– Ну это, ржут, придумывают про меня всякие злобные мемы, пишут всякое в соцсетях. Короче, измываются. Так что, как по мне, лучше пусть этого сигнала вообще никогда не будет.
Она нервно рассмеялась, и Тайрис обернулся к ней:
– Сочувствую, это просто ужасно.
Она улыбнулась ему благодарной улыбкой, некоторое время они шагали молча, и Тайрису всё хотелось стряхнуть с себя ощущение, что за ним кто-то наблюдает.
– Так, минутку. – Марвин резко остановился у выложенной камнем дорожки, которая шла параллельно ряду старых можжевельников. – Хочу тебе кое-что показать, Тай. Пошли.
– Слушай, если это ещё удлинит дорогу, то давай без меня. Мне одного хочется: обратно домой. Я сейчас расплавлюсь.
Марвин ухмыльнулся, ямочки на щеках стали круглее.
– Да ладно тебе, англичайнин, не так уж и жарко. – Он подмигнул. – И это совсем близко. Вон там.
Тайрис положил велосипед на землю. Они с Элли пошли вслед за Марвином по каменистой дорожке, радуясь тому, что здесь, под густыми кронами, тень: над головами у них будто образовался зелёный потолок.
Они пробирались сквозь чащу деревьев и растений и наконец оказались у голой скальной стены.
– Вот! – воскликнул Марвин с довольным видом. – Гляди, Тай. Инициалы твоего папы и моего. Натан Уокер и Линфорд Уокер… Мне бабуля рассказывала, что они каждый год сюда приходили, писали свои имена и даты. У них тут было тайное место… И даже когда они стали взрослыми, всякий раз, когда твой папа приезжал навестить бабулю, они делали то же самое. – Марвин ухмыльнулся. – Видишь вон там? Это когда они ещё были маленькими. Тридцать пять лет назад.
Тайрис уставился на шершавую скальную поверхность. Она вся была исписана. Даты. Инициалы. Он шагнул ближе, прижал ладонь к камню, резко вдохнул.
Закрыл глаза, и, хотя камню вроде бы положено быть прохладным на ощупь, Тайрис почувствовал под ладонью тепло; представил себе, как папа пишет эти буквы. На долю секунды ему даже показалось, что он прикасается не к камню – он ощутил папино прикосновение, ладонь в ладонь.
И всхлипнул.
– Тай, Тай, всё хорошо? – спросил спустя секунду Марвин.
Тайрис отнял ладонь от камня, засунул под мышку.
– Да, порядок, – ответил он хрипло.
– Вот классно. Глядите! – вмешалась Элли. – Эта запись от конца прошлого года, вот только чьи это инициалы? – Она показала пальцем.
– Мои. Мои, мамины и… папины. – Тайрис сглотнул. – Он, видимо, написал это, когда был здесь в последний раз.
Он шагнул ближе, всмотрелся. Сердце сжалось – он опустил палец на камень и осторожно обвёл каждую букву:
Т. У.
+
П. У.
+
Н. У.
НАВСЕГДА
Он снова выбросил руку вперёд: дёрнулся всем телом, стиснул зубы, ему показалось, что где-то внутри сжимается бумажный комок. Сделал шаг назад, в жилах бушевала кровь.
– Чушь тут какая-то написана. Подумаешь – буквы! Пошли отсюда.
– По-моему, очень здорово, – заметила Элли. – Твой папа сейчас где?
Тайрис уставился на неё, сглотнул резкий ответ, а потом зашагал прочь – но всё же успел услышать, что у него за спиной говорят Марвин и Элли.
– Марвин, он чего? Я что-то не так сказала?
– Нет. Всё в порядке.
– А чего он расстроился?
– Папа Тайриса умер в марте, ему трудно об этом говорить.
Глава 12
Небо выстлали мазки облаков. До бабушкиного дома Тайрис добрался совсем без сил, прислонил велосипед к сломанному белому забору. В воздухе висел крепкий мятно-сосновый аромат эвкалипта.
Надписи всё не выходили у него из головы. Зачем Марвин решил их ему показать, с какой целью? Правда, что ли, подумал, что ему будет интересно? Элли сказала – «классно», вот только ничего в этом нет классного, ни в надписях, ни в этом доме, вообще ни в чём. Он-то хочет одного: забыть.
– Вы уверены, что ваша бабуля будет не против, если я приду к вам на обед? – Элли посмотрела сперва на Марвина, потом на Тайриса.
Марвин разулыбался от уха до уха.
– Она с радостью тебя накормит! И твой папа прав: такое карри с креветками, как у нашей бабули, больше на Ямайке нигде не попробуешь! – Марвин рассмеялся. – Заходи.
Элли следом за ним шагнула в дом, Тайрис шёл последним; внутри у него по-прежнему назревала буря.
– Бабуля, а у нас гости… Бабуля! – громко позвал Марвин.
Какое счастье – в доме прохладно, по коридору плывёт запах бабулиной готовки; Тайрис пошёл по коридору, предвкушая первый глоток ледяного имбирного пунша.
Они вошли в кухню – бабушка как раз домыла бежевую виниловую плитку на полу. Мама убирала тарелки на полку и тихо напевала себе под нос.
– Это Элли-Мэй, её папа строит гостиницу там, на горе. Кстати, он говорит, что ты готовишь лучшее в мире карри, и Элли очень хочет его попробовать, – выпалил Марвин, перепрыгивая через швабру к холодильнику и доставая огромную кастрюльку с рисом и карри. Её он поставил в сторону. – Ой, да, Элли, это моя бабуля.
