В заточенье
26
Ребекка почти не спала всю неделю.
Стоило ей закрыть глаза, как стены магазина исчезали и она опять оказывалась на ночном пляже. Ей казалось, что она снова видит Хайна и Лиму, слышит, как они говорят о том, что вернутся 1 апреля, обсуждают, что случится, если они не найдут ее тела.
Целые дни она, раз за разом прокручивая в уме все варианты действий ее врагов, неотвязно думала о том, какой будет их реакция на те или иные события. От долгого бодрствования она совершенно утратила ясность мышления и вдруг начала живо представлять, как убийцы забыли сесть на паром в первый день апреля, либо все-таки добрались до острова, но заблудились в лесу.
Ребекку оправдывало лишь то, что в глубине души, оставшись глухой ночью один на один со своими страхами, она осознавала, что ее враги не совершат элементарных ошибок. Шли двенадцатые сутки без сна, и Ребекка, завернувшись в одеяла из общежития, на закате в какой-то момент закрыла глаза и проснулась лишь в одиннадцать утра следующего дня.
После этого в голове у нее заметно прояснилось.
Она четко поняла, что, когда поиск ее тела в лесу не увенчается успехом, Хайн и Лима начнут задаваться вопросом, куда оно делось. Если она вернет джип на парковку около лощины Симмонса, это поможет ей выиграть немного времени, но рано или поздно убийцы поймут, что она все еще жива. Лима допустил ошибки и признался в них Хайну, поэтому им будет легче поверить в то, что она выжила. Они отправятся в гавань и будут ждать ее там. Им достаточно будет просто наблюдать за пассажирами, садящимися на паром, который ежедневно идет на материк в конце дня. Они будут вглядываться в каждое лицо до тех пор, пока не опознают ее.
Ведь другого пути с острова у нее все равно нет.
Но следовало учитывать еще один существенный фактор. Ребекка начала выкладывать перед магазином камушки, которые собирала на западном берегу – по одному за каждый день, проведенный на острове, – и их горка не только напоминала ей о том, сколько времени она не видела своего дома, но и помогала вести счет времени. Пока что перед ее пристанищем лежало пятнадцать камушков, но, когда Хайн и Лима вернутся в начале нового сезона, их будет сто пятьдесят два.
То есть ей нужно продержаться еще четыре с половиной месяца.
От этой мысли она погрузилась в полное отчаянье.
Ребекка почти не выходила на улицу, потому что боялась, что каким-то образом Хайн и Лима вернутся и поймают ее, беспечно гуляющую вокруг брошенных домов. Когда она все же выбиралась из убежища – за провиантом, за керосиновым обогревателем, чтобы хоть немного поднять температуру в магазине, – она не уходила далеко и постоянно оборачивалась, вздрагивая от каждого звука, пугаясь собственной тени. Спустя неделю она вообще перестала покидать магазин. Она забиралась на прилавок и смотрела оттуда на море. Иногда до нее доходило, насколько она грязная, она чувствовала запах пота от своего тела и от одежды, осознавала, насколько она опустилась, но большую часть времени вообще не придавала этому значения – сворачивалась под одеялами и смотрела в пустоту.
Стоило ей только подумать о дочках, как горе захлестывало ее с новой силой. У нее не было даже их фотографии. Лима забрал из «чероки» ее сумочку, где лежал снимок их втроем на рынке в Проспект-парке, сделанный через месяц после рождения Хлои. Вдобавок он завладел и ее мобильным телефоном. Ребекка страшно переживала из-за того, что забывает своих девочек, забывает, какого цвета их глаза, какие у них улыбки.
Она пыталась оживить в памяти, каково это – лежать рядом с Кирой, гладить ее по голове до тех пор, пока дочка не заснет – и не могла вспомнить. Она забыла, какого цвета стульчик Хлои – желтого или красного. Однажды ночью она четыре часа не могла заснуть, силясь вспомнить, кто был изображен на заставке ее мобильного: зебры или львы. Это было настолько важно, что от волнения она даже начала чесаться и разодрала ногтями в кровь предплечья.
На следующий день она добралась до машины, чтобы поискать пластыри, потому что в магазине они закончились. Она даже не потрудилась нормально одеться, хотя на улице был сильный холод, и вышла на улицу в одной майке, трусиках и кроссовках на босу ногу. В джипе пластырей Ребекка не нашла.
Но обратила внимание на кое-что другое.
Дата!
Когда она открыла дверь, на центральном дисплее высветилось сегодняшнее число, а поскольку она сосредоточилась только на поиске пластыря, то сразу его не заметила. А потом все же обратила внимание.
25 ноября.
Сегодня – День благодарения.
А потом увидела себя в зеркало заднего вида и содрогнулась. Как же быстро она стала похожа на привидение. Полуодетая, с гривой нечесаных волос, с нечищеными зубами, она напоминала тень самой себя. Когда она оказалась на острове, у нее еще оставался лишний вес, набранный за время беременности, но сейчас она страшно отощала. Кожа на лице натянулась и обтягивала скулы, и ее оттенок тоже изменился. Раньше у нее всегда был нежный румянец, просвечивающий сквозь здоровую смуглость щек, а сейчас она выглядела бледной и замерзшей.
Увидев свое отражение, она расплакалась, в то время как цифры на экране безжалостно стояли у нее перед глазами. Она представила себе, как девочек сажают за стол с Гаретом и Ноэллой за традиционный праздничный обед, что говорит Кира, увидев, что «мамули» нет с ними, как впоследствии отреагирует Хлоя, когда станет старше. Буря чувств обрушилась на Ребекку, а образы ее девочек стали рассыпаться и растаяли как кадры старого фильма.
Спрятав голову в коленях, она завыла как раненый зверь.
В своем отчаянии Ребекка наконец-то достигла дна.
Ранее
Паром на Вороний остров отправлялся в восемь утра. Время в пути составляло добрых три часа: он выходил из гавани к северу от Монтаука, следовал вокруг мыса Пойнт, а потом сто одну милю на юго-восток через воды Атлантики. По словам Джонни, остров лежал на той же широте, что и Филадельфия, но скоро Ребекке стало трудно в это поверить, потому что со всех сторон ее окружало холодное море.
Ребекка сидела в кают-компании и смотрела, как тонкая береговая линия постепенно теряется из виду, словно бы тает в океане. Был предпоследний день сезона, и паром был почти пуст. В кают-компании сидело только двое пассажиров – мужчины в рабочей одежде и непромокаемой экипировке рыбаков – и еще за стойкой бара стояла совсем юная девушка. Еще один мужчина курил сигарету снаружи на палубе. Раньше Ребекка видела, как он загонял на паром тяжелый фургон.
Джонни шел к ней от стойки бара – на плече сумка с ноутбуком, в каждой руке по чашке кофе, а в зубах пластиковая упаковка с пончиком. «Ну вот мы и отчалили!» – сказал он, протягивая кофе Ребекке. Он сел рядом с ней.
– Как себя чувствуешь? – поинтересовался брат.
Ребекка молча смотрела, как он распаковывает пончик. Она не в первый раз оставляла дочек надолго, но впервые находилась так далеко от них.
– Все в порядке, – сказала она, и по тому, как Джонни на нее посмотрел, она поняла, что он догадался, что это неправда. – Честно! – добавила она, не желая портить их совместную поездку. Джонни с самого утра предвкушал сбор ценного материала для будущей книги, и он пребывал в приподнятом настроении только оттого, что принял решение вновь заняться писательством.
– Девочки пробудут у Ноэ весь день? – спросил Джонни.
– Да, а вечером Гарет их заберет.
– Когда ты обещала вернуться?
– Я не обещала. Я позже позвоню Ноэ, чтобы узнать, как у них дела, и сообщу, во сколько приедем обратно. Сегодня утром времени на это не было.
Ребекка подмигнула Джонни, старясь показать, что ранний подъем для нее – это сущие пустяки, но на самом деле сейчас она чувствовала себя разбитой. Пришлось встать ни свет ни заря, чтобы в 4:30 отвезти девочек к Ноэлле, а в 4:40 уже быть у Джонни. Соответственно, она разбудила дочек в четыре утра, и от этого они ныли и капризничали всю дорогу до Ноэллы. Скрепя сердце Ребекка оставила девочек в слезах с Ноэллой: времени утешать их самой не было. Она должна была забрать Джонни строго в назначенное время, потому что иначе они бы не успели пересечь Лонг-Айленд и сесть на восьмичасовой паром в Монтауке.
– Вечерний паром, идущий с острова, прибывает в Монтаук в восемь вечера, – сказал Джонни, предлагая Ребекке половину булочки. – Ты будешь дома к десяти тридцати.
– Вот и хорошо! – отозвалась Ребекка. – Ноэ прекрасно управляется с девочками, но не стоит злоупотреблять ее помощью.
Джонни попивал свой кофе, по-прежнему не сводя глаз с Ребекки.
– Огромное тебе спасибо, Бек, – проникновенно произнес он. – С учетом того, через что тебе пришлось пройти в последний год и после разрыва с Гаретом, твоей дикой загруженности на работе, ты все-таки нашла для меня время.
Ребекка опять вспомнила слова Майка на их последнем совместном обеде о том, что надо по максимуму использовать все шансы, которые дает судьба, чтобы помогать тем, кого любишь.
– Я не делаю тебе никаких одолжений, Джонни. Мне и вправду захотелось поехать с тобой! – Она ткнулась лбом ему в плечо. – Значит, остров завтра закрывается?
– Да, как раз в Хэллоуин.
– Ну что ж, братец, оттягивать все до последнего момента очень в твоем стиле.
– Ну ты ж меня знаешь! – улыбнулся он. – Я прирожденный гений организации.
– Да уж.
– Так ты с девочками завтра нарядишься и пойдешь с песнями по соседям, собирая гостинцы на Хэллоуин?
– Да, обязательно. У нас целая группа мам с детьми собралась так развлекаться. Кира ждет не дождется, а Хлоя… ей пока все равно, – она улыбнулась. – Да, чуть не вылетело из головы. Мне тут позвонила Кирсти и оставила очень странное сообщение.
