И Акимов рассказал именно так, как предписало руководство. И с каждым произнесенным словом испытывал прямо-таки детскую радость: выложил все старшим, а дальше пусть у них голова болит.
Николай Николаевич слушал очень внимательно, лишь изредка повторяя, точно впечатывая в память:
– Шоры… фон Дитмар, Дитмар, – и быстро начирикал в блокноте, – очень интересно, друг ты мой, очень. Ну вот, видишь! Не так все плохо у нас, только… – тут он посерьезнел, – такое у меня впечатление, что времени у нас с тобой в обрез.
– Что, генерал жаждет крови? – криво ухмыльнулся Акимов.
– Да не в генерале дело, а в том, что и у нас с тобой в районе сберкасса-то имеется, и в нее тоже, знаешь ли, гроши несут. Да и конец года, наши ударнички наверняка на тринадцатую наработали. Так. Утро вечера мудренее. Приказываю: отправляться спать и раньше десяти утра чтобы духу твоего тут не было.
Остыв и обмозговав дело со всех сторон, Колька решил отправиться в лес с утра пораньше. Физрук не сможет уйти незамеченным с уроков и не станет – к чему это ему? Стало быть, есть время минимум до часа, а то и больше, учитывая то, что на лыжах он ходит, как уважаемый валенок. Глянув в утреннюю темень, Колька убедился, что снега ночью не было.
«Замечательно». Мать еще не пришла с ночного дежурства, Наташку приболевшую с собой захватила, отец тоже на смене – так что вопросы задавать некому.
Прихватив лыжи, он окольными путями, чтобы не попадаться на глаза никому, дошел до станции, пересек железнодорожные пути и по лесу отправился в сторону того самого места, куда вчера должен был ходить на лыжах Вакарчук, следуя со школьного стадиона.
Расчет оправдался. Пробежав не более двух километров, Колька наткнулся на лыжню, проложенную явно вакарчуковскими брусками – глубокая, тяжелая, с выворотами снега. Ну, конечно, опять он с мазью напортачил. Что ж, тем лучше.
Колька отправился по этой лыжне. У него-то инвентарь хороший, нечиненный, с любовью отполированный, просмоленный, легко и приятно было следовать параллельно лыжне полного неумехи. Впрочем, упрямства и целеустремленности физруку было не занимать: то и дело спотыкаясь, налетая на пни, теряя лыжи, таща за собой снежные комья, он все-таки шел, и, по всему видать, довольно скоро. Кольке показалось, что он покрыл уже километров пять, не меньше, чего, по его расчетам, быть не могло.
Лыжня шла пусть и неаккуратная, но уверенная: видать, знал человек, куда идет.
«Куда же это он направлялся? Впереди лес сплошной, ни просеки, ни тропинки. Эх, карту бы сюда, конечно…»
Потом тропинка пошла чуть под горку, а лыжня вдруг оборвалась и пропала, как и не было. Колька остановился в растерянности. Конечно, заблудиться он не боялся – что он, поляк в костромских лесах, чтобы обратно по своим же следам не выйти? И все-таки хотелось бы примерно представлять собственное местоположение. Сколько ни оглядывался, не мог найти ни зарубки, ни иной какой метки.
И тут впереди как будто что-то мелькнуло, помимо деревьев и кустов, вроде бы даже нечто вроде кирпичной кладки.
«Так вот он, дом-то!» – сообразил Колька, на радостях как следует оттолкнулся палками и покатил с горочки.
Оглушительно грохнуло, какая-то сила выбила землю из-под ног, подбросила, белый свет погас, и время остановилось…
С утра Сорокин, как и собирался, отправился в центр, к «источникам». Когда вернется – не сказал. Акимов честно пытался поразгребать текучку, но получалось из рук вон плохо, голова пухла от мыслей.
Да, сберкасса в районе имелась, именовалась «курятником» и расположена была на первом этаже двухэтажного дома. На втором обитал заведующий, Анатолий Иванович, на первом располагался «зал», как он его уважительно называл, то есть комната со стойкой и прозрачной перегородкой, за которой помещались кассир Кадыр Муртазин и его маленький пистолет. Им он однажды умудрился возместить недостачу в пятьсот тысяч, чем спас Анатолия Ивановича от тюрьмы: его заместитель похитил деньги прямо со стола заведующего, а Кадыр случайно увидел, наведался на квартиру и пальнул поверх макушки. Все, недостача материализовалась обратно.
В сберкассу Акимов и отправился. Заведующего, правда, еще не было, Кадыр сначала отмалчивался, но потом, когда Сергей приоткрыл ему завесу тайны следствия, проникся важностью момента:
– Сергей Павлович, несут деньги, несут. А инкассация приезжает не по инструкции, а как получится. Машин мало, людей мало, э‐э…
– И что же делаете, если не доезжают? В сейф прячете?
Муртазин лишь языком поцокал:
– Сейф. Одно название, мышь хвостом вскроет. Заведующий тут прямо и охраняет, с пистолетом моим.
– Ну а сигнализация…
– Так на вас и выведена.
– Ну да, ну да, – покивал Акимов. – Слушай, Кадыр, а ведь сейчас, в конце года, еще и тринадцатую небось выплачивать будут?
– Это как поработали, – уточнил педантичный кассир, – возможно, и будут.
