— Обратите также внимание, что уйти отсюда можно только по своим собственным следам. У этой ловушки лишь один выход, и он там же, где вход.
И снова я кивнул. А затем, как и в первый раз, когда мы посетили эту роковую сцену, прибежал маленький швейцарец с письмом, адресованным мне. На конверте я увидел штамп гостиницы «Англия». Конечно же, я знал, что́ в записке: поселившаяся в гостинице англичанка кашляет кровью. Жить ей осталось считаные часы, но все же помощь квалифицированного врача способна облегчить ее страдания; не соизволю ли я прибыть как можно скорее?
— Но ведь письмо — всего лишь предлог, — сказал я, поворачиваясь к Холмсу. — Признаю, тогда я клюнул на удочку, в то время как вы сразу заподозрили козни Мориарти.
Пока я это говорил, юный швейцарец стоял истуканом — должно быть, Майкрофт позаботился о том, чтобы мы с Холмсом могли побеседовать без малейших помех, и на время «отключил» мальчишку.
— Но в этот раз я не оставлю вас, Холмс, наедине со смертью.
Шерлок воздел руку:
— Ватсон, ваши сантименты, как всегда, смехотворны. Иль забыли, что все это лишь имитация действительности? Однако вы окажете мне самую что ни на есть реальную помощь, если сделаете все как в прошлый раз. Впрочем, нет нужды повторять трудный путь до «Англии» и обратно. Достаточно пройти лишь до того места, где вы повстречали человека в черном, подождать четверть часа и вернуться.
— Благодарю, что упростили мне задачу, Холмс. Я теперь на восемь лет старше, чем тогда, и трехчасовой поход по горам дался бы мне, прямо скажем, нелегко.
— Пожалуй, вы правы, — кивнул Холмс. — Мы с вами надолго пережили пору своей наибольшей полезности. Однако будьте любезны, сделайте, как я сказал.
— Конечно сделаю, — вздохнул я. — Но должен признаться, я ровным счетом ничего не понимаю. Майкрофту из двадцать первого века вы понадобились для решения проблемы из области натурфилософии, то бишь для поиска запропастившихся инопланетян. Спрашивается, почему мы находимся именно здесь?
— А потому, старина, — ответил Холмс, — что у меня возникли кое-какие предположения. Доверьтесь мне, Ватсон. Доверьтесь и еще раз исполните свою роль в драме, что разыгралась четвертого мая тысяча восемьсот девяносто первого года.
Вот так я расстался со своим компаньоном, даже не догадываясь, что у него на уме. Шагая по тропке в сторону отеля «Англия», я увидел человека, который спешил в противоположном направлении. Когда-то, переживая по-настоящему рейхенбахскую трагедию, я не узнал во встречном ее виновника, но теперь-то не могло быть никаких сомнений: это профессор Мориарти. Высокий, худой, весь облаченный в черное, с выпуклым лбом; угловатый силуэт четко очерчен на фоне зелени. Я позволил этой копии злодея пройти мимо, выждал, как было велено, пятнадцать минут и направился к водопаду.
По прибытии увидел прислоненный к камню альпеншток Холмса. Черную землю непрестанно увлажняли долетавшие брызги. На этом грунте я увидел две цепочки следов, обе вели к каскаду — и ни одна не поворачивала назад! То же самое кошмарное зрелище!
— С возвращением, Ватсон!
Я молниеносно повернулся на голос. Опираясь о дерево, Шерлок стоял и улыбался.
— Холмс! Как же вы ухитрились пройти сюда от водопада и не оставить следов?
— Мой дорогой Ватсон, разве вы забыли, что здесь лишь мы с вами состоим из плоти и крови, все же прочее — имитация. Я попросил Майкрофта позаботиться о том, чтобы мои ноги не делали отпечатков. — Он демонстративно прошелся вперед-назад — туфли не оставили ни единой ямки, не пригнули ни одной былинки. — А еще, разумеется, я попросил обездвижить Мориарти, как ранее был обездвижен швейцарский мальчонка, — не дожидаясь, когда мы с моим заклятым врагом сойдемся в смертельном поединке.
— Поразительно, — восхитился я.
— Ваша правда, старина. А теперь осмотритесь как следует. Что вы видите?
— Да все то же, что и в тот ужасный день, когда вы якобы погибли: к водопаду ведут следы двух человек, но обратно никто не шел.
Возглас Холмса «вот именно!» посостязался с ревом водопада.
— Вам известно, что одни следы принадлежат мне, а другие англичанину в черном, этому сущему Наполеону криминального мира.
— Ну да.
— Увидев, что к водопаду ведут две цепочки следов, но ни одна не возвращается, вы подбежали к самой кромке и обнаружили… Что вы обнаружили, Ватсон?
— Следы борьбы на самом краю утеса, под которым бежал поток.
— И какой сделали вывод из увиденного?
— Вы и Мориарти полетели вниз, держа друг друга мертвой хваткой, и разбились.
— Превосходно, Ватсон! К такому же точно заключению пришел бы и я, если бы полагался на те наблюдения.
— К великому счастью, я оказался неправ.
— Так уж и неправы?
— Ну да… Ваше присутствие — подтверждение тому.