– Кирсти Коэн? – Джонни с некоторым недоумением посмотрел на нее.
– Она самая. Сказала, что хочет кое о ком со мной поговорить.
Он нахмурился.
– И этот кое-кто – ты. Догадываешься, почему?
– Не имею ни малейшего представления.
– Может быть, из-за той девушки, с которой она тебя познакомила?
– Из-за Луизы? – Джонни больше не смотрел Ребекке в глаза, теперь он отвернулся к окну и внимательно разглядывал волны. – Это вряд ли. Вот уже несколько недель я ничего не слышал о Луизе.
– Ох, Джонни, извини, пожалуйста. – Ребекка хотела посмотреть ему прямо в лицо, но он по-прежнему избегал ее взгляда. – Может быть, Луиза хочет с тобой связаться?
– Не думаю, – только и сказал он.
Много позже до Ребекки дошло, что из-за утренней спешки она так и не назвала Ноэлле точное место, куда они и Джонни направляются. Накануне, когда она договаривалась с Ноэллой по телефону, чтобы оставить у нее девочек, Ребекка упомянула только о том, что поездка займет весь день и что она привезет дочек ни свет ни заря. Подруги быстро свернули разговор, потому что Ноэлле нужно было уходить по работе. Так же вышло и с Гаретом, которого она просто поставила перед фактом, что их с Джонни целый день не будет, а вечером Ноэлла завезет ему Киру и Хлою. Утром в четыре тридцать у дома Ноэллы дочки плакали, обе женщины старались их утешить и для обсуждения подробностей маршрута опять не нашлось времени.
– Сначала поедем на Лонг-Айленд, – только и сказала Ребекка Ноэлле перед тем, как начать вынимать девочек из автомобильных детских кресел. Хлоя отчаянно сопротивлялась и вопила во все горло, а Кира постоянно спрашивала жалобным голоском: «Мамуля, куда ты уезжаешь?» Ребекка ответила старшей, что отправляется в небольшую поездку с дядей Джонни, и попросила дочку больше этот вопрос не задавать.
Ребекка передала Хлою Ноэлле прямо в руки, а потом заторопилась к противоположной дверце автомобиля, чтобы выпустить Киру, одновременно проверяя время на телефоне и волнуясь, что они с братом опоздают на паром.
– Как только доберемся до Лонг-Айленда, я тебе сразу же позвоню! – Ребекка лихорадочно отстегивала ремень безопасности Киры.
– Бек!
– Мы должны успеть…
– Бек, послушай! – Ноэлла потянулась через заднее сиденье и успокоительно похлопала Ребекку. – Не переживай! Просто позвони мне позже, когда у тебя будет время. Хорошо?
Ребекка кивнула, улыбнулась подруге и перевела взгляд на Киру, чьи глаза наполнились слезами.
– Извини, мой ангел, – сказала она дочери и наклонилась чтобы поцеловать ее. – Мамочка очень сильно тебя любит, но должна ехать.
Через минуту, когда она уже была за рулем джипа, Ребекка вновь помахала дочкам через стекло.
Они обе снова плакали.
– Я постараюсь позвонить из Монтаука, – прокричала Ребекка через открытое окно, но Ноэлла только махнула рукой, чтобы она ехала.
Скорее всего, Ноэлла не расслышала слова подруги, которые заглушил шум двигателя.
Когда Ребекка развернулась и выруливала из проезда, она в последний раз посмотрела на девочек, и воспоминания об этом будут потом рвать ей душу.
Кира!
Дочка больше не заливалась обычными детскими слезами, а тянулась к Ребекке так, как будто бы ее мать вот-вот должна была упасть в глубокую и темную дыру.
27
Ребекка проснулась внезапно, словно ее кто-то разбудил, но образ дочери, простиравшей к ней руки в то утро, когда она уехала от Ноэллы, стоял у нее перед глазами.
Она перевернулась на бок. Все тело болело, но не от перенапряжения, а, наоборот, от недостатка физической активности в последнее время. За недели апатии мышцы ее ослабли, напряжение сковало конечности. Она откинула одеяла и некоторое время лежала без движения, уставившись на протечку на потолке, как оттуда капала вода в подставленное ведро.
Кира опять заполнила все ее мысли.
Неужели в тот день она видела свою дочь в последний раз? Неужели у Киры останется от матери только одно воспоминание – неясный силуэт за стеклом автомобиля. Почему, ну почему она не сказала Ноэлле, куда они едут? Почему Ноэ не дослушала, когда Ребекка начала говорить, что они сядут в Монтауке на паром? А может быть, она только притворилась, что не расслышала? Может быть, она не та, кем Ребекка ее считает?
Нет! Ребекка зажмурила глаза. Нет, этого просто не может быть!
Ноэлла совсем другая. Она – ее лучшая подруга. Ее сестра. В конце концов, откуда Ребекка может знать, что именно Ноэ расслышала тем утром и что она и Гарет смогут рассказать полиции. Единственное, в чем Ребекка была уверена, так это в том, что Ноэлла восприняла ее слова про Лонг-Айленд – вот что она скажет копам, и с Лонг-Айленда они начнут свои поиски.
При мысли об этом сердце у Ребекки упало.
Лонг-Айленд давал зону поисков размером не менее тысячи четырехсот квадратных миль. То есть территорию в три раза больше Нью-Йорка. И проблема состояла не только в этом. Об исчезновении Джонни и Ребекки заявят в нью-йоркскую городскую полицию, а те после упоминания о Лонг-Айленде должны по идее сотрудничать с полицейскими департаментами округов Нассау и Саффолк, и на серьезном уровне, а ничего такого Ребекка никогда не наблюдала, работая врачом. И от своего отца она о таком не слышала. В ее голове эхом зазвучал его голос: «Копы – народ безбашенный, но и страшно эгоистичный. Каждый трясется над тем делом, над которым работает, отдает его раскрытию всего себя, а вот на дела коллег им может быть наплевать». И даже если удастся наладить сотрудничество, что будут делать полицейские? Они могут посмотреть записи с камер наблюдения. Возможно, в доме Джонни они увидят наброски к планируемой им книге, планы, карты, узнают фамилию куратора из Музея естественной истории, с которым брат должен был увидеться. Может быть, после этого они смогут понять, что Лонг-Айленд не был конечной точкой их путешествия.
Но Ребекка усомнилась, что все именно так и случилось.
И если полицейские узнали, каков был пункт назначения Ребекки и Джонни, то почему они не появились здесь, на острове? По здравом размышлении, вряд ли простой полицейский сложит воедино все фрагменты маршрута по камерам наблюдения из Бруклина. Вряд ли на Лонг-Айленде производятся последовательные записи на всех участках пути длиной сто двадцать восемь миль и без платных дорог. Более правдоподобным выглядел следующий неутешительный вариант развития событий: копы не будут переворачивать все вверх дном в доме Джонни в поисках улик, а просто составят отчет о пропавших без вести и аккуратно подошьют его в папочку, а потом и уберут в архив вместе с тысячами других таких же дел. По опыту Ребекки как врача, когда исчезало двое взрослых людей, которые не страдали от потери памяти, имели отменное душевное здоровье и, наоборот, не имели истории прошлых приводов и судимостей, никто в полиции не рвал жилы для раскрытия дела, если в самом начале расследования не возникало твердых зацепок или улик.
И еще ее беспокоили их с Джонни мобильные телефоны.
Вернее, то, что, по-видимому, данные с этих телефонов никак не использовались в поиске. В первый день их путешествия, пока мобильники у них с Джонни еще не забрали, и брат, и сестра сделали с них по несколько звонков или хотя бы пытались их сделать. Эти звонки производились через вышку связи на острове и, естественно, должны были пеленговаться ею. Неужели полицейские на запросили и не изучили детализацию их с Джонни звонков и сообщений? А ведь на это способен любой коп, который достаточно ответственно относится к своей работе. Если зафиксирована активность телефонов в определенной местности, почему бы властям не узнать больше о последнем известном местоположении Ребекки и Джонни?
Почему не послать на остров хотя бы катер береговой охраны для проверки?
Ее мысли прервало хриплое карканье морского ворона. Мимо окна пронеслась темная тень – и ее сердце бешено забилось от страха. Прошло две с половиной недели с тех пор, когда Хайн и Лима высадились на острове, а затем его покинули, а она до сих пор страшилась всего на свете. Так не может продолжаться вечно.
Ей нужно что-то менять в своей жизни, если жизнью можно назвать ее вымороченное существование на острове.
Надо двигаться вперед или хотя бы попытаться.
В первую очередь ей требуется постирать одежду. В ведре, которое она поставила под протечку, сделать это неудобно. Значит, надо дойти до моря и там смыть со своих вещей хотя бы основную грязь. И еще ей нужна пища. У нее оставался запас консервов на пять дней, который при экономии можно было растянуть на неделю. Из первого общежития она забрала все, что нашла. Можно, конечно, поискать удочку, чтобы заняться рыбной ловлей, но это будет уже совсем крайний случай. У нее могут уйти дни и даже недели, пока она научится ловить рыбу, пока поймет, где находятся места с хорошим клевом. И этих недель у нее не окажется, если она совсем ослабеет. Значит, нужно обыскать второе общежитие, чтобы добыть еще консервов и других припасов, а также исследовать всю территорию острова – на северном берегу и на западном берегу, там, где был маяк, оставались участки, которые она еще не посещала, также настоящей «терра инкогнита» был и центр острова. Впрочем, в последнем случае она не надеялась найти что-то стоящее – даже на старой карте, составленной в дни процветания острова, в центральной его части достопримечательностей, ресторанов, магазинов и заправок обозначено не было. Значит, нужно во что бы то ни стало добраться до второго общежития и попытаться проникнуть в него. Изучить те объекты, внутрь которых ей пока не удавалось войти.
Больше Ребекка прятаться не намерена.
Она должна принять бой и драться изо всех сил за свою жизнь.