– Понятно… слушай-ка, Кадыр, а вот Вакарчук, физрук, он сюда заходил когда-нибудь?
Кассир улыбнулся снисходительно:
– А, да, принес кое-что. Ни в чем не разбирается, простой формуляр заполнял – аж задымился. Пришлось помогать, чтобы на обед успеть.
Потом товарищ Гладкова, Вера Вячеславовна, которая после удачи Акимова на педагогическом поприще прониклась к нему благодарностью, сообщила, что в самом деле предполагается выплата тринадцатой, и даже в этом месяце, процентов по десять с оклада каждому, ибо план перевыполнили.
– И когда предполагается выплата?
– В зарплату, двадцатого.
– А перенести дату можно?
Вера покачала головой:
– Что вы. Маршруты инкассаторов согласовываются заранее и не на моем уровне.
«Ничего себе», – подивился Акимов, прикинув суммы, которыми вскоре наполнится «курятник», охраняемый Кадыром с пистолетиком.
Однако это все лирика и тезисы, а вот пока Сорокин общается с чекистами, не сгонять ли до красавицы Моралевой? На этот раз Сергей твердо решил не цацкаться. Ишь, краля. Такой пост занимает, а путается абы с кем!
«Ну да, абы с кем, как же! А сам-то ты, товарищ Акимов, сколько из себя адвокатишку изображал, ну-ка, припомни? Позволил личным симпатиям взять верх над логикой и здравым смыслом… а ведь даже Пожарский, пусть и переборщил со своими претензиями, по сути-то оказался прав. Главное теперь, чтобы он дров не наломал…»
Этого и только этого следовало бояться, этот неугомонный может все дело испортить. Хотя… чудно, что портить-то? Вакарчук – вот он, ведет себя, как обычно, и ничего разэдакого не предпринимает.
«Чего бояться-то? Куда спешить?» – бодро вопрошал себя Акимов, а сам все ускорял шаг и, в конце концов, чуть ли не влетел в сокольническую сберкассу. Посетителей по дневному времени было немного, поэтому он решительно проследовал к одному из окошек, попросил заведующую, подкрепив просьбу демонстрацией удостоверения. Рыжая заведующая жестом пригласила занять свободный стул и подождать, пока она закончит телефонный разговор.
– Слушаю вас, – сухо сказала она. – С кем имею честь?
Почему-то под ее оценивающим взглядом Акимов совершенно успокоился. Перед ним восседала не красивая женщина, а потенциальная сообщница, что расставляло все на свои места. Представившись, он спросил прямо:
– Елизавета Ивановна, в каких отношениях вы состоите с Германом Вакарчуком? Попрошу отвечать прямо и честно.
– Это допрос? – прищурилась она и выбила дробь по столешнице.
– Пока нет, – вежливо ответил он, – пока, Елизавета Ивановна, вы по делу – свидетель. А останетесь ли вы в таком статусе или как-то по-другому получится – зависит от того, что я сейчас услышу. Вспомните о том, какие суммы вокруг вас вертятся, о том, что вас ждет, если… ну вы понимаете.
Ноздри у нее раздувались, как у бешеной кобылы, глазища метали громы и молнии – да уж, и это она еще «в себе». Хлебнул с ней участковый, да и соседи наверняка, не говоря о подчиненных.
– Елизавета Ивановна, время идет, и не в вашу пользу. Пока вы меня тут глазками сверлите, возможно, ваш приятель для вас обоих по десяточке наработал.
– Что вас интересует? – процедила Моралева, закуривая и резко выпуская дым.
«Отлично, отлично, просто великолепно. Слушайте, а она еще и умница, и соображает быстро, – восхитился Акимов, – ни те обмороков, ни иных дамских штучек. Ну, Герман, таки да, имеет вкус».
– Меня интересуют ваши отношения: как познакомились, часто ли встречались, когда виделись в последний раз. Может, он и сейчас у вас? – спросил Акимов как бы между прочим (по дороге на станцию физрука на школьном стадионе он видел своими глазами).
– Нет, он не у меня, – она прямо звенела от злости, но говорила предельно вежливо. – Познакомились мы случайно, в зале. Он попросил помочь, сотрудников свободных не было, дело было перед самым обедом.
– Обедом? – переспросил Акимов.
– Да. Обедом. Я помогла.
– Это делает вам честь. И что же потом?
– Мы встречались, – коротко и зло сказала она.
– Долго? Часто?
– Полгода. Нет.
– Когда виделись в последний раз?
– В воскресенье.
– В котором часу он от вас уехал?
– С утра, около пяти.
– Та-а‐ак, понятно. И с тех пор вы не виделись?
– Я уже сказала, мы виделись нечасто.
– Хорошо. О чем вы говорили, когда встречались?
Она подняла брови – не модные, выщипанные в ниточку, а вполне себе густые, ломаные, медные-премедные. Акимов выдержал и это.
– Хорошо, если вам пришла фантазия ломать комедию, пока тактично интересуюсь: затрагивали ли вы в разговоре темы, связанные с вашей работой? Система сигнализации? Охрана отделения? Сумма на каждого кассира?
Как будто губкой прошлись по этому яркому лицу, стирая все оттенки и краски. Да, соображала Моралева быстро, так что теперь ни кровинки не осталось на ее лице.
– Нет, нет, нет, – приговаривала она, точно уговаривая то ли себя, то ли его, – не может быть, да что вы, право слово…