потом подозрения поднялись потопом и накрыли меня с головой.

– Погоди! – крикнула она вслед, но я уже вылетела в главный тоннель и устремилась вон из пещеры.

Вылетела в лагерь…

Который оказался совершенно пуст.

– Ну, не сердись, – сказала мистрис Лоусон, когда я обыскала последнюю хижину.

Я стояла посреди лагеря и глупо озиралась по сторонам, на всякий случай свирепо уперев руки в боки. Стало быть, мистрис Койл нашла чем меня отвлечь, а сама ушла вместе со всеми остальными мистрис, оставив только Лоусон. Теа и других учениц тоже забрали.

И всех остальных. До последней лошади, телеги и вола.

И Ли.

И Уилфа. Хотя Джейн оставили. Третьей к нам. Я, Лоусон и Джейн.

Значит, сегодня та самая ночь.

Ночь, когда все случится.

– Ты сама знаешь, почему она тебя не взяла, – сказала мистрис Лоусон.

– Потому что она мне не доверяет, – кивнула я. – Никто из вас не доверяет.

– Оба раза мимо – в контексте ситуации. – В голос вернулась фирменная суровость всех мистрис, которую я уже привыкла ненавидеть. – Потому что когда они вернутся, нам здесь понадобятся все целительские руки, какие только есть. Все.

Я уже собралась было спорить, но тут увидела, как мечутся, как дрожат ее целительские руки… как озабочено лицо… какие волны ходят под поверхностью.

– Если кто-то вообще вернется, – добавила она.

Делать больше было нечего – только ждать. Джейн сварила нам кофе. Мы сидели снаружи – становилось все холоднее – и смотрели на выбегающую из леса тропинку. По которой должен был кто-то вернуться…

– Подморозило. – Джейн потыкала ботинком в корочку льда на камне.

– Надо было все делать раньше. – Мистрис Лоусон сказала это в чашку; пар оттуда омывал ей щеки. – Надо было все сделать до того, как погода переломилась.

– Что сделать? – снова спросила я.

– Спасательную операшию, – отозвалась вместо нее Джейн. – Уилф мне ск’зал, когда ух’дил.

– Да кого спасать-то? – Хотя это, конечно, могли быть только…

На тропинке посыпались камушки. Мы трое уже стояли на ногах, когда через бровку холма перевалил Магнус.

– Скорее! – кричал он. – Все сюда!

Мистрис Лоусон схватила аптечку первой помощи и ринулась вверх по тропе к нему. Мы с Джейн сделали то же самое.

Мы уже одолели половину склона, когда они потекли из леса.

На телегах, на плечах у других, на носилках, на лошадиных спинах, а за ними на тропе – еще люди и еще – из-за гребня холма.

Все, кого они ушли спасать.

Заключенные из тюрем. Преступники перед мэром и его армией.

В каком… в каком же они были состоянии…

– Ох, божеш ты мой, – тихонько обронила рядом Джейн (это мы обе встали посреди дороги как вкопанные).

Ох, боже ты мой.

Следующие несколько часов у меня смазались. Мы таскали раненых в лагерь… некоторые, правда, были так плохи, что помогать им приходилось прямо на месте, на земле. Меня перебрасывали от одной целительницы к другой, от раны к ране, от травмы к травме, гоняли в пещеру за медикаментами и обратно. Я носилась с такой скоростью, что только через некоторое время начала замечать… большинство ранений были не боевые.

– Их били, – ахнула я.

– И морили голодом, – зло рявкнула мистрис Лоусон, делая укол в плечо женщине, которую мы только что перенесли в пещеру. – А еще пытали.

Женщина была одна из многих. Их становилось все больше и больше, и поток грозил не закончиться никогда. У большинства был шок – слишком большой, чтобы даже говорить: они просто смотрели на нас в жутком молчании или причитали без слов – с ожогами на руках и лицах, с незалеченными старыми ранами, с ввалившимися глазами людей, не евших долгие долгие долгие дни.

– Он сделал это, – прошептала я себе. – Это он все это сделал.

– Подержи-ка, девочка моя. – Мы с мистрис Лоусон снова выбежали в ночь с полными руками пластырей – капля в море того, что там требовалось.