28
Ребекка осмотрела ворота, отделявшие территорию порта от Мейн-стрит. Они закрывались на цепь и на висячий замок. Проблема оказалась в том, что замок висел не со стороны улицы, а со стороны порта, поэтому домкратом, которым она научилась сбивать запоры в других местах, взломать этот замок не получилось. Ей пришлось перелезать через забор.
Перебраться на другую сторону оказалось достаточно легко, потому что звенья цепи, намотанной на ворота, обеспечивали удобные точки опоры. Как только она встала на твердую землю на территории порта, она взялась за домкрат. Через пару минут замок сдался и ворота открылись, а Ребекка в третий раз показала себя опытной взломщицей.
На берегу за забором располагались стапели, с которых небольшие суда спускали на воду, пустая стоянка для автомобилей с покрытием из выщербленного бетона и маленький деревянный домик капитана порта. Его-то она и решила обыскать, но сначала по стапелю спустилась к воде и начала снимать с себя грязную одежду.
Было страшно холодно, но Ребекку это не остановило.
Когда она дошла до нижнего белья, то инстинктивно стала оглядываться по сторонам перед тем, как расстегнуть бюстгальтер. Было очень странно и непривычно раздеваться посреди пустого пирса, бывшего в летнее время одним из самых оживленных мест острова. Взгляд ее упал на заколоченные здания на Мейн-стрит, перед которыми ветер шевелил ветвями деревьев. На одной из крыш вертелся старый флюгер. Больше никакого движения не наблюдалось.
«Не сходи с ума, никто за тобой не подсматривает», – сказала она себе.
Она подумала о Хайне и Лиме, затем посмотрела на размытые очертания береговой линии материка на горизонте. Никто сюда не доберется! Ветер подул снова, еще холоднее, чем раньше, и она задрожала. Сняв нижнее белье, она натянула на себя одежду, найденную на заправке. Все вещи были старыми и пахли плесенью. Даже через футболку грубая шерсть свитера колола грудь. «Ничего страшного, переживу», – подумала она, влезая в испачканные машинным маслом штаны.
Она надела кроссовки на босу ногу, а потом принялась замачивать каждую вещь, намыливать ее половиной куска мыла, который когда-то нашла в общежитии, полоскать и отжимать. К тому времени, когда она закончила стирку, рук Ребекка не чувствовала. Схватив ком мокрой одежды, она собралась вернуться в магазин, но вспомнила, что еще не осмотрела домик капитана порта.
Он оказался заперт на ключ, а не на висячий замок, что усложняло доступ.
А стоит ли вообще туда вламываться? Снаружи была прикреплена металлическая табличка «ДЛЯ ВЫЗОВА СПАСАТЕЛЬНЫХ СЛУЖБ НАБЕРИТЕ 911», и она почувствовала прилив надежды: вдруг в домике найдутся хоть какие-то средства связи с материком. Но когда она подтащила под единственное окно домика старый ящик и встала на него, то не увидела внутри ничего ценного для нее в ее нынешнем положении.
В домике было тесно: повсюду полки и стеллажи, уставленные банками с гвоздями и шурупами, инструментами, лодочными деталями. На стене были прикреплены свидетельства и сертификаты в рамках под стеклом, а больше ничего не было. До появления Хайна и Лимы и до того, как она узнала об их планах вернуться на остров, она надеялась найти такую рацию, в принципах работы которой смогла бы разобраться, в отличие от той, которую она обнаружила на заправке. Но теперь она колебалась: а что, если она разыщет исправную рацию и успешно отправит сигнал SOS, а услышат его Хайн и Лима? Понятно, что в течение следующих четырех месяцев бандиты не будут постоянно прослушивать все радиоканалы, но вполне возможно, что они будут заниматься этим время от времени и могут зафиксировать ее сообщения.
Переминаясь с ноги на ногу на старом ящике и вглядываясь внутрь домика сквозь мутное от соли стекло, она вдруг подумала о других способах установления контакта с внешним миром. Может быть, стоило собрать как можно больше дров, загрузить их в джип, завезти на вершину Нуйяши и развести там костер. Если зажечь его после захода солнца и поддерживать всю ночь, его могут заметить на материке.
Но что, если у Хайна и Лимы есть свои люди в Монтауке? Там вполне могут зимовать некоторые из островитян, следы которых она находила здесь в домах.
Вряд ли Хайн и Лима рассказали хоть одной живой душе о том, что они творили на острове, но они вполне могли заплатить кому-нибудь из местных, чтобы такой человек сообщал им о судах, направляющихся в сторону Вороньего острова, или о людях, наводящих справки о ней или Джонни. А если такой наблюдатель заметит огонь и доложит о нем ее преследователям, то они с высокой степенью вероятности захотят выяснить, почему посреди зимы на самой высокой точке острова кто-то жжет костры.
Нет, только связь по радио, никаких костров, если она не хочет торчать здесь до апреля… И тут Ребекку вновь накрыла волна парализующего страха. Она так хочет жить! Она хочет вернуться к своим девочкам. И сейчас у нее есть только одно большое преимущество перед теми, кто охотился на нее: Хайн и Лима думают, что она мертва.
Значит сигналы SOS и костры исключаются.
Ей надо придумать какой-то другой способ.
Ранее
Паром приближался к острову. Ребекка достала из кармана мобильный телефон, но индикатор силы сигнала показывал, что мобильной связи нет. Джонни заверил ее, что они окажутся в зоне приема, как только причалят. Ребекка внезапно почувствовала острую потребность позвонить Ноэлле и узнать, как дела у дочек. В порту Монтаука звонить было некогда: они едва не опоздали на паром из-за плотного движения по подъездной автомагистрали. Паром отчалил буквально через несколько минут после того, как они загнали машину на палубу. После этого сигнал на ее мобильном почти тотчас исчез.
Сначала Ребекка чувствовала себя как солдат в увольнении, освободившись на короткий срок от бесконечной круговерти смены подгузников, приготовления еды и детских развлечений. Но когда она увидела на пристани впереди по курсу парома облупившуюся табличку с надписью «ХЕЛЕНА», у нее вдруг защемило сердце. Правильно ли она поступила, предложив Джонни доставить его на остров?
А что, если девочки все еще плачут и переживают ее отсутствие, а Ноэлла не может их успокоить?
Но в то же мгновение они вошли в зону приема мобильной связи, и телефон загудел в ее ладони. Пришло сообщение от Ноэллы с фотографией Ноэ и девочек на Кони-Айленде. Ребекка сразу же поняла, где они находятся, потому что за их спинами виднелось Колесо Чудес. В сообщении говорилось:
На пляже холодрыга, но мы радуемся жизни. Мороженое вкуснющее! Все в порядке. Джонни привет и хорошего вам дня. Целую, Ноэ.
Через иллюминаторы, когда паром замедлил ход, она увидела человека, стоящего на пристани, несколько автомобилей на стоянке за ним и еще одного мужчину, шагавшего по узкой главной улице Хелены. Больше встречавших не было. Бросив последний взгляд на фотографию Ноэллы, Киры и Хлои, Ребекка положила телефон в карман.
– Ну что ж, братец, – обратилась она к Джонни. – Давай скорее найдем твоего археолога.
Настроение Ребекки улучшилось после получения смс. После того как Джонни поговорит с историком, они смогут посидеть на пляже и даже, если отважатся, искупаться в холодной воде, купить мороженое в магазине и вдохнуть запах океана. Они могут делать все что захотят, освободившись на день от ежедневной рутины. «Надо пользоваться шансом отлично провести время с моим дорогим братом, с тем, кого я так люблю», – сказала себе Ребекка.
Ранее Джонни говорил ей, что археолог снял комнату в общежитии для рыбаков на северной стороне острова, но работал в лесу, где были раскопки древнего поселения аборигенов, когда-то называвших Вороний остров своим домом.
– Ты вообще знаешь, как выглядит этот твой кладезь информации? – спросила она, когда они ехали к Хелене.
– Нет, но он попросил позвонить ему, когда мы будем рядом.
Она кивнула, глядя на пейзаж через лобовое стекло.
– Когда ты в последний раз приезжал сюда?
– Много лет назад, – ответил Джонни, – давным-давно, когда я учился в Колумбийском.
Он имел в виду Университет им. Христофора Колумба: в то время Джонни, Майк и несколько их друзей начали исследовать заброшенные здания. Для большинства из них это было просто хобби, заставлявшее адреналин бурлить в крови, но у Джонни, как давнего поклонника истории, возникало странное чувство сопричастности в безмолвных коридорах старых построек, дарившее ему вдохновение. Видимо, поиск новых объектов для изучения и привел его к заброшенным зданиям, оставленным жителями после того, как ураган «Глория» пронесся над островом.
– Думаю, раньше здесь было очень классно, – заметила Ребекка.
Джонни не ответил.
– Я имею в виду – до урагана, – добавила она.
Джонни просматривал свои заметки: вопросы, которые он подготовил для эксперта, краткую аннотацию своей будущей книги. Ребекка не обиделась на его молчание. Она почувствовала, что брат волнуется перед встречей. Вдруг он показался ей каким-то изможденным, постаревшим, возможно из-за седины в рыжей шевелюре и глубоких морщин вокруг глаз.
– Не переживай, вряд ли твой эксперт примет тебя за какого-то проходимца, – она попыталась шуткой подбодрить его.
Джонни поднял глаза.
– Что?
– Я слишком хорошо тебя знаю, поэтому догадываюсь, что именно этого ты опасаешься. Он же согласился встретиться с тобой, так?
– Я не волнуюсь, – ответил Джонни. – Просто не хочу, чтобы человек подумал, что зря потратил время.
Ребекка нахмурилась:
– Побольше самоуважения и веры в себя, братик. Ты же не считаешь, что человек позволит тебе проделать весь этот долгий путь, чтобы сказать тебе, что ты не так хорош, как Кен Фоллетт[12]?
Джонни улыбнулся:
– Я просто хочу, чтобы мой план сработал.
– Уверена, так и будет.
Археолога звали Карл Стелзик. Джонни попытался позвонить ему, когда они ехали по объездной дороге – основному пути вокруг острова, – но телефон каждый раз переключался на голосовую почту. Джонни оставил несколько сообщений, но чем дальше они удалялись от Хелены, тем хуже становилась мобильная связь.