— Возможно, — улыбнулся краем рта Холмс. — Но я полагаю иначе. Подумайте, Ватсон! Вы побывали на месте события, поняли, что случилось, и три года — целых три года! — не сомневались в моей гибели. А ведь до того мы с вами десять лет были друзьями и коллегами. Да разве тот Холмс, которого вы знали, позволил бы вам скорбеть по нему так долго? Да разве тот Холмс не прислал бы весточку? Уж вы-то должны знать, что вам я доверяю почти как моему брату Майкрофту, которому я сказал: не будь тебя, мне пришлось бы раскрыть тайну своего существования Ватсону.
— Что ж, — буркнул я, — раз уж вы подняли эту тему, замечу: было немного обидно, пока вы не объяснили причину своего молчания.
— Ватсон, приятно сознавать, что ваши обиды сошли на нет. Но что, если вы избавились от них абсолютно без моей помощи?
— Как прикажете понимать?
— Вы получили несомненные доказательства моей смерти и, как подобает верному хроникеру, цветисто описали их в рассказе со столь подходящим названием «Последнее дело Холмса».
— Да, описал. Знали бы вы, чего мне стоили эти три слова.
— А когда отчет был опубликован в «Стрэнде», как отреагировали ваши читатели?
Припоминая, я покачал головой:
— Для меня это явилось настоящим сюрпризом. Я-то рассчитывал получить пару-тройку писем от незнакомых людей, со сдержанными соболезнованиями. Публика довольно тепло встречала истории о ваших подвигах, но чтобы обрушить на меня такую лавину гнева и возмущения… Читатели требовали новых приключений Шерлока Холмса.
— Каковую задачу, конечно же, вы сочли невыполнимой, поскольку видели, как я погиб.
— Именно так. Должен сказать, читатели вели себя весьма и весьма нетипично. Все это оставило глубокий отпечаток в моей душе.
— Но вскоре страсти улеглись, — подсказал Холмс.
— Вы же прекрасно знаете, что нет. Я вам описывал тот град письменных и устных претензий — он ничуть не ослабевал с годами. Пришлось даже порыться в памяти и изложить одно из ваших второстепенных дел — прежде я не считал его заслуживающим интереса. А читателям все мало! Но тут вдруг, к великому моему изумлению и восторгу…
— К великому вашему изумлению и восторгу, после трехлетнего отсутствия я очутился у вас кабинете, переодетый и загримированный, — если не ошибаюсь, изображал тогда малоимущего библиофила. И вскоре вы получили свежие материалы для хроник, и прежде всего — дело с участием печально известного полковника Себастьяна Морана и графа Рональда Адэра.
— Да, — кивнул я. — Ваше нежданное возвращение потрясло меня до глубины души.
— А давайте-ка, Ватсон, обдумаем случившееся четвертого мая тысяча восемьсот девяносто первого года на Рейхенбахском водопаде. Вы, лично побывав на месте происшествия, получили доказательства гибели вашего покорного слуги, и вдобавок кромку того обрыва потом тщательно исследовали многочисленные специалисты — об этом вы тоже упомянули в «Последнем деле». Вывод был единодушен: мы с Мориарти расстались с жизнью на дне пропасти.
— И тем не менее вывод оказался ошибочным.
Холмс расплылся в хитрой улыбке.
— Нет, дорогой мой Ватсон. Он оказался неприемлемым… для ваших преданных читателей. Вот где кроется корень всех проблем. Давайте-ка вспомним кота Шрёдингера в глухом ящике. Мы с Мориарти как будто проделали одно и то же: дошли по тропинке до тупика и оставили на влажной почве следы. Из той ситуации у меня было лишь два выхода: либо выжить, либо умереть. До тех пор, пока кто-нибудь не увидел, как я возвращаюсь по дорожке, итог поединка оставался неизвестным. Я одновременно был и живым и мертвым, то есть представлял собой набор вероятностей. Когда же на месте события появились вы, этот набор вероятностей сократился до одного реального факта. Вы не увидели следов в обратном направлении, а это означало, что мы с Мориарти боролись, пока не сорвались и не рухнули в ледяную стремнину. Засвидетельствовав результаты схватки, вы исключили вторую альтернативу, вынудили событие прийти к единственному результату. Мой добрый друг, вы тем самым убили меня, я это говорю в самом прямом смысле.
У меня заколотилось сердце.
— Помилуйте, Холмс! Ничто в жизни не сделало меня счастливее, чем известие о вашем спасении.
— В этом, Ватсон, я нисколько не сомневаюсь, но тогда, четвертого мая, вы могли увидеть либо один результат, либо другой. Не оба одновременно. А увидев, вы сообщили о своих выводах. Сначала швейцарской полиции, потом репортеру из «Журналь де Женев», и, наконец, изложили подробный отчет на страницах «Стрэнда».
Я кивнул.
— Но Шрёдингер не учел кое-чего, когда задумывал свой эксперимент. Предположим, мы вскрыли ящик и обнаружили, что бедный кот испустил дух, и вы через некоторое время рассказали о том соседу, однако сосед наотрез отказывается верить: кот жив, и все тут! Что произойдет, если вы вернетесь и снова заглянете в ящик?
— Разумеется, увижу мертвого кота.
— Допустим. Но что, если тысячи, да что там, миллионы откажутся верить первому очевидцу? Что, если откажутся принимать его доказательства? А, Ватсон? Что тогда?
— Гм… Не знаю.
— Одним своим упрямством они переформируют реальность, вот что тогда случится, мой друг. Истина окажется подменена вымыслом. Они оживят кота. Паче того, они попытаются уверовать, что кот вовсе и не умирал.