Мистрис Брейтуэйт отчаянно махала мне. Она вырвала у меня пластыри и принялась лихорадочно перевязывать ногу женщины, которая орала под ней как резаная.

– Джефферс! Быстро! – рявкнула она.

– Я его не принесла…

– Так беги и принеси, к чертовой матери!

Я кинулась снова в пещеру, лавируя между целительницами, ученицами и ложными солдатами, скорчившимися над пациентками – на холме, на телегах, везде. Везде. Впрочем, там были не только женщины. Среди арестантов попадались и мужчины – тоже избитые, отощавшие. Были и наши, из лагеря, раненные в сражении – Уилф с противоожоговым пластырем на щеке… правда, он все равно помогал перетаскивать пострадавших на носилках в лагерь.

Я ворвалась в пещеру, сгребла еще пластырей, джефферов корень, снова выскочила на мороз – в десятый, наверное, раз. Пробегая через поляну, я мельком глянула на тропинку, по которой еще продолжали прибывать люди – но уже меньше.

На мгновение я замерла, обежала взглядом новые лица и лишь затем бросилась к мистрис Брейтуэйт.

Мистрис Койл пока не вернулась.

И Ли тоже.

– Он был прямо в самой гуще, – сказала мистрис Надари (я помогала ей поднять на ноги только что получившую джефферс пациентку). – Как будто искал кого-то.

– Мать и сестру, – объяснила я, принимая весь ее вес на себя.

– Мы не всех вытащили, – покачала головой мистрис Надари. – Был еще целый корпус, где бомба почему-то не сдетонировала.

– Шивон! – закричал кто-то неподалеку.

Сердце подскочило и понеслось – куда сильнее и быстрее, чем я ожидала; улыбка сама прыгнула на губы.

– Он нашел их!

Но, уже оборачиваясь, я поняла, что ошиблась.

– Шивон? – По тропинке из лесу спускался Ли: один рукав до плеча почернел, физиономия в саже, глаза рыщут кругом, по толпе, туда, сюда, обшаривают людей. – Мам?

– Пошла! – велела мистрис Надари. – Проверь, не ранен ли он!

Я сбросила на нее женщину и рысью кинулась к Ли, игнорируя прочих мистрис, которые все звали меня к себе.

– Ли!

– Виола? – встрепенулся он при виде меня. – Они здесь? Ты не знаешь, они уже пришли?

– Ты ранен? – Я тронула черный рукав и быстро поглядела на руки. – У тебя ожоги.

– Там был пожар, – слегка туманно отозвался он.

Я вонзила взгляд в его глаза – Ли смотрел прямо на меня, но не видел. А видел он тюрьмы, огонь и то, что за ним… арестантов видел, которых они пришли спасти… и, может быть, стражу, которую ему пришлось убить.

Ни сестры, ни матери. Их он не видел.

– Они здесь? – снова взмолился он. – Пожалуйста, скажи, что они уже здесь.

– Я не знаю, как они выглядят, – как можно спокойнее сказала я.

Он уставился на меня с разинутым ртом, дышал тяжело и хрипло, словно наглотался порядком дыма.

– Там… – выдавил он. – Господи, Виола, там… – Он устремил взгляд куда-то сквозь меня, через плечо, назад. – Я должен их найти. Они обязаны быть здесь.

Он побрел мимо меня дальше, на поляну.

– Шивон? Мама?

Я не сдержалась, я крикнула ему вслед:

– Ли! Ты видел Тодда?

Но он ковылял прочь, не слыша меня, ничего не слыша.

– Виола! – Кажется, еще одна мистрис зовет на помощь…

Но тут кто-то рядом вскрикнул:

– Мистрис Койл!

Я развернулась винтом. На самом верху тропинки – мистрис Койл, верхом, понукала конягу цокать по камням вниз, насколько та вообще еще была способна. За ней, на спине, был кто-то еще… кто-то привязанный к ней, чтоб не свалился в дороге. Надежда ткнула меня под ребра: может, это Шивон? Или мама Ли?

(или он, может быть, это он, может быть…)

– Виола, помоги нам! – крикнула мистрис Койл, сражаясь с поводьями.

И когда я уже взяла с места навстречу им, конь оступился, повернулся боком, и я увидела, кто сидит там вторым, без чувств, нехорошо обвиснув на путах.

