В День отца наши дети и внуки приготовили любимые блюда Ирва и накрыли стол в нашем дворике. Обед получился сказочный: баклажаны, картофельное пюре, пастернак, жареная курица, салат и шоколадный торт. Нам так повезло, что у нас есть любящие дети, которые заботятся о нас и на которых мы всегда можем положиться. Как и большинство родителей, мы надеемся, что наши дети останутся «семьей» даже после того, как мы уйдем, хотя от нас, конечно, это уже не зависит.
Сейчас у всех наших детей и внуков все в порядке. Наша старшая внучка Лили и ее жена Алейда счастливы в браке, работают и недавно купили дом в Окленде. Я рада, что они живут в Сан-Франциско, где однополые браки разрешены. Наша вторая внучка, Алана, учится на последнем курсе медицинского колледжа в Тулейне и, как и ее мать, собирается стать акушером-гинекологом. Ленор, наша третья внучка, увлекается биологией и планирует поступать в магистратуру в Северо-Западном университете. Наш старший внук, Джейсон, окончил колледж в Японии и работает в архитектурной фирме, которая специализируется на строительстве за рубежом. Десмонд, наш второй внук, только что окончил колледж Хендрикса в Арканзасе и получил степень по математике и информатике. Как бабушка я счастлива, что все они занимаются любимым делом и активно строят карьеру.
И все же мне трудно смириться с тем, что я не успею увидеть, как вырастут мои три младших внука: шестилетний Эдриан, трехлетняя Майя и годовалая Палома – дети Бена и Анисы. С Эдрианом мы подружились благодаря детским стишкам. Я часто читала ему смешные стихотворения; со временем он выучил их наизусть и даже разыгрывал соответствующие сценки. Так и представляю, как он «сваливается во сне» в образе Шалтая-Болтая или убегает, как чашки и блюдца в стишке «Чудеса в решете». Теперь, когда моя жизнь подходит к концу, мне грустно, что я не увижу Эдриана, Майю и Палому подростками. Они забудут меня; в лучшем случае я останусь лишь мимолетным образом на задворках их памяти. Ну, разве что Эдриан, возможно, вспомнит бабушку, когда услышит детский стишок.
Сегодня я иду на инъекцию велкейда. Ирв, конечно, сам везет меня в больницу и, как всегда, остается со мной. Первым делом у меня берут кровь на анализ – быстрая и в целом безболезненная процедура. Результаты лабораторных исследований позволяют врачу определить точное количество препарата, необходимое для достижения оптимальной концентрации для человека моего роста и веса. Меня успокаивает такой индивидуальный подход, особенно после инсульта, от которого я чуть не умерла.
Инъекцию велкейда проводит медсестра. Сотрудники медицинского центра чрезвычайно расторопны и дружелюбны. Они отвечают на все мои вопросы, заботливо накрывают меня теплым одеялом и дают яблочный сок на случай, если мне захочется пить. Инъекция делается в область живота и длится всего несколько секунд. В кои-то веки я рада, что местами у меня есть лишний жирок.
Потом мы с Ирвом идем обедать в Стэнфордский торговый центр. Во время еды я осознаю, что на самом деле получаю удовольствие! Надеюсь, хорошее самочувствие сохранится как можно дольше.
Вопреки моим опасениям последствия от введения лекарства оказались незначительными. Одна из причин, по которой велкейд не вызывает ужасных побочных эффектов, состоит в том, что перед инъекцией я принимаю стероиды. Они снимают тревогу и придают бодрость. Правда, у них есть один недостаток – после приема я так плохо сплю, что вынуждена прибегать к мощным снотворным.
Однажды вечером к нам в гости приходят наши соседи Лиза и Герман. Мы едим пиццу, которую они принесли с собой. Десять лет назад у Лизы обнаружили рак молочной железы, и после интенсивного лечения, включавшего мастэктомию, лучевую терапию и химиотерапию, у нее наступила ремиссия. Я с облегчением слышу, что она тоже мучилась бессонницей в те дни, когда принимала стероиды, и прекрасно знает, какое влияние химиотерапия оказывает на мозг и мышление. Ее опыт заставляет мои симптомы казаться «нормальными» – в каком-то смысле даже эфемерными. Сейчас Лизе 65 лет; она продолжает вести полноценную жизнь, пышет энергией и вместе с мужем продолжает работать организационным психологом.
Я снова могу сидеть за компьютером, отвечать на электронные письма и писать. В свободное время я подбираю материал для Стэнфордского архива, в который мы сдаем бумаги и книги вот уже десять лет. Ирв поручил это мне, так как его, похоже, не волнует, что станется с его бумагами. Когда Ирв возражает, что никому эта писанина не нужна, я напоминаю ему, что два человека уже консультировались с его архивами: Сабина Гизигер для своего фильма «Лекарство Ялома» и Джеффри Берман для книги о наследии Ирва[15].