Десять минут спустя они добрались до общежития, в котором остановился Стелзик. Оно представляло собой простое здание в форме куба, стены которого были покрыты разводами морской соли.
Свет внутри не горел.
– Надеюсь, это не признак провала нашей миссии, – пробормотал Джонни, выходя из машины и направляясь к входной двери. Он попытался открыть ее. Когда дверь не поддалась, он позвонил в домофон и стал ждать ответа.
Оставшись в машине, Ребекка включила радио. Она попыталась поймать какую-нибудь станцию, но тщетно. Выключив радио, она вновь принялась рассматривать фото Ноэллы, Киры и Хлои на Кони-Айленде, приглядываясь к их улыбающимся лицам, к мороженому на щеках Киры…
Вдруг ее накрыл приступ паники. Ей показалось, что черты лица Киры, так похожей на Гарета, искажаются, что сидящая в прогулочной коляске и одетая в теплый зимний комбинезон Хлоя не улыбается, а плачет…
Ребекка выскочила из джипа и принялась нарезать круги вокруг него, высоко держа в руке мобильный телефон и пытаясь поймать сигнал. Как только на экране появилась пара столбиков, она набрала номер Ноэллы.
– Привет, безумная мамочка! – ответила подруга.
Слышимость была ужасной, с треском помех и эхом.
– У вас все в порядке, Ноэ?
– Конечно. А что должно с нами случиться?
– Ну, не знаю… Просто решила вам позвонить… – Ребекка почувствовала комок в горле. «Что, черт побери, что со мной такое?» – подумала она.
– Что у вас там происходит? – спросил Ноэ.
– Да ничего особенного… Вот решила услышать твой голос, – Ребекка постаралась говорить спокойно и весело. – Вы прислали шикарную фотку, спасибо большое.
– Что происходит, Бек? – Ноэлла как никто умела распознавать фальшь.
Ребекка посмотрела в сторону общежития, где у двери мялся с ноги на ногу Джонни. Их взгляды встретились, и он только разочарованно развел руками.
– Не знаю, – выдохнула Ребекка, – у меня просто какое-то странное чувство…
– Чувство?
– Ну не знаю, предчувствие, что ли… Мне вдруг захотелось вам позвонить.
– Так, давай-ка прекращай трястись над детьми как клуша! – сказала Ноэлла приказным тоном. – У нас все в порядке. Правда, дорогая?
Возникла короткая пауза, и треск помех усилился.
– Мамуля! Это я!
Сердце Ребекки забилось.
– Кира, детка!
– Тетя Ноэ дала нам мороженое, мамуля!
Ребекка расхохоталась. «У них все отлично. Они в полном порядке, и в конце дня или в крайнем случае завтра утром мы снова будем дома», – подумала она.
– Я знаю про мороженое, детка, – ответила она Кире. – Наверняка оно очень вкусное.
На этот раз ответа не последовало, а послышалось только радостное причмокивание.
Ребекка улыбнулась:
– Веди себя хорошо и слушайся тетю Ноэ, моя малышка.
– Да, мамуля.
– Мы с тобой увидимся не сегодня так завтра.
– Ладно, мамуля.
– Я люблю тебя, детка. Поцелуй свою сестренку за меня.
Ноэлла взяла трубку:
– Расслабься, Бек. У меня все под контролем.
– Я знаю, извини, что побеспокоила.
Джонни возвращался к машине, поэтому Ребекка быстро попрощалась с Ноэллой и отключилась. Он распахнул дверцу, не сводя глаз с двери общежития.
– Никто на домофон не отвечает, – бросил он. – И телефон у Стелзика переключается на автоответчик.
Ребекка видела, что брат разозлен не на шутку.
Когда они были детьми, самая «горячая голова» была у Майка. «Майки-псих», как дразнила его Ребекка. Он был тем, кто всегда хочет большего и сердится, если что-то не по нему. Ему не хватало терпения, умения слушать, позволять другим совершать ошибки. Ему проще было сделать самому, чем объяснить, что требуется и как это нужно делать. По странной иронии судьбы эти недостатки в конечном итоге стали причиной его успеха. Ведь для него не существовало авторитетов, и в достижении цели он не ведал страха и сомнений. Ребекка любила его, даже когда они ссорились. Он был таким блестящим, таким забавным, хотя иногда страшно раздражал ее своей самоуверенностью. И он очень сильно отличался по характеру от Джонни, так что иногда было сложно представить, что между ними существуют родственные узы. Джонни редко выходил из себя. Он всегда прислушивался к мнению других людей. Ребекка не могла вспомнить, чтобы он когда-нибудь о ком-нибудь плохо отзывался, даже в детстве о ребятах в его школе, которые поначалу высмеивали его необычный говор, одежду, которую он предпочитал носить, и то, что рисовать ему нравится гораздо больше, чем заниматься спортом.
– Что будем делать? – спросила его Ребекка, глядя на вытянувшееся от разочарования лицо брата.
– Наверное, Стелзик занят, поэтому и не отвечает, – сказал Джонни.
В этом был весь Джонни. Сама доброта! При этом нельзя сказать, что Майк был злым или гадким, а просто более вспыльчивым и нетерпимым по натуре. Во всяком случае, таким его помнила Ребекка…
– Какой у нас план, братик? – спросила она, возвращаясь к реальности.
Джонни посмотрел на запертую дверь общежития, а потом на сестру.
– Переходим к плану «Б», – решительно сказал он.
29
Ребекка вернулась в лес.
Прошло почти четыре недели с тех пор, как она последний раз заходила в чащу в поисках Джонни, и отказ от этих поисков воспринимался ею как предательство. Тем не менее внутренний голос нашептывал ей, что все бесполезно. Начался декабрь. Шел второй месяц пребывания Ребекки на острове. Тридцать четвертый день, если быть точным, и несмотря на все усилия, которые она приложила до этого, не было ни одного намека на то, что ее брат жив.
И печальный вывод из этого мог быть только один…
Той ночью на пляже Лима сказал Хайну, что все пошло не по плану. Тогда Ребекке показалось, что в этих словах для нее кроется надежда и что Джонни удалось сбежать. Теперь она понимала всю беспочвенность и наивность такого вывода. «Не по плану» означало, что у Лимы не было времени вернуться и похоронить тело Ребекки, и не относилось к тому, что случилось с ее братом.
С Джонни как раз все было по плану. Лима убил его, а тело спрятал.
Но пока Ребекка была не готова признаться в этом самой себе. Поэтому она вооружилась картой и начала вновь прочесывать лес, обращая внимание на обозначенные на ней туристские тропы. Впрочем, как оказалось, тропы эти заросли и больше не существовали.
Она так и не нашла никаких следов брата и решила продолжить поиски, но уже еды и вещей, которые могли ей пригодиться, в заброшенных или закрытых на зиму домах.
Ребекка подошла к вопросу очень методично: она разбила территорию острова на квадраты, отметила их на карте и принялась проверять их один за другим. Она подъезжала к заброшенным зданиям, выходила из машины, бродила в поисках еды, одежды и вещей, которые могла бы использовать, а если ничего такого не находила, то зачеркивала соответствующий квадрат на карте. В ходе таких странствий ей удалось найти несколько старых сигнальных ракет в пустом доме на северном побережье, и она забрала их с собой, хотя пока не придумала, как их применить. Сильно мешало то, что карте было более тридцати лет: большинство обозначенных на ней объектов – например, старая лесопилка, которую она нашла возле одного из домов, – были либо заброшены, либо полностью уничтожены.
В конце концов, она добралась до второго общежития.
Внешне оно было похоже на то, которое она уже «обчистила», но насчитывало только один этаж.
Было и еще одно отличие: обе двери, передняя и задняя, были заперты на ключ, а не на висячий замок. Окна были точно такими же, как и в первом общежитии, из толстого стекла с решетками, так что для того, чтобы попасть внутрь, лупить домкратом по висячему замку до тех пор, пока он не сломается, было явно недостаточно.
Ребекка обошла здание.
Ни одна из дверей не казалась особенно прочной: дерево деформировалось и слоилось из-за влаги, приносимой океаном. Ребекка была уверена, что сможет открыть их, если обзаведется чем-то вроде лома.
Она вернулась в джип, взяла карту и принялась разглядывать обведенный ею квадрат на северном побережье, примерно соответствующий той местности, где она сейчас находилась. Никакого общежития обозначено не было: должно быть, оно было построено уже после урагана «Глория». Вместо этого на карте просматривался синий контур другого здания, помеченного как «Музей». Оттуда шла стрелка в информационное поле в рамке на полях карты, где говорилось, что «в музее хранится впечатляющая коллекция артефактов из индейских поселений и лагерей первых переселенцев из Европы, включая монеты, ножи с костяными ручками и старинную одежду».
Музей исчез без следа, как и его коллекция.
Рядом с нарисованным ею на карте квадратом Ребекка поставила вопросительный знак в качестве напоминания, что сюда она обязательно должна вернуться.
Пока же тут ей ничего найти не удалось.
Тогда она еще не знала, что совсем скоро что-то произойдет.
30
Маяк находился на самой оконечности узкого мыса под названием Шхуна-Пойнт. Он прекратил работу задолго до того, как на остров обрушился ураган, но во времена процветания на маяк явно водили экскурсии: информация о времени и ценах на них была указана на карте. Судя по фото, когда-то маяк был выкрашен в чисто белый цвет такой яркости, что казался светящимся даже днем, но теперь местами краска на его стенах отслоилась, как старая змеиная кожа, и он больше напоминал почерневший от обморожения человеческий палец. Когда Ребекка приблизилась к нему, ей показалось, что ветер несет в ее сторону ощутимый запах гнили.
Она остановила «чероки» на парковке с потрескавшимся темным асфальтовым покрытием и попробовала оценить расстояние до маяка, глядя на него через полиэтиленовую пленку, которой было затянуто разбитое окно.