Коринн.

– Нет, – твердила я, едва дыша, сама того не сознавая. – Нет, нет, нет, нет, нет…

Мы спустили ее наземь, на плоскую поверхность скалы… мистрис Лоусон уже мчалась к нам с охапкой бинтов и лекарств.

– Нет, нет, нет…

Голова Коринн у меня на коленях, штоб не стукнулась о камень. Мистрис Койл рвет ей рукав, штобы сделать инъекцию.

– Нет…

Мистрис Лоусон добегает до нас и ахает, увидав, кто это…

– Ты нашла ее.

– Я нашла ее.

У меня под руками – твердый череп. Кожа горит в лихорадке огнем. Скулы – острые-преострые, глаза затянуты пронзительной чернотой на фоне обвисшей, вялой кожи… Ключицы торчат над воротом рваной и грязной униформы мистрис… И цепочка ожогов вокруг шеи. И порезы на предплечьях. И вырванные с мясом ногти…

– Коринн… – шепчу я, и вода из глаз каплет ей на лоб.

– Оставайся с нами, девочка моя…

Кому она это говорит, мистрис Койл, – мне или Коринн?

– Теа? – не подымая глаз, спрашивает мистрис Лоусон.

Мистрис Койл качает головой.

– Теа погибла? – переспрашиваю я.

– И мистрис Ваггонер, – кивает мистрис Койл (и я замечаю копоть у нее на щеках, злые, алые ожоги на лбу). – И другие. – Губы вытягиваются в ниточку. – Но и из них мы кое-кого забрали.

– Давай, девочка моя, – говорит мистрис Лоусон Коринн, которая все еще без чувств. – Ты же у нас упрямая. Нам сейчас только этого и нужно.

– Держи. – Мистрис Койл дает мне пакет с жидкостью, от которого трубка идет к воткнутой в локоть иголке.

Я беру одной рукой… голова Коринн у меня на коленях.

– Ну-ну-ну, посмотрим. – Мистрис Лоусон отклеивает присохшую к боку заскорузлую ткань.

Жуткий запах бьет в нос всем троим одновременно.

И вонь еще не самое страшное. Самое страшное – то, что это значит.

– Гангрена, – бессмысленно говорит мистрис Койл…

…потому что всем и так видно: стадия заражения давно пройдена. Запах означает, что ткани мертвы. Что рана начала поедать Коринн заживо. Коринн, которая сама меня этому учила (о, хоть бы мне не помнить…).

– Они даже не оказали ей чертову элементарную первую помощь, – прорычала мистрис Лоусон и вскочила и кинулась в пещеру за самыми сильными нашими медикаментами.

– Ну давай же, трудная моя девочка. – Мистрис Койл ласково погладила Коринн по волосам.

– Вы оставались там, пока ее не нашли, – безжизненно проговорила я. – Поэтому и пришли последней…

– Она так и не сдалась. – Голос у нее был хриплый, и не только из-за дыма. – Что бы они с ней ни делали.

Мы обе неотрывно смотрели в лицо Коринн – глаза закрыты… челюсть бессильно упала… дыхание сбивчиво.

О, мистрис Койл права – Коринн ни за что бы не сдалась, не выдала ни имен, ни другой информации… приняла бы любую кару, чтобы только спасти от нее других дочерей, других матерей…

– Инфекция… – У меня напухло горло, мешая говорить. – Запах… это значит…

Мистрис Койл прикусила губы и резко мотнула головой.

– Коринн… – прошептала я. – Нет…

И прямо там, у меня на руках, на коленях, лицом ко мне, так и не открыв глаз…

Она умерла.

Дальше была только тишина. Не громкая, не душащая, не яростная – никакая. Просто вдруг стало тихо – очень конкретно так тихо… бесконечно. Тишина будет длиться, пока ты ее слышишь. Тишина, которая убрала все, просто взяла и выключила миру громкость.

Единственное, что я еще слышала, было мое собственное дыхание – сырое, тяжелое, словно легко уже никогда больше не будет. И вот в этой дышащей тишине я посмотрела вниз, вдоль склона, на всех остальных раненых, на раскрытые в крике боли рты, на пустые от ужаса глаза, перед которыми все еще стояло то, что они видели, когда их спасали… На мистрис Лоусон, бегущую к нам с лекарствами – слишком поздно, слишком поздно… На Ли, который шел вверх по тропинке и звал маму и сестру, не веря, не желая верить, что их нет во всей этой неразберихе… что их здесь нет.

