— Итак, Костя, в следующую субботу мы выводим нашего дракона в свет, — сообщила я ему, с удовольствием наблюдая, как вытягиваются лицо начальника отдела по связям с общественностью.
— Черт, я не верю! — выдохнул Латыпов. — Ты это сделала!
— Пока еще нет, но близка к тому. Костя, ты сделал, что я просила?
— Да, Оливия, — он тоже перешел на ты, впрочем я не возражала. — Вот все, что нам удалось собрать за сутки, — он положил передо мной внушительную папку.
— Крутая работа, Костя, — не удержалась я от похвалы, бегло просматривая документы. — Спасибо. Ух ты…. Значит жена сенатора всерьез занимается проблемой домашнего насилия?
Я действительно была удивлена — тема мало того, что сложная, резонансная и… увы, сильно распространённая. К сожалению, в нашем обществе не принято было говорить на эту тему, тем более удивительно, что ею занялась жена сенатора.
Сложно. Очень сложно. И еще неизвестно, как на нее отреагирует Королев.
— Что-то не так, Олив? — Константин заметил мое замешательство.
— Нет, все в порядке, — я не стала делиться сомнениями. — Костя, я заберу папку? Или можешь ты ее отнести шефу….
— Нет, давай сама, — поднял руки Латыпов.
— Хорошо. Костя, какое издание к нам наиболее лояльно?
Совещание быстро вошло в конструктивное русло, тем более что начальник отдела знал свою часть работы от и до. В принципе на мне оставались лишь самые деликатные вопросы, связанные с самим нашим шефом.
— Отлично, — подытожила я, немного успокаиваясь. — Пресс-релиз дадим на следующей неделе. Сможешь сообщить Горинову, я сейчас уже опаздываю к шефу, а с утра найти его так и не смогла?
— Нет вопросов, Олив, — улыбнулся мне Константин.
В приемной позволила себе немного расслабиться, налила кофе, села за свой стол, закрыв глаза. Всю предыдущую ночь я спала плохо, мучимая тяжелыми снами и не менее тяжелыми мыслями. Я знала, что и Марк и сам Перумов часто посещают благотворительные мероприятия. Часть их благотворительных проектов я курировала лично. Однако никогда эти проекты не были ни резонансными, ни спорными — Перумов никогда бы не позволил своей компании участвовать в чем-то подобном.
За окном вовсю разбушевалась настоящая буря — конец октября выдался просто отвратительным, дожди сменялись ветрами, ветра — дождями с первым снегом. Может быть еще и из-за погоды последние дни я чувствовала легкую головную боль, которая раздражала, мешала нормально думать.
— Мне кофе еще долго ждать или сварить уже самому? — от едкого тона шефа я с трудом разлепила глаза.
— Сейчас, — ответила коротко, как обычно, с трудом поднимаясь со стула. Не хватало для полного счастья заболеть.
Быстро приготовила напиток, захватила документы и прошла к Королеву, просматривающему последние сводки.
— Ну… — вздохнул он, не поднимая головы, — какую гадость сегодня мне приготовила?
Я молча положила перед ним папку, которую передал мне Костя.
Олег молча посмотрел на нее, потом на меня.
— Быстро и коротко.
— Жена сенатора взялась за очень резонансную тему: домашнее насилие.
Лицо Королева на несколько секунд окаменело, причем выражение было такое, что впервые за всю работу на него я действительно испугалась.
— Что эта клуша может знать о насилии? — процедил он сквозь зубы, и я едва заметно перевела дыхание.
— Они занимается этим уже пол года, готовиться к открытию центра помощи женщинам и детям, — сердце бешено стучало в груди. Где-то в самой глубине души, чисто на одной интуиции, я поняла, что ступила на очень вязкую почву, готовую засосать меня намертво.
Он поднялся и посмотрел на меня в упор. И первый раз я попятилась от него назад, едва сдерживая желание выскочить из кабинета. Он не кричал, не ругался, не изводил колкими замечаниями — он просто смотрел, но именно от того, что таилось в глубине синих глаз у меня в животе скрутился клубок настоящего животного ужаса. Что-то темное, по настоящему темное, злое, опасное глянуло на меня глазами Королева.
— Сядь, — приказал он, и я почти рухнула в кресло напротив.
— Ты знаешь, что такое настоящий страх? — спросил он, почти шёпотом, но этот шёпот отдавался гулким эхом в моей голове. — Настоящий страх — это когда тебе некому помочь. Когда ты наедине с тем, кто сильнее и злее тебя. Это когда ты понимаешь, что этот человек может сделать с тобой что угодно, и никто не придёт на помощь.
Я не смогла ответить, слова застряли в горле, как ком. Я просто смотрела на него, не отрывая глаз, боясь, что любое движение позволит его тьме вырваться на волю и обрушиться на меня.
Олег сделал шаг вперёд, и я снова почувствовала этот животный ужас, когда он наклонился ко мне, его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Впервые я смогла разглядеть каждую его черточку, каждый шрам в мельчайших подробностях.