Я беру еще один ящик, набитый бумагами, и мое сердце снова сжимается от мысли, что большая часть нашей жизни умрет вместе с нами. Документы в архивах могут дать лишь ключ к пониманию природы индивидуального бытия. Именно исследователь, историк, биограф или кинорежиссер должен вдохнуть жизнь в материалы, которые бережно хранятся в библиотечных контейнерах. О некоторых документах, вроде двух статей, над которыми мы работали вместе с Ирвом – о чувстве вины и вдовах, – забыли даже мы сами. Когда и зачем они были написаны? Были ли они опубликованы?
Некоторые фрагменты нашего прошлого вызывают у меня улыбку – например, письмо 1998 года от писательницы Тилли Олсен, написанное ее неподражаемым мелким почерком. Тилли участвовала в программе публичных интервью, которые я организовала в Стэнфорде. Впоследствии все они вошли в сборник под названием «Женщины-писательницы Западного побережья»[16], содержащий превосходные фотографии Марго Дэвис. Тилли была невозможной и в то же время необычайно умной и талантливой. Однажды, выступая перед моими учениками в Стэнфорде, она огляделась вокруг и сказала: «В привилегиях нет ничего плохого. Просто они должны быть у каждого».
От многих бумаг давно следовало избавиться. Кому нужны эпитафии с сотен американских кладбищ? И все же мне больно выбрасывать эти документы. Каждая папка посвящена одному из кладбищ, которые мы посетили с моим сыном Ридом, когда путешествовали по США в поисках материала для нашей книги «Американские места упокоения». Миллионы людей воздвигали надгробные плиты над останками своих близких. Есть что-то утешительное в камне, на котором выгравировано имя вашего любимого, ибо камень – вечен. Я рада, что книга до сих пор переиздается.
Сортировка бумаг может вызвать сильные эмоциональные переживания у любого человека. Что касается меня, то я всегда много писала, а потому этот процесс иногда потрясает меня до глубины души. В одном из ящиков я нахожу документ под названием «Что для меня важно», написанный около десяти лет назад для выступления в Стэнфорде. Я ошеломлена. В моей нынешней ситуации содержание этой речи особенно актуально:
Вчера утром я проснулась с мыслью о четырехлистном клевере. Я сразу поняла, что это как-то связано с моим сегодняшним выступлением. Сновидения и грезы часто служат для меня средством заглянуть глубже в себя… Этот образ меня озадачил, потому что я планировала говорить о трех вещах. Если допустить, что их символизируют листья клевера, то что олицетворяет четвертый лист?
1. Главное для меня – это моя семья и мои близкие друзья. В этом смысле я такая же, как почти все люди…
2. Для меня важна моя работа, не столько как профессора, сколько как писательницы, обращающейся к читателям как внутри, так и за пределами академического круга…
3. Для меня важна Природа, другая форма красоты и истины. На протяжении всей моей жизни природный мир был для меня источником наслаждения, утешения и вдохновения.
4. Кажется, я вспомнила, что представляет собой четвертый лист клевера. Он связан с нравственностью, с поиском смысла и жаждой человеческого участия, с нашим отношением к природе. Со всем, что мы понимаем под емким термином «духовность».
Не существует универсального, единого рецепта, который подходил бы каждому; каждый должен найти то, что имеет значение лично для него. К счастью, по пути встречаются подсказки и указатели. Я черпала стимулы для самосовершенствования из многих источников, писаных и неписаных: это английские и американские поэты, Библия, Пруст, Максин Хонг Кингстон, стайка перепелов и распускающийся бутон розы. Я ношу в себе память о своих родителях, учителях и коллегах, которые были образцом великодушия и любви. И я бережно храню в своем сердце строку из 22-го псалма: «Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей». Всеми силами я стараюсь следовать этому завету и надеюсь передать его следующему поколению. Теперь, когда мое земное время подходит к концу, я мечтаю прожить оставшиеся дни в соответствии с этими принципами.
Несмотря на все разочарования и неприятности, бывают моменты, когда я рада, что жива. Недавно к нам на ужин приезжали наши близкие друзья из Стэнфорда и округа Марин, и я смогла провести с ними три часа. Конечно, отчасти я обязана этим Дэвиду Шпигелю со стэнфордской кафедры психиатрии и Михаэлу Красному, наиболее известному своим шоу «Форум» на радиостанции KQED, которые прелестно рассказывают еврейские анекдоты.
Сегодня, когда некоторые нежелательные симптомы начинают возвращаться, я стараюсь вспомнить, как много я смеялась в компании этих верных, остроумных друзей. Недавно у меня на правом глазу выскочил ячмень. Окулист сказал, что его нужно лечить горячими компрессами и каплями с антибиотиками; он не считал, что это как-то связано с моей болезнью. Но вот появляются еще два, и я начинаю волноваться. Ирв ищет в Интернете «ячмень и множественная миелома». Конечно, ячмень – распространенный побочный эффект велкейда.
Мой терапевт и гематолог говорят, что я должна продолжать делать горячие компрессы, но ни один из них не предлагает отказаться от лекарства. Я снова оказываюсь между двух огней: с одной стороны, этот препарат продлевает жизнь, а с другой – вызывает неприятные побочные эффекты. Как выразился один ученый в книге Кэтрин Эбан «Пузырек лжи»