Вытащив на всякий случай фонарик из багажника, она двинулась по дощатому настилу, положенному по поверхности дюн. Солнце все еще светило из-за облаков, но скоро должны были опуститься ранние зимние сумерки. Ребекка застегнула молнию куртки и перешла на дорожку из красного кирпича, ведущую непосредственно к маяку. При каждом шаге кирпичи ощутимо двигались под ее кроссовками.
К ее удивлению, дверь на первом ярусе маяка была открыта.
Она настолько привыкла к тому, что в каждое здание нужно было проникать «с боем», что в начале не поверила своим глазам, а когда потянула дверь на себя, то внутренне напряглась, готовая к любому, даже самому неприятному, сюрпризу.
Но никакого сюрприза не было.
Кто-то просто забыл запереть дверь на зиму.
Ребекка вошла в помещение, где, видимо, раньше обитал смотритель маяка и из которого давно вынесли все, что представляло хоть какую-то ценность. Она посветила фонариком направо, туда, где лестница по спирали круто вздымалась вверх. Где-то высоко над ней взмахнула крыльями птица, и ее тень скользнула по выкрашенным в белый цвет стенам.
Ребекка решила подняться наверх в фонарное помещение.
Оно было шестиугольным и имело в диаметре около сорока футов, но казалось меньше из-за огромных размеров фонаря посередине. Окна от пола до потолка открывали панорамный вид, от которого захватывало дух, – на остров и на необъятный Атлантический океан, раскинувшийся во все стороны от него. К северо-западу материк просматривался тончайшей линией, а во всех остальных направлениях была одна только вода.
Ребекка внимательно вглядывалась вдаль, ища любые суда в доступной видимости, и, не найдя, принялась кружить вокруг фонаря, осматривая каждую часть острова, словно бы разглядывая кадры аэрофотосъемки. Отсюда, сверху, остров просматривался как на ладони, и она стремилась разглядеть хоть что-то, ускользнувшее от ее внимания при исследовании местности.
Вот тогда-то ее взгляд остановился на группе небольших зданий слева от нее, крытых гофрированным кровельным железом.
Они находились на противоположном от материка берегу, в конце грунтовой дороги, отходящей от объездной. Каким-то образом, когда она ехала из общежития к маяку, она их пропустила.
Но ее внимание привлекли не здания.
А то, что хранилось за ними.
Это была моторная лодка.
Ранее
Находясь за рулем своего джипа, Ребекка точно следовала указаниям Джонни, но они все равно чуть не пропустили съезд к лощине Симмонса. Его план «Б» состоял в том, чтобы отправиться на место раскопок, где работал Карл Стелзик.
Дорога, шедшая вниз, казалось, состояла из одних ухабов и выбоин, но почти полностью была затемнена кронами деревьев, поэтому грунт смерзся от осенних заморозков, делая их путь вполне проезжим. Внизу Ребекка увидела забрызганный грязью «шевроле траверс», рядом с которым она припарковалась, и сразу поняла, что они прибыли туда, куда и планировали. Задние сиденья в той машине были сложены, а грузовой отсек был заполнен разнообразным шанцевым инструментом. На лобовом стекле красовалась наклейка Музея естественной истории и табличка с надписью «Персонал».
– Что ж, план «Б» кажется получше плана «А», – усмехнувшись, сказала она.
– Будем надеяться на это, – ответил Джонни. Заперев машину, они двинулись к более густому лесу. Ребекка была одета в старые кроссовки и старые джинсы и не боялась грязи на тропинке, тем более что, как оказалось, по мере продвижения в глубь леса поверхность становилась все более смерзшейся и утоптанной.
Прошло пятнадцать минут, потом еще десять и еще десять, и, наконец, Ребекка спросила:
– Ты хоть представляешь, где находится это самое место раскопок?
– Думаю, оно уже близко, – ответил Джонни, но его голос прозвучал не слишком уверенно.
В ту же секунду он провалился одной ногой в лужу, замаскированную корнями дерева, причем вода дошла до лодыжки.
– Ты, сестричка, как всегда вовремя со своими вопросами, – пробормотал он, останавливаясь. Ботинок и штанина у него промокли.
– Ты в порядке? – спросила Ребекка.
Ее брат покраснел от раздражения, но, как обычно, постарался перевести все в шутку:
– На пикник на природе не тянет, верно? – сказал он с напускной беззаботностью.
Ребекка догадывалась, что брат не просто раздражен и досадует на себя из-за того, что промочил ноги и вынужден искать Стелзика, но и чувствует себя виноватым – ведь это он втравил ее в эту историю, приняв щедрое предложение Ребекки стать на один день его персональным водителем. Она захотела успокоить его, но, по правде говоря, сама начала злиться не на шутку. Сегодня ничто не напоминало отдых на пляже под рокот волн или посиделки в уютном кафе с вкусной выпечкой у пылающего камина. Она знала, что Вороний остров представляет собой довольно-таки дикое место, но не до такой же степени?! И она совсем не собиралась идти в поход в мокрый осенний лес, когда утром выезжала из дома.
– Прости, что так получилось, – в унисон ее мыслям раздался голос Джонни.
– Попробуй позвонить ему еще раз, – предложила Ребекка.
Он показал ей свой мобильный телефон:
– Нет сигнала.
Ребекка проверила свой – то же самое.
– Думаю, нам нужно возвращаться, – сказала она.
Джонни беспомощно посмотрел на нее.
Ребекка продолжала:
– Пойми, мы не знаем, куда идем, где этот твой доктор Стелзик, а если тропа сейчас оборвется, то мы вообще окажемся без связи посреди лесной чащи.
– Стелзик сказал, что место раскопок находится здесь.
– Здесь? И где же? Мы уже добрых мили полторы прошагали. Сезон заканчивается, в общежитии, где он остановился, ни души. Откуда ты знаешь, что он все еще здесь?
– Если Стелзик уже уехал, – сказал Джонни, – почему его машина осталась там, на парковке у начала тропы в лощину?
Ребекка только пожала плечами.
Джонни сделал шаг к ней, и его мокрый кроссовок комично захлюпал и зачмокал. Джонни рассмеялся:
– А как по мне, так мы неплохо проводим время, сестренка.
Она не могла не улыбнуться в ответ.
– Бек, давай договоримся так: если еще через десять минут мы не найдем моего эксперта, то повернем назад. Идет?
Он говорил тихо, вкрадчиво и очень убедительно, как когда-то в детстве, когда убеждал Ребекку не злить отца настойчивыми расспросами об их матери.
Вдруг в их разговор ворвался резкий звук.
Они переглянулись.
– Что это было, черт возьми? – спросил Джонни.
Но он точно знал, что это был за звук.
Они оба это знали.
В глубине леса кто-то кричал.
31
Ребекке хватило десяти минут, чтобы добраться на машине до зданий, которые она увидела с маяка.
Пока она ехала, она думала о моторной лодке, которую там заметила, и волны страха начали накатывать на нее одна за другой. Ее пугало даже не полное отсутствие опыта мореплавания, а мысль о том, чтобы спустить эту посудину на воду и отправиться в плавание по Атлантике, такой необъятной, свирепой и непредсказуемой.
Добравшись до группы зданий, она увидела, что от всех них, кроме одного, остались одни руины, а целое было превращено в мастерскую, совмещенную с лодочным эллингом: за незапертыми широкими воротами виднелись верстаки и инструменты.
Там же находилась и моторная лодка.
Вернее, даже не лодка, а достаточно мощный катер.
Он был выкрашен в красный цвет, а на борту красовалась надпись «Крайслер Марин». Над палубой не было никакой надстройки, а только открытая сзади полурубка с ветровым стеклом, за которым виднелся руль. К счастью, катер стоял на специальном прицепе, готовый для спуска на воду.
Ребекка широко распахнула ворота эллинга и обнаружила внутри еще и весельную шлюпку. Создавалось впечатление, что ее начали красить и бросили. Оттащив ее с дороги, она села за руль, дала задний ход, подъехала вплотную к прицепу и попыталась закрепить его дышло на фаркопе своего джипа. Дышло оказалось чертовски тяжелым, но после нескольких попыток ей это удалось. Ребекка взглянула на часы – было уже почти четыре часа дня.
До заката оставалось тридцать минут, а еще через час остров окутает полная тьма. Ну что ж, выбор очевиден: ей придется подождать до утра. С катером на буксире она вернулась в магазин.
Весь следующий день от восхода до заката шел дождь. Она постоянно смотрела в окно магазина, ожидая, когда прояснится, но дождь не прекращался.
На следующий день поливало по-прежнему, и она поехала на джипе с лодкой на прицепе на поиски провизии и одежды, но не нашла ни того, ни другого.
На третий день наконец-то выглянуло солнце.
Она встала рано и быстро добралась до порта. Ей потребовалось несколько попыток, чтобы выровнять прицеп на стапеле, и как только ей это удалось, она начала осторожно подавать джип назад, пока колеса прицепа, а за ними и частично дно лодки не оказались в воде.
Она понятия не имела, какая часть корпуса должна соприкасаться с водой, поэтому остановилась, когда в воде оказалась примерно половина днища, заглушила двигатель джипа и отстегнула крепеж, удерживавший катер на прицепе. Она почувствовала, как катер под собственным весом заскользил со стапеля, а потом ударился о воду.
И тут же начал дрейфовать по ветру прочь от пристани. Ребекка рванулась вперед, намочив кроссовки и штаны, и попыталась схватиться за борт. Она промахнулась, чуть не потеряла равновесие, но сделала еще одну попытку, оказалась по пояс в воде, но смогла уцепиться за катер. Тот стремительно уходил от берега, и Ребекка почувствовала, как у нее леденеют ноги.
Ярдах в сорока от пристани Ребекке удалось перевалиться через борт и забраться в полурубку. Та не давала надежного укрытия от ветра, но в носовом рундуке Ребекка обнаружила ветровку, одеяло и аптечку. Нацепив ветровку, застегнув ее на молнию и накинув одеяло на плечи, она прошла на корму. Там у ее ног обнаружилась трубка, не закрепленная на одном конце, по которой, как решила Ребекка, в мотор должно было подаваться горючее. Стоя на коленях у подвесного мотора, она нажала на рычаг и аккуратно спустила двигатель в воду, после чего подключила к нему топливопровод.