— Я знаю, что такое страх, — продолжил он, голосом, наполненным злобой и ненавистью. — И я знаю, что такое зло. Люди, которые строят такие центры, — они пытаются исправить то, что невозможно исправить. Но знаешь, в чём самая большая ирония? Тех, кто по-настоящему несёт в себе тьму, никто не может спасти. Ни эти центры, ни светлые слова, ни деньги. Тьма — это часть нас, Оливия. Её нельзя искоренить, её можно только скрыть.
Я замерла, пытаясь осознать смысл его слов. Он говорил так, как будто это была не просто тема разговора, а что-то глубоко личное. Я видела, как тень лёгкой усмешки появилась на его губах.
Он отошел к панорамному окну и довольно долго смотрел куда-то в даль, то ли успокаиваясь сам, то ли давая успокоится мне, а может быть и то и другое. Я боялась даже пошевелиться, снова привлечь к себе внимание. По спине стекла капелька холодного пота.
— Я хочу услышать твое мнение, — наконец, Королев повернулся, и его лицо уже не выражало ничего, снова обрело свое холодное, каменное выражение. Тьма, которая довела меня до паники, ушла из глаз, снова скрылась внутри этого человека, затаилась.
— Я хочу съездить в этот центр сама, — восстанавливая дыхание, тихо ответила я. — Посмотреть, понять, это лишь игрушка для Павловой или что-то действительно стоящее.
— Стоящее, — издевательски, но с толикой горечи фыркнул Королев, мотнув головой. — Ты сама-то в это веришь?
— Я не прошу вас принимать участие в проекте, — тихо отозвалась я. — Вы просто придете по приглашению. Но у вас на руках будет более подробная информация об этой теме. Наверное, это не повредит никому.
— Тогда иди, — сказал он, возвращаясь за свой стол. — Но помни: всё, что ты там увидишь, — это лишь верхушка айсберга. Настоящая тьма — она глубже, и её невозможно увидеть на поверхности. Когда ты собираешься туда поехать?
— Завтра утром.
— Завтра суббота.
— Тем проще будет понять и собрать информацию. Люди будут расслаблены, не ожидая никаких официальных визитов.
— Умно. Но не будь слишком уверена. Некоторые люди закрываются ещё сильнее, когда думают, что никто не следит за ними.
Я поднялась, внезапно осознав, что у меня дрожат руки и поспешила к выходу.
— Оливия, — голос Королева заставил меня замереть у самых дверей, — забронируй за собой машину и водителя, — велел он холодно. — Это приказ, — пресек любые мои возражения.
В приёмной меня затрясло по-настоящему. То, что произошло в кабинете, не поддавалось никакому разумному анализу. Внезапно я поняла, почему Королева боялись подчиненные. Внутри него жила тьма — истинная, очень опасная, ненавидящая все живое. Он отлично умел скрывать свою тьму, маскировать под холодность, требовательность. Но когда терял контроль, когда испытывал эмоции — тьма смотрела на людей через его глаза.
Я всегда считала, что люди скрывают свои слабости и страхи, пряча их за масками. Но то, что я увидела в Олеге, было чем-то другим. Это не была слабость. Это был зверь, которого он запер глубоко внутри и который лишь изредка показывал своё истинное лицо. Теперь я знала, что этот зверь существует, и это пугало меня до дрожи в костях.
В голове роились тысячи вопросов, но ни один из них не давал ответов. Я чувствовала себя беспомощной перед этой загадкой, как перед гигантской мозаикой, где не хватало ключевых кусочков.
В приемную влетел бледный и напряженный Горинов. Увидев меня, виновато опустил глаза.
— Олив…. Твою то мать….
— Пошел ты на хер, Володя! — мой ужас требовал выхода, хотелось закричать, ударить кого-нибудь.
— Олив…
— Ты мне ничего рассказать не хочешь?
— Прости, Олив, но… нет, — твердо ответил он побледневшими губами. — Я пришел сразу, как Латыпов озвучил мне тематику вечера.
— Ты подставил меня, Владимир Васильевич, — отчеканила я, — крепко подставил.
— Верно, — согласился Горинов, не отводя глаз. — Подставил. Не со зла, Олив, но подставил, — я видела, что он сожалеет, не знает, как можно исправить ситуацию. Такие люди как Горинов не умели просить прощения, прятали свои слабости, но внутри них не было монстра. — Я шел предупредить, но не успел.
Его глаза, полные вины, встретились с моими. Он не стал отводить взгляд, зная, что заслуживает каждое слово, которое я произнесла.
Злость и обида в груди причиняли почти физическую боль, однако мозги уже начали соображать, и я прекрасно понимала, что вина Володи — минимальна. Он не обязан рассказывать мне всю информацию, раскрывать душу и личные данные, никто не мог предположить, что именно такая тема вечера всплывёт в тот момент, когда я должна представить Королёва. Всё это больше походило на неудачное, я бы сказала, роковое стечение обстоятельств.
Владимир, видимо, заметил, как в моём лице происходят изменения — гнев и отчаяние уступали место более трезвому и разумному подходу.
— Олив, я… я действительно не хотел, чтобы это так получилось. Никто не мог предсказать, что эта тема вообще когда-нибудь всплывет. Это просто… дурацкое совпадение…
Мы оба замолчали, не зная что еще можно добавить к уже сказанному.
— Он сам в порядке? — очень тихо спросил Горинов.