Я думала про мэра там, у себя в соборе, дающего обещания, лгущего, лгущего…

(про Тодда у него в руках)

Я смотрела на Коринн, так и лежавшую у меня на коленях, – Коринн, которой я никогда не нравилась, совсем, ничуточки, но она все равно отдала за меня жизнь…

Мы – это выбор, который мы совершаем.

И когда я подняла на мистрис Койл глаза, от воды в них все кругом засияло остренькими лучами, а восходящее над горизонтом солнце расплылось кляксой на полнеба.

Но ее я видела достаточно ясно.

Зубы оказались стиснуты насмерть, голос густ, как грязь, но я все же выговорила:

– Я готова. Теперь я сделаю все, что вы захотите.

26Ответ

[Тодд]

– О боже, – продолжал шептать мэр Леджер. – О боже…

– Вы-то чего так расстроились? – рявкнул я на него наконец.

Дверь нам в обычное время не отперли. Утро настало и прошло; никто так, кажется, и не вспомнил, што мы тут. Город снаружи горел и РЕВЕЛ, но некая циничная часть меня не упустила случая прокомментировать, што ноет мэр потому, што ему не подали вовремя завтрак.

– Добровольная сдача должна была стать залогом мира, – простонал мэр. – А эта проклятая женщина взяла и все испортила.

Я странно посмотрел на него.

– Вы тут, никак, все раем считали. Про комендантский час забыли? Про тюрьмы…

– Пока она не начала эту свою маленькую кампанию, – он затряс головой, – президент ослаблял ограничения. Делал законы мягче. Все должно было быть так хорошо…

Я посмотрел в западное окно, где все еще бился дым, и бушевал огонь, и не ослабевал мужской Шум.

– Надо практично относиться к жизни, – заключил мэр Леджер. – Даже перед лицом тирании.

– Так, стало быть, вот вы у нас кто? – усмехнулся я. – Практичная личность?

– Понятия не имею, к чему ты клонишь, мальчик, – сердито прищурился он.

Я тоже не особенно понимал, к чему клоню. Зато понимал, што мне страшно и я хочу есть и мы торчим в этой идиотской башне пока мир кругом разваливается на куски и можем сколько угодно смотреть на это да только не в силах ничего изменить и я не знаю не знаю не знаю какую роль во всем этом играет Виола и вообще где она и што нас ждет дальше в будущем и как вообще из этого может получиться хоть што-то хорошее а вот што я пожалуй точно знаю так это как меня бесит мэр Леджер со всей своей практичностью.

А, ну да. И еще одно.

– И не смейте звать меня мальчиком.

Он надулся и шагнул на меня.

– Мужчина бы понял, что не все в мире так просто. Не все сводится просто к «прав» и «не прав».

– Мужчина, которого заботит только сохранность собственной шкуры, точно бы понял, – сказал я, а Шум добавил: давай, подойди, ну же.

Мэр Леджер отважно сжал кулаки.

– Ничего-то ты не знаешь, Тодд, – процедил он, встрепенув ноздрями. – Ничего-то ты не знаешь.

– И чего же я не знаю? – Но тут замок издал выразительный клац, и мы оба подскочили от неожиданности.

Внутрь ворвался Дэйви. С ружьями наперевес.

– Пошли. – Одно он сунул мне. – Па ждет нас.

Я вышел, ни слова не говоря.

– Эй! – кричал нам в спину мэр Леджер, но Дэйви просто запер дверь.

– Пятьдесят шесть солдат убито, – проинформировал Дэйви, пока мы катились вниз по лестнице. – Мы убили где-то с десяток и еще одного взяли в плен, но им удалось уйти и забрать почти двести человек заключенных.

– Двести человек? – Я встал как вкопанный. – Да сколько же их там было?

– Шагай, ссанина. Па ждет.

Я кинулся бегом, штобы не отстать.

Через холл собора и наружу, в двери.