После этого Ребекка нажала на кнопку пуска.
Ничего не произошло.
Она пыталась снова и снова. Каждый раз мотор хрипел пару секунд, как задыхающийся старик, а затем умирал. Ребекка не оставляла свои попытки, но через некоторое время двигатель вообще перестал на них реагировать, и она решила, что либо перелила его, либо, что еще хуже, в баке катера вообще не было топлива.
Без сил Ребекка рухнула на сиденье на корме.
Ветер стих, катер больше не сносило в море, поэтому она снова спустилась в ледяную воду и, используя один из найденных на катере канатов и размотав его на всю длину, принайтовила к сварной металлической скобе на стапеле.
Затем ей пришлось вернуться в магазин, чтобы переодеться.
Она прыгнула в море за катером в тех вещах, которые нашла на заправке, а теперь она переоделась в свою одежду, которая после стирки высохла, но стояла колом от соли. Пришлось натянуть промокшие кроссовки, потому что другой обуви у нее не было.
После этого она вернулась в порт.
Вот только кое-что там изменилось.
Катера у пристани больше не было.
Ранее
Ребекка и Джонни побежали по тропе среди деревьев в том направлении, откуда донесся крик. Вскоре они оказались на лесной прогалине. На ее противоположной стороне, там, где тропинка вновь ныряла в чащу, валялась большая сумка, из которой высыпались какие-то предметы.
И, как оказалось, не просто предметы, а комплект инструментов археолога.
– Доктор Стелзик, где вы? – закричал Джонни.
В лесу стояла странная тишина: ни ветерка, ни щебетания птиц. Ребекке показалось, что она перенеслась в какое-то другое измерение, в затаившийся и враждебный ей мир.
– Доктор Стелзик! – снова прокричал Джонни.
Они с Ребеккой быстро переглянулись, без слов поняв друг друга: видимо, они слышали крик Стелзика.
Брат с сестрой углубились по тропе в чащу. Корни деревьев мешали идти быстро, но очень скоро они выбрались на следующую прогалину. Оказалось, что они стоят на гребне крутого склона.
Внизу, в лощине, неподвижно лежал человек.
– Доктор Стелзик! – закричал Джонни.
Ребекка почувствовала, как холодная рука страха сжимает ей сердце. Этот человек мертв? Джонни меж тем начал спускаться вниз. Только теперь Ребекка по шурфам и ограничительным лентам, натянутым здесь и там, поняла, что они вышли к месту раскопок.
– Джонни!
Он не остановился, стремясь поскорее оказать помощь лежащему внизу человеку, а Ребекка, оглядев участок, окруженный лесом, вдруг почувствовала, что что-то здесь не так.
– Джонни! – вновь закричала она громче и отчаяннее.
– Что?
Она не знала, как объяснить свои ощущения, и только беспомощно повторяла: «Что-то не так». Деревья стеной стояли вокруг лощины, ветви скрипели на ветру, как корпус старого деревянного корабля, а Джонни был уже в самом низу и почти добрался до тела археолога.
«Возьми себя в руки!» – скомандовала себе Ребекка. Вдруг перед ней отчетливо встали испуганные лица Киры и Хлои. «Я не должна была приезжать сюда, я не должна была…»
– Бек! – донесся до нее вопль Джонни.
Он перевернул тело мужчины. «Бек! – в который раз позвал он ее. – Спускайся же, не стой столбом!»
Она поспешила вниз. Сердце у нее учащенно билось, но, подходя к распростертому телу и при этом отодвигая Джонни в сторону, она полностью отбросила свои страхи и дальше действовала автоматически. Многолетняя выучка врача скорой помощи сработала, словно она находилась в смотровой приемного покоя, а не в сотнях миль от дома посреди лесных дебрей.
– Ты думаешь, это Стелзик? – спросила она у Джонни, прислушиваясь и пытаясь уловить бульканье в груди мужчины на случай, если в его дыхательных путях скопилась рвота или другая жидкость.
Джонни кивнул, протягивая ей бумажник.
– Это я нашел на земле рядом с ним, – сказал он.
В бумажнике были банковские карты, аккуратно сложенные чеки и квитанции. Ребекка вытащила одну из карт, увидела на ней надпись «Доктор К. Стелзик» и снова переключила свое внимание на лежащего.
В его волосах была кровь.
– Он жив, Бек?
Ребекка нащупала пульс.
– Жив!
Джонни вздохнул с облегчением:
– Что с ним случилось?
Она быстро произвела визуальный осмотр, расстегивая одежду мужчины, и никаких повреждений, кроме раны не голове, не обнаружила.
Стоя на коленях рядом с ним, она открыла пострадавшему рот, чтобы перепроверить его дыхательные пути. Все нормально, дыхание ровное, ни сипения, ни хрипов. У нее не было никакого оборудования, чтобы проверить его жизненные показатели, но ничего угрожающего она не увидела, а когда сильно сжала его трапециевидную мышцу, чтобы проверить двигательные рефлексы, Стелзик, как и положено, вздрогнул.
Включив свой мобильный телефон как фонарик, она проверила реакцию его зрачков на свет: они сразу же и одинаково сузились в обоих глазах. Когда она убрала свет, они расширились. Она могла бы сделать больше, но без нужного оборудования многие процедуры было сложно выполнить, и опыт подсказывал ей, что эти проверки не понадобятся.
– Я думаю, что он скоро придет в себя, – сказала она.
И действительно, Стелзик почти сразу же зашевелился, веки его задрожали. Он открыл глаза, увидел Ребекку и застонал.
– Как вы себя чувствуете, доктор Стелзик?
Мужчина снова застонал, лицо его исказилось. Ребекка огляделась по сторонам.
– Нам нужно принести ему воды, – обратилась она к Джонни.
– По дороге сюда был ручей. – Брат взял старое ведро с места раскопок и быстрым шагом направился к тропе, ведущей вверх по склону.
– Как вы себя чувствуете, доктор Стелзик? – повторила Ребекка.
Мужчина медленно сел.
– Вроде нормально, – сказал он не очень уверенно. Он потер правый глаз. – Голова болит… – Потом взглянул на Ребекку, огляделся по сторонам и медленно произнес: – Извините, но я не знаю, кто вы…
– Меня зовут Ребекка, – сказала она. – Я сестра Джона Мерфи. Вы должны были встретиться с ним сегодня в общежитии. Теперь понятно, почему вас там не было.
Ему удалось улыбнуться:
– Похоже, я потерял сознание.
– Вы помните почему?
Он сглотнул, откашлялся, но промолчал.
– Доктор Стелзик, помните, что с вами случилось?
– Карл, зовите меня Карл. – сказал он. – Нет, не помню.
– У вас кровь на голове.
Он дотронулся пальцами до рассечения.
– Похоже, вы упали, – продолжала Ребекка.
– Не помню…
Ребекка не удивилась. При травмах головы такое возможно. Стелзик выглядел моложе, чем она ожидала: на вид ему было слегка за сорок и, несмотря на грязь на щеках и на растрепанные волосы, он выглядел привлекательно и казался спортивным и подтянутым.
Мгновение спустя Джонни появился на склоне с ведром с водой и принялся осторожно спускаться.
– Вам лучше, Карл? – спросила Ребекка у Стелзика.
– Да, немного, – сказал он, хотя в голосе его слышалось сомнение.
В этот момент из леса послышался сильный шум, словно кто-то продирался сквозь чащу.
– Джонни! – крикнула Ребекка. – Стой!
Брат остановился на полпути, замерев на склоне:
– Бек, что происходит?
И тут из травы вынырнуло нечто.
Мощное тело, открытая оскаленная пасть.
Ребекка медленно поднялась на ноги, вытянув руки перед собой. Это была собака, по виду – золотистый ретривер. Из уха у нее текла кровь и капала с нижней челюсти.
– Тихо, тихо, – медленно проговорила Ребекка, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно. – Все в порядке.
Собака зарычала.
– Все в порядке. Успокойся. – При звуке ее голоса собака замерла и даже немного подалась назад. Ребекка взглядом велела Джонни оставаться на месте и вновь сосредоточилась на собаке. – Все в порядке, – повторила она. – Хорошая собачка, не бойся.
Наступила полная тишина.
А затем, через долю секунды, собака бросилась на нее.
32
Катер пропал.
Но не мог же он просто исчезнуть?
И тут Ребекка его увидела. Он дрейфовал в сторону открытого моря и был частично скрыт причалом. За катером тянулся швартовочный конец, как последняя нить, которая могла бы соединить его с берегом.
Она кинулась к берегу, начала раздеваться, торопясь и путаясь в одежде, скинула мокрые кроссовки, но, когда осталась только в футболке и белье, холодный порыв ветра вспенил воду перед ней и отрезвил ее: Ребекка вспомнила, что находится на острове уже пять недель, стоял декабрь, температура воздуха опускалась ниже нуля, она не имела ни малейшего представления ни о режиме приливов и отливов в этой бухте, ни о течениях.
Даже если она доплывет до катера, что тогда?
Атлантика в это время года была суровой даже для опытных мореходов, а у нее не было никакой гарантии, что двигатель запустится, потому что она не знала, есть ли в баке катера топливо.
Полураздетая, она опустилась на корточки у кромки воды, ее кожа порозовела от холода, а слезы затуманили глаза.
И тогда она вспомнила о шлюпке.
Ребекка натянула одежду, села в джип и поехала обратно в эллинг. Там она попробовала втащить шлюпку на прицеп и закрепить ее. К тому времени, когда ей это удалось, руки ее горели и были посечены веревками, мышцы болели и она вся вспотела под одеждой. Наконец Ребекка завершила свою тяжелую работу и смогла бросить взгляд на океан: небо было чистым, а поверхность воды казалась спокойной и гладкой.