Бабушка плюхнулась в кресло, растирая отёкшие ноги.
– Ну что ж, рада знакомству, Элли-Мэй.
– А это тётя Патти, мама Тая, – добавил Марвин.
– Приятно познакомиться, Элли-Мэй.
– Спасибо, и мне тоже очень приятно.
– Техасский акцент, да? – догадалась мама, и глаза у неё заблестели.
– Да, мэм. Я из Остина в Техасе. – Судя по виду и голосу, Элли очень этим гордилась.
– Элли занимается борьбой. И у неё отлично получается, – похвастался Марвин.
Мама Тайриса отпила воды из стакана, стоявшего на столешнице, улыбнулась.
– Правда? Вот, наверное, здорово.
– Это одно из моих любимых занятий. А ещё я очень люблю математику, – сообщила Элли, накручивая на пальцы прядки рыжих волос.
– Математику? – Мамин смех мягко заскользил по кухне. – Тогда, Элли, ты мне точно по душе. Я преподаю математику и физику в университете. Там и познакомилась с папой Тайриса.
Тайрис опустил глаза на носки кроссовок.
– А он тоже занимался математикой?
– Нет, химией. Мы встретились в университетском гребном клубе, но получалось у обоих плохо, так что потом мы перешли в парусный спорт… Вот там оказалось здорово.
Тайрис посмотрел на маму: она так и сияла, перед глазами у неё будто бы проплывали воспоминания.
– Нам так понравилось, что на медовый месяц мы отправились под парусом вокруг Карибских островов. Ладно… – Мама отхлебнула ещё воды, Тайрис заметил, что руки у неё дрожат.
Элли смущённо стояла в дверях рядом с Тайрисом; тут Марвин наконец махнул ей: входи.
– Уж ты ей положи-ка побольше, Марвин, да плантан не забудь, только руки сначала вымой, – засуетилась бабуля. – Тай, входи, садись.
Тайрис улыбнулся бабушке, а потом вздрогнул, резко вдохнул, стиснул руки на груди.
– Ты зачем их вытащила? Я вообще не знал, что они у тебя с собой. – Он яростно зыркнул на маму, которая стояла рядом с маленьким вентилятором и, похоже, изо всех сил старалась не растаять.
Мама посмотрела на семейные альбомы, которые лежали на столе.
– Ну, я подумала, бабуле приятно будет посмотреть. А ты как считаешь?
Тайрис бросил на бабушку быстрый взгляд и понял, что совсем не хочет отвечать на этот вопрос. Конечно, её ни в коем случае нельзя больше расстраивать, но всё равно мамин поступок – ни в какие ворота. Не имела она на это права. И как посмела? Он считал, что никто не должен смотреть эти альбомы. Это его альбомы… вернее, их с папой. Дома он спрятал их у себя в шкафу, в самый дальний угол; получается, мама заходила к нему в комнату без разрешения, притом что он повесил на дверях табличку «Вход запрещён».
Он снова глянул на бабушку, она перехватила его взгляд. Мягко опустила кончики пальцев на обложки альбомов.
– Там есть просто замечательные снимки, Тай. И все эти статьи про благотворительные походы, в которых вы с папой участвовали, – ну отличное же дело! Сколько вы заработали денег для больницы, в которой так о нём заботились! Ты у нас просто молодчина. Сколько вы всего собрали денег?
Тайрис почти физически ощущал, как обида на маму разливается по телу. Щёки закололо, в горле пересохло. Это она во всём виновата.
– Тайрис. Бабуля задала тебе вопрос. Пожалуйста, ответь, как полагается. – Мама коротко кивнула головой.
Сердце понеслось вскачь.
– Я… э-э… – Он передёрнул плечами.
– Тайрис, – повторила мама. – Ответь бабуле.
Он попытался сосредоточиться. Странное дело: никак не вспомнить сколько. Но как же так, ему тогда даже вручили огромный чек, его фотографию напечатали в газете! Но даже это почему-то размывалось в памяти. Он будто вглядывался сквозь туман.
Тайрис потёр виски.
– Не помню.
– Ну, не валяй дурака, Тай, ты прекрасно помнишь, сколько собрал денег.
Он правда не помнил. Не знал сколько, даже приблизительно не представлял.
– Я от жары тоже забывчивой делаюсь. И от старости, – ласково заметила бабуля. – Не переживай, внучок.
Тайрис посмотрел на маму, она – на него, оба молчали. Он провёл языком по губам, будто бы слизнув грубое слово, которое так и просилось наружу. Он сам не понимал, как мог забыть сумму, но не понимал и того, почему, по маминому мнению, совершенно нормально трогать его личные вещи. Пробормотал себе под нос:
– Это мои вещи. А ты даже не спросила.
– Тай, давай-ка сейчас не будем, – спокойно ответила мама и улыбнулась Элли – та ответила приветливой улыбкой. – Но я перед тобой извиняюсь, Тай, – хорошо? Хотя я совершенно уверена: папа хотел бы, чтобы мы показали ваши альбомы бабушке.
– Нет! Не говори так! Ты ничего не знаешь!
Повисло испуганное молчание, только кофеварка шипела на плите на медленном огне.
Тайрис моргнул, сам удивившись громкости своего голоса. Он же не хотел кричать. Перевёл взгляд на Элли.
– Элли, прости меня.
Элли улыбнулась, но ничего не сказала. Бабушка мягким движением взяла альбомы со стола, протянула их Тайрису.
– Вот, дорогой, держи, отнеси назад в мамину комнату. Может, в другой раз ты подобреешь и покажешь мне, чем вы вместе занимались, расскажешь об этих замечательных вещах.