– Вот же суки, – потряс головой Дэйви. – Поверить невозможно, на что они способны. Они казарму взорвали. Казарму! Где наши мужики мирно спали!

Мы вывалились из собора в царивший на площади хаос.

С запада все еще несло дым, так што все кругом стояло как в тумане. Солдаты – сами по себе и целыми отрядами – носились туда и обратно: некоторые гнали перед собой каких-то людей и колотили попутно прикладами. Другие держали в оцеплении группки перепуганных с виду женщин и отдельно – меньшие по размеру группки перепуганных с виду мужчин.

– Но мы им все равно показали. – Дэйви состроил героическую рожу.

– Ты тоже там был?

– Нет. – Он с гордостью посмотрел на ружье. – Но в следующий раз обязательно буду.

– Дэвид! Тодд! – С другой стороны площади к нам скакал мэр – с такой скоростью, што подковы Морпета высекали искры из мостовой. – Что-то случилось в монастыре, – крикнул он. – Оба туда, живо!

Хаос царил во всем городе. Всюду сновали солдаты, гоня перед собой стада горожан, строя их в цепочки, штобы передавали ведра для тушения пожаров поменьше – от первых трех бомб сегодняшней ночи. Это которые уничтожили генераторную станцию, водокачку и продуктовый склад. Все они так до сих пор и горели, потому што насосы бросили на тушение тюрем.

– Они знать не знают, что их ждет, – прорычал Дэйви на скаку.

– Кто?

– Этот их Ответ и любые мужики, кто им помогает.

– Так никого же не останется.

– Останемся мы. – Дэйви смерил меня взглядом. – С этого все и начнется.

Чем дальше от города, тем спокойнее становилось на дороге. Еще немного, и впору было поверить, што все нормально, што ничего не случилось – главное при этом, не оглядываться на столбы дыма. Люди тоже все кончились. Стало тихо. Так тихо, словно и мир кончился вместе с ними.

Мы проехали мимо руин башни на холме. Охраны у них почему-то не было. Мы обогнули последний угол и выехали к монастырю.

И осадили коней.

– Срань господня! – выразился Дэйви.

Всей передней стены монастыря больше не было. Стражи на стенах тоже. Зато была зияющая дырка на том месте, где раньше стояли ворота.

– Суки! – прошипел Дэйви. – Они их выпустили.

У меня в животе словно што-то улыбнулось от этой мысли.

(так вот чем она занималась)

– Теперь придется и с ними тоже драться, – это он уже простонал.

Но я уже соскочил с Ангаррад – в животе пуще прежнего смеялось и порхало. Свободны, они свободны.

(за этим она к ним ушла? штобы сделать это?)

Какое же…

Какое же все-таки облегчение.

Я почти подбежал к воротам – сжимая в руках ружье по привычке, но совершенно уверенный, што оно мне больше не понадобится…

(Виола, Виола, я знал, што могу рассчитывать на…)

Влетел в проем – и остановился.

Потому што все вообще остановилось.

Желудок перестал порхать и ухнул в самые пятки.

– Ну што, все разбежались? – Это меня догнал Дэйви.

Догнал и увидел то, што видел я.

– Какого… – начал он и умолк.

Спаклы не разбежались.

Они были здесь. Все здесь. До единого.

Все тысяча сто пятьдесят.

Мертвые.

– Я чего-то не догоняю, – поделился Дэйви, оглядываясь по сторонам.

– Заткнись, – едва слышно прошептал я.

Направляющие стенки все посносило – перед нами снова лежало поле. Поле с кучами тел, накиданных как попало друг на друга, рассыпанных по траве, будто их кто-то просто выбросил – мужчин, женщин, детей, младенцев… словно они были мусор.

Где-то што-то горело, над полем вился белый дымок, кружил над кучами тел, тыкал туманными пальцами, искал, но не находил… ни единой живой души – не находил.

И тишина.

Никто не щелкал, не шаркал по земле… не дышал.

– Я должен сообщить па, – пробормотал Дэйви. – Я должен сообщить па.

Он выбежал из ворот, запрыгнул на Желудя и поскакал обратно в город.

Я остался.

Ноги соглашались нести меня только вперед – туда, к ним. Ружье тащилось по земле сзади.