Вернувшись в гавань, она спустила шлюпку с прицепа вниз по стапелю и полностью сосредоточилась на посадке в нее, пытаясь подавить свой страх перед путешествием, которое ей предстояло. Шлюпка раскачивалась, и, когда она забиралась в нее, одно из весел чуть не вырвалось из уключины. Ребекка еле успела схватить его. Наконец она устроилась в шлюпке и взялась за весла.
Пересекая гавань, она едва успевала уворачиваться от плавника, который течением поднесло к берегу, а когда она выбралась в открытое море, почувствовала наконец ощущение полной свободы. Впрочем, длилось оно недолго.
Чем дальше она уходила от берега, тем неспокойней становилось море. Ветер был совсем не сильный, но качка ощущалась очень заметно, и с ней приходилось бороться всерьез.
Она налегла на весла и скоро заметила, как вода за бортом поменяла цвет с зеленого сначала на синий, а потом и на серый. Ребекка оглянулась, пытаясь разглядеть береговую линию материка или хотя бы намек на нее, чтобы у нее был хоть какой-то ориентир. Как далеко ей придется грести, прежде чем она сможет увидеть силуэт Монтаука?
Через некоторое время, несмотря на холод, она страшно вспотела, а весла начали вырываться из скользких ладоней. Дыхание сбилось, мышцы горели, и теперь она оказалась достаточно далеко от берега, чтобы почувствовать себя совершенно беззащитной. Крохотной щепкой в необъятном океане.
Ребекка бросила взгляд в сторону Хелены. Она прошла уже полмили, может быть больше, и на горизонте, над дальней стороной острова, начали формироваться кучевые облака. Возможно, ветер усилится. У нее не было с собой ни еды, ни воды. Спасательного жилета у нее тоже не было. Она так отчаянно пыталась сбежать с острова, что даже не взяла с собой самого необходимого. «Черт возьми, на что я только рассчитывала? Почему не подготовилась?» – подумала она.
– Я просто хочу домой, – тихо сказала Ребекка, словно оправдываясь.
Океан в ответ безмолвствовал.
– Я просто хочу увидеть своих девочек, – она выдохнула эти слова так, как будто они были последними в ее жизни. Ей захотелось расплакаться, но у нее не хватало сил даже на это. Потом Ребекку затрясло с ног до головы. Все тело болело.
Она позволила буре чувств ненадолго овладеть ею, но потом волевым усилием взяла себя в руки. К этому времени погода уже поменялась. Ветер усилился, и облака угрожающе потемнели.
«Никакой это не остров – с тоской подумала она. – Это – самая настоящая тюрьма. И я здесь в заточении».
И развернула шлюпку к берегу.
Ранее
Когда собака бросилась на нее, Ребекка отпрянула назад, запнулась об оградительную ленту и потеряла равновесие. Падая, она увидела, как Джонни бежит к ней, бросив ведро.
Но, как оказалось, не Ребекка была целью нападения.
Собака кинулась на Стелзика. Он поднял руку, защищая лицо и шею, и тогда могучие клыки впились в его запястье, археолог закричал от боли, и лес подхватил его крик ужасным эхом. Он попытался стряхнуть с себя собаку, высвободить руку из тисков ее челюстей, но она его не отпускала, и собачьи когти рвали ему рубашку. Ребекка выпуталась из ленты и поднялась на ноги, и в тот же момент челюсти собаки как по волшебству разжались – уже через секунду зверюга унеслась в глубину леса и скрылась за деревьями.
Стелзик катался по земле и стонал, кровь ручьем текла по руке. Ребекка опустилась на колени рядом с ним, успокоила и принялась осматривать его раны. Выглядели они плохо, но могли быть и хуже. Джонни в это время пошел к лесу по собачьему следу.
– Рокси, – пробормотал Стелзик, прижимая окровавленную руку к телу и баюкая ее. – Это моя собака. Я не знаю, что с ней случилось.
Он мучительно подбирал слова:
– Я брал ее сюда на раскопки каждый день в течение последних семи месяцев, но сегодня она словно сошла с ума…
Ребекка посмотрела в сторону леса и вспомнила, что они пришли сюда на крик. Возможно, тогда это был не был крик боли или зов о помощи, а просто Стелзик звал Рокси.
– У Рокси есть прививка от бешенства? – спросила она.
– Да, я всегда водил ее к ветеринару вовремя.
– А не было у нее каких-нибудь травм за последние несколько дней?
– Нет.
– И она не дралась с другими животными?
– Нет, нет, ничего подобного.
– И во время вашего пребывания здесь она не болела?
– Нет, с ней все было в порядке.
Джонни успел подобрать ведро, заново набрать воду и вернуться. Он поставил ведро рядом со Стелзиком и, черпая воду горстью, принялся промывать раны археолога. Следы от зубов четко проступили на запястье и предплечье, на груди царапины в разрывах рубашки начали наливаться красным цветом.
– Кажется, я поскользнулся, – морщась от боли, проговорил Стелзик.
– В смысле? – недоуменно спросила Ребекка.
– Понимаете, я кое-что начал вспоминать. Рокси взбесилась, убежала в лес, я бросился за ней, но поскользнулся на скользкой тропе. Видимо, я отключился. Теперь у меня очень болит голова вот здесь.
Он снова дотронулся до рассеченной макушки.
– Нам нужно перевязать ваши раны, – сказала Ребекка.
– У меня здесь на раскопках ничего такого нет.
– Не волнуйтесь. У меня аптечка в машине.
– Вы говорите как настоящий врач, – пробормотал Стелзик.
– Я и есть врач. За восемь лет учебы любой научится перевязывать раны, – улыбнулась Ребекка.
Вместе с Джонни она помогла Стелзику сесть.
– Как вы думаете, что случилось с Рокси? – спросил он.
– Не знаю, – призналась Ребекка, – но нужно это выяснить. Это значит, что собаку придется поймать. Кстати, Карл, есть ли на острове какая-нибудь амбулатория или фельдшерский пункт?
– Нет. Просто имеется шкаф с лекарствами.
– Где именно? – спросила Ребекка, подумав, что в «шкафу», как выразился археолог, наверняка имеется больше средств первой помощи, чем у нее в машине.
– В общежитии, в котором я остановился.
– Вы сможете встать?
Стелзик кивнул.
– Думаю, да.
Они помогли ученому подняться на ноги, и тут заговорил Джонни:
– Извините, доктор Стелзик, я должен представиться. Я Джон Мерфи.
– Здравствуйте, Джон, – ответил Стелзик, пожимая протянутую руку. – Мне очень неловко, что вам обоим пришлось увидеть меня в таком ужасном состоянии. Мой «шевроле» остался на стоянке рядом с началом тропы. Наверное, вы сюда тоже на машине добрались. Не могли бы вы, Джон, оказать мне еще одну любезность и отвезти меня в общежитие, а по дороге мы бы с вами поговорили.
– Вы вовсе не обязаны, доктор, делать мне одолжение… – забормотал Джонни, но Стелзик прервал его.
– Все в порядке, – сказал он, пытаясь улыбнуться. – Это самое малое, что я могу для вас сделать в благодарность за помощь, которую вы с вашей сестрой мне оказали. – Стелзик обернулся к лесу, и улыбка его исчезла. – Что мы будем делать с Рокси?
– Послушайте, Карл, – взяла на себя инициативу Ребекка. – Сейчас мы отведем вас к моей машине и перевяжем вашу руку. А потом мы с Джонни вернемся и попытаемся найти вашу собаку.
– Большое вам спасибо, – рассыпался в благодарностях Стелзик, и Ребекка улыбнулась в ответ. Впрочем, возвращаться в лес ей совсем не хотелось. Еще меньше она хотела искать собаку, которая может оказаться опасной.
Больше всего на свете ей хотелось, чтобы этого дня со всеми его странными событиями вообще никогда не было.
Прорыв в расследовании
Не в силах уснуть после звонка Эми Хаузер, Трэвис встал очень рано и тотчас отправился на работу. Сначала он получил запись разговора, который состоялся у Хаузер с неизвестным накануне вечером, и прослушал ее на своем компьютере.
«Я слышал, ваш коллега художницу ищет. Так скажите ему, пусть еще раз проверит ее приятеля», – отчетливо раздался голос говорившего.
Еще до того, как Хаузер успела ответить, абонент отключился и запись закончилась. Трэвис тут же включил ее снова, и ему показалось, что звонивший попытался изменить свой голос или замаскировать характерный акцент, нарочито правильно проговаривая каждое слово.
В журнале регистрации было указано, что звонок поступил с таксофона в Гринпойнте. Трэвис позвонил специалистам, чтобы узнать, много ли уличных камер установлено в этом районе Бруклина. Ему сказали, что немного, и вряд ли с них удастся получить запись хорошего качества, пригодную для опознания. Таким образом, напрашивался один из двух выводов.
Возможно, звонивший пытался вмешаться в ход расследования, уведя его в сторону, потому что знал, что случилось с Луизой Мэйсон, и боялся, что Трэвис сможет узнать его голос, поскольку беседовал с ним раньше.
Либо неизвестный был чертовски напуган.
Трэвис подтянул к себе блокнот и вновь просмотрел свои записи по итогам опроса приятеля Луизы.
Джонни Мерфи – что Трэвис знал об этом человеке?
А что, если звонивший боялся Мерфи? Мог он быть свидетелем того, что Мерфи сделал? Если неизвестный боялся мести, то наводка в час ночи, когда Трэвиса не было на месте, чтобы задать вопросы, имела смысл.
Трэвис взял свой блокнот, папку с делом Луизы Мэйсон и направился в видеозал двумя этажами выше. Пока он ждал лифта, он вновь принялся просматривать свои записи, стараясь восстановить в памяти разговор с Джонни Мерфи… Двери лифта распахнулись, и он внезапно столкнулся со своим высшим начальством в лице Кэтрин Маккензи, руководившей всеми детективами.
– Доброе утро! – сказала она.
– Здравствуйте, шеф, – ответил Трэвис и шагнул в лифт. Он нажал кнопку восьмого этажа и украдкой взглянул на Маккензи. Высокая и стройная женщина чуть за пятьдесят. Трэвис всегда считал ее привлекательной, но она мало улыбалась и имела репутацию личности суровой и бескомпромиссной.