Тел было – выше моей головы. Мне пришлось задрать голову, штобы увидеть эти запрокинутые лица, открытые глаза, мух, уже копошившихся в пулевых ранах в черепе. Выходит, их всех перестреляли… большинство – в середину высокого лба… но некоторых, кажется, рубили – вон горло вскрыто или грудь… а вон еще оторванные конечности и головы, вывернутые в невозможную сторону, и…

Ружье упало в траву, а я и не заметил.

Я брел не мигая, раскрыв рот, не веря своим глазам, неспособный осознать масштабов резни…

Потомуш мне пришлось перешагивать – через тела с раскинутыми руками… а руки – с браслетами, которые я же сам на них заклепал… и с искривленными ртами – в которые я совал еду… и с переломанными спинами, которые я…

Которые я…

Господи.

Господи, нет – я же их ненавидел.

Пытался што-то с собой поделать, но не мог…

(а я говорю, мог)

Сколько раз я их ругал, проклинал всеми словами…

Сколько раз называл про себя овцами…

(нож в руке, нож бьет вниз)

Но такого я не хотел.

Никогда, никогда я такого не…

Я обхожу самую огромную кучу тел, наваленную у восточной стены…

И там я вижу…

И падаю на колени в мерзлую траву, потому што ноги меня больше не держат.

На стене, высоченную, в человеческий рост…

О.

О Ответа.

Синяя буква на камне.

Я медленно клонился вперед, пока не ткнулся лбом в землю и холод не потек мне в череп.

(нет)

(нет, это не могла быть она)

(просто не могла)

Дыхание паром клубится кругом, топит лед, образует оттаявшее озерцо грязи на земле. Я не шевелюсь.

(што они с тобой сделали?)

(как они смогли тебя изменить?)

(Виола?)

(Виола?)

Чернота начала заливать мир, накрывая меня, как одеялом, будто вода смыкается над лицом, нет, Виола нет, это не могла быть ты, не могла быть ты (или могла?) нет нет нет не могла нет…

Нет…

Нет…

Я распрямился…

Я сел…

И дал себе по морде…

Хорошенько так врезал.

И еще раз.

И еще.

Ничего не чувствуя.

Ни как треснула и рассеклась губа.

Ни как опух глаз.

Нет…

Боже, нет…

Ну, пожалуйста…

Я размахиваюсь, штобы ударить еще…

Но все уже выключилось…

Все всхолодало, застыло внутри…

Совсем глубоко внутри…

(где же ты, почему не спасаешь меня?)

Я выключился.

Онемел.

Я смотрю на спаклов, мертвых, повсюду… мертвых спаклов.

А Виолы нет.

Ушла, я даже сказать не могу куда…

(это ты это сделала?)

(ты это сделала, вместо того штобы найти меня?)

И тогда внутри – я умер.

Тело падает с кучи, врезается прямо в меня.

Я отшатнулся, перекатился через какие-то другие тела, вскочил, вытер руки о штаны, счищая мертвечину, выметая мертвых вон…

Еще тело, падает.

Я смотрю вверх.

Там 1017 выбирается наружу.

Видит меня и замирает. Голова и руки торчат из кучи мертвяков кости светятся через кожу сам тощий как мертвяк.

Ну конечно он выжил. Кто как не он. Если и был среди них один достаточно непокорный штобы суметь остаться в живых так разумеется этот.

Я кидаюсь к куче хватаю его за плечи тащу наружу тащу из путаницы мертвых тел из-под трупов все мертвые мертвые…

Он выскочил и мы оба опрокинулись вниз свалились на землю раскатились в разные стороны уставились друг на друга через несколько футов мерзлой земли.

Дышим. Два облака пара с двух сторон.

Он, кажется, цел, хотя слинг с руки потерял. Сидит, смотрит, глаза вытаращены, как, наверное, и у меня.

– Ты жив, – глупо проговорил я. – Ты жив.

Он в ответ лишь таращился – ни проблеска Шума на сей раз, ни щелчка, ничего. Просто утро и наша взаимная тишина, и дым лозами струится через воздух.

– Как? – выдавил я. – Как ты смог…

Никакого ответа. Только пустой взгляд.

– Ты видел… – Дальше мне пришлось прочистить горло. – Ты видел девочку?