– На работу с утра пораньше? – спросила она.
– Да вот, пытаюсь напоследок, что называется, «подчистить все хвосты».
– Значит, всю ночь трудились?
– Нет, – ответил Трэвис, – просто не хочу уходить на пенсию с незаконченным делом. – Он выразительно помахал блокнотом. – Осталась одна загадка, которая меня не отпускает.
Она взглянула на него с полуулыбкой. Трэвис подумал, что ей идет быть приветливой.
– Вы ведь Трэвис, верно? – спросила Маккензи.
– Да, мэм.
Он никогда не работал напрямую под ее началом, но слышал, что она умна и обладает цепкой памятью, в том числе на имена и лица. Ее называли «очень крутой» и «железной леди Мак», а некоторые (впрочем, еле слышным шепотом) говорили, что она лесбиянка. Наверное, потому, что Маккензи была одинока и никогда не появлялась с мужчиной на мероприятиях нью-йоркской полиции. Трэвис понятия не имел, правда ли это, и считал, что такие слухи были вполне предсказуемыми в отношении женщины в преимущественно мужской среде, да еще на такой солидной должности. Вообще, Трэвис предпочитал слушать тех коллег, которым доверял, а Эми Хаузер как раз работала в 40-м участке, когда Маккензи его возглавляла. Эми рассказывала Трэвису, что Маккензи была строгой начальницей, но при этом всегда стояла горой за своих подчиненных перед высшим руководством. Если ты – хороший коп, ей было все равно, кто ты и откуда, и ты мог всегда рассчитывать на ее поддержку.
– Мне жаль, что вы покидаете нас, детектив Трэвис, искренне жаль, – голос Маккензи ворвался в череду его мыслей.
Их глаза встретились, и этот взгляд сказал ему многое: она прекрасно понимает, что он уходит на пенсию не по своему желанию, а потому, что новое руководство нью-йоркской полиции применило принцип «новая метла по-новому метет» и избавляется от тех, кто считался «пережитком прошлого». А еще – что Маккензи не согласна с этим, но то было решение, принятое выше уровня ее полномочий.
– Я ценю это, шеф.
Двери лифта распахнулись на восьмом этаже.
– Удачной охоты, детектив, – напутствовала его Маккензи.
Трэвис пошел по коридору к видеозалу, размышляя о своем уходе на пенсию и о том, чем он после этого будет заполнять свои дни. Он не раз задумывался, а не переехать ли ему на юг? Пара его старых приятелей из нью-йоркской полиции сейчас жили в Каролине и были в восторге. В принципе, он мог бы отправиться еще дальше, например во Флориду, где он никого не знал, но где не было нью-йоркских зим…
Но в итоге он так и не решился на переезд.
То есть повел себя так, как и предсказывала его бывшая жена Наоми. Она всегда обвиняла Трэвиса в том, что ему не хватает воли и решительности, чтобы довести замысел до конца или попробовать что-то новое. «Ты всего боишься! – кричала она. – Боишься выйти за рамки, отказаться от привычной рутины». Под «рутиной» она имела в виду и его работу, и город Нью-Йорк, его Нью-Йорк. Но Трэвис не был трусом. Трус не смог бы служить в полиции, и не просто в полиции, а в «убойном» отделе, видеть все те ужасы, которые люди творили друг с другом. Трэвис не испугался: он просто понял, что не хочет переезжать в другой штат и начинать там новую жизнь с Наоми. И после того как она ушла от него, после того как дети покинули семейный дом и выбрали свои собственные пути, он не хотел делать это в одиночку.
Войдя в зал, Трэвис зашел в кабинку с видеомагнитофоном и плотно прикрыл за собой дверь, хотя в помещении никого не было. Он подкатил кресло на колесиках к маленькому телевизионному монитору в углу, открыл папку с делом и вынул нужный DVD-диск из специального кармашка под обложкой.
С того момента, как появились видеокамеры, Трэвис стремился по возможности записывать все опросы свидетелей, если те соглашались. По закону он не обязан был этого делать, и большинство полицейских не удосужилось бы нажать на кнопку записи до первого официального допроса, но Трэвис был не таков. Хотя заметки, которые он делал по ходу беседы, были очень подробными, из слов на странице блокнота нельзя было понять, в какой манере человек общается, как реагирует на новые вопросы, к которым не смог подготовиться, каков его язык тела и выражение его лица. Некоторые из коллег посмеивались над привычкой Трэвиса вести видеозапись, но всегда делали это за его спиной. Трэвис как-то случайно услышал, что они считали его копом с дырявой памятью, не способным без видеозаписей запомнить, кто есть кто в том деле, которое он вел. Впрочем, такое могло быть сказано и в шутку, поэтому он не обращал внимания на пересуды.
А в такие моменты, как сейчас, видеозаписи оказывались поистине бесценными, в точности воспроизводя все нюансы прошлого и превращаясь в своего рода машины времени.
Трэвис поместил DVD-диск в дисковод.
После того как дело об исчезновении Луизы Мэйсон передали ему, он опросил всех, кто вступил или мог вступить с ней в контакт в ночь ее исчезновения и в дни, непосредственно предшествовавшие этому событию. Среди опрошенных был Джонни Мерфи, родители Луизы, ее друзья, гости и организаторы благотворительного вечера, персонал отеля «Роял-Юнион» в Ист-Виллидж, где проходило мероприятие. Здесь ее видели в последний раз, с камер отеля было получено ее последнее изображение: Луиза разговаривает с неизвестным мужчиной в баре менее чем за двадцать минут до своего исчезновения. Именно на этот снимок Трэвис смотрел последние три месяца.
Беседа с Джоном Мерфи, записанная на видео, проходила в его собственном доме в Бэй-Ридж на 81-й улице. Мерфи рассказал Трэвису, что отец оставил этот дом в наследство ему и его сестре, но его сестра живет отдельно с семьей на Виндзор-Террас. Эту информацию проверили. И не только эту. Пока все, что говорил Мерфи, подтверждалось, но не были ли его показания слишком уж гладкими? Самое время пересмотреть запись.
На экране появилось изображение Мерфи.
Он не мигая смотрел прямо перед собой, казалось бы, не испытывая никакого волнения.
– Что ж, мистер Мерфи, – услышал Трэвис свой собственный голос за кадром, – давайте начнем нашу беседу, если вы не против. Пожалуйста, расскажите мне о Луизе Мэйсон.
Человек на экране по-прежнему смотрел в пространство и не двигался.
Ранее
Вернувшись к своему джипу, Ребекка забрала хранившуюся в багажнике аптечку и полностью израсходовала дезинфицирующие средства и перевязочные материалы на обработку ран Стелзика. Укусы на его руке были неприятными, но в принципе могли быть и хуже. Никаких анализов на наличие инфекций, естественно, сделать было нельзя. Ребекка настаивала на том, чтобы сократить поиски Рокси и как можно скорее доставить археолога в больницу. Она считала маловероятным, что его собака заразилась бешенством, несмотря на проявленную ею агрессию, но в лесу явно жили скунсы, летучие мыши и еноты, а эти животные считались традиционными переносчиками вируса бешенства, поэтому она не могла полностью списать со счетов эту угрозу. Как и угрозу столбняка. Даже если Стелзик не заразился, ему как можно скорее требовался укол.
Всю дорогу до машин он твердил, что самостоятельно отправится на поиски Рокси, повторяя, что Ребекка не виновата в том, что собака сбежала. Однако Ребекка хорошо понимала, что лучше им с Джонни пойти в лес одним. Стелзик явно чувствовал себя неважно, поэтому после того, как он открыл свой «шевроле», завел двигатель и включил обогреватель, они оставили его в машине, чтобы он согрелся, и направились обратно в лес по той же тропе.
– Надеюсь, твой уважаемый эксперт ответит на все твои вопросы, когда мы вернемся, и пусть попробует этого не сделать, – мрачно заметила Ребекка.
– Как ты думаешь, у собаки и правда бешенство? – опасливо спросил Джонни.
Они подошли сверху к тому месту, где трава все еще была окрашена в красный цвет и где Рокси напала на Стелзика.
– Маловероятно, – ответила она.
– Так что же случилось с собакой?
Ребекка огляделась вокруг и поежилась:
– Может быть, она испугалась…
– Чего?
Как только они ушли со склона и вернулись в лес, свет пропал, и только отдельные солнечные лучи прорезали густой полог яркими стрелами. Это создавало странную атмосферу изменчивости и зыбкости, которая вызвала в Ребекке новый прилив тревоги.
– Чего испугалась собака? – переспросил Джонни.
Ребекка посмотрела на брата. Выражение его лица, находившегося в тени, как-то неуловимо изменилось, и она не могла понять, что же оно значит.
– Не знаю, Джонни, – ответила она, и ее тут же почему-то охватило ничем не оправданное желание немедленно позвонить Ноэлле и узнать, что с девочками все в порядке. – У тебя на телефоне есть сигнал?
– Совсем слабый, всего один столбик.
– Ну, у меня и этого нету.
Тогда Джонни молча протянул ей свой телефон, и она принялась набирать номер Ноэллы, тревожно оглядываясь по сторонам и ожидая появления собаки в любой момент.
Ребекка попала на голосовую почту. «Это Ноэлла. Оставьте сообщение…» – послышалось в трубке.
Сердце у Ребекки упало. «Боже мой, эта поездка оказалась полной катастрофой», – подумала она.
Но, стараясь, чтобы ее голос оставался спокойным, она произнесла в трубку: «Позвони мне, когда получишь это сообщение, хорошо?» Ее палец завис над кнопкой завершения вызова, но неожиданно для себя она добавила: «Мне нужно, чтобы ты позвонила мне на телефон Джонни. Сразу же, как сможешь…» Она замолчала с надеждой услышать живой голос Ноэллы, но его не было. «Я тебе все объясню позже», – проговорила Ребекка и отключилась. Взгляд ее был вновь прикован к лесной чаще.
Пока она звонила, Джонни ушел вперед.
– Давай вернемся, – крикнула