Там та-да-дам, та-да-дам донеслось до нас.

Копыта на дороге. Дэйви наверняка повстречался с отцом на полдороге.

– Беги! – Я со всей силы посмотрел на 1017. – Выбирайся отсюда. Беги!

Там та-да-дам…

– Пожалуйста, – прошептал я. – Пожалуйста, прости, прости меня, но, пожалуйста, просто беги, убегай, спасайся…

Он встал. Не отрывая от меня глаз, не мигая, с пустым, ничего не выражающим лицом.

Там та-да-ДАМ…

Он сделал шаг, потом другой, еще, быстрее – в сторону разнесенных взрывом ворот.

Остановился, обернулся.

Посмотрел на меня.

Ясная как день вспышка Шума полетела в мою сторону.

В ней – я. Я один.

И 1017 – с ружьем.

Спускает курок.

Я умираю у его ног.

Отвернулся, бросился в ворота и дальше – в лес, што за ними.

– Я представляю, как тяжело это для тебя, Тодд. – Мэр еще раз окинул взглядом отсутствующие ворота.

Мы вышли наружу. Смотреть на трупы больше никто не хотел.

– Но почему? – Я постарался продышаться, штобы голос не так давило. – Почему они это сделали?

Мэр осмотрел мою физиономию – в крови, там, где я сам себя исколошматил, – но никак не прокомментировал увиденное.

– Видимо, они думали, что мы поставим их под ружье – сделаем из них солдат.

– Но убить их всех? – Мне пришлось задрать голову – так высоко он сидел на своем коне. – Ответ же раньше никогда никого не убивал, только если по случайности.

– Пятьдесят шесть солдат, – угрюмо напомнил Дэйви.

– Семьдесят пять, – поправил мэр. – И триста сбежавших заключенных.

– Они уже кидали сюда бомбу, помнишь? – сказал Дэйви. – Суки.

– Ответ сделал решительный шаг. – Мэр смотрел в основном на меня. – И мы теперь сделаем свой. В том же ключе.

– Еще как сделаем! – Дэйви зачем-то взвел курок.

– Мне очень жаль насчет Виолы, – продолжал мэр. – Я не менее твоего разочарован, что она оказалась частью всего этого.

– Мы же не можем этого знать, правда? – прошептал я.

(оказалась?)

(ты правда оказалась?)

– Как бы там ни было, твое детство теперь воистину и окончательно миновало, – сказал мэр. – Теперь мне нужны лидеры, вожди. И я хочу, чтобы вождем стал ты. Ну что, готов повести за собой людей, Тодд Хьюитт?

– Я готов! – встрял Дэйви, чей Шум явно решил, што его оставили за бортом.

– Я и так знаю, что могу рассчитывать на тебя, сын.

Шум порозовел. Опять.

– Но я хочу услышать слово Тодда. – Конь шагнул ко мне. – Ты больше не мой пленник, Тодд Хьюитт. Мы с тобой оставили это в прошлом. Но сейчас я хочу знать, с кем ты: со мной… – он кивнул в сторону зияющей бреши в стене, – или с ними. Другого выбора нет.

Я обвел взглядом монастырь, тела, измученные, испуганные мертвые лица, бессмысленный конец…

– Ты поможешь мне, Тодд Хьюитт?

– Как? – Я уставился в землю.

Но он лишь повторил:

– Ты поможешь мне?

1017… – один… теперь один в целом мире.

Его друзья, его семья – куча мусора… налетайте, мухи.

Невозможно не видеть этого, хоть глаза закрой.

И яркую синюю О – невозможно не видеть.

Ты ж не обмани меня…

Ты да не оставь.

(но ее нет)

(она ушла)

А я умер.

Внутри я умер умер умер.

Больше ничего не осталось.

– Да, – сказал я. – Помогу.

– Превосходно, – с чувством сказал мэр. – Я знал, что ты – особенный, Тодд. Всегда знал.

Шум Дэйви жалко пискнул, но отец его проигнорировал и развернул Морпета мордой к побоищу.

– Что до того, как ты мне поможешь… Что ж, мы уже знакомы с Ответом, не так ли? – Он снова обратил на нас свой сияющий взгляд. – Значит, пора им познакомиться с Вопросом.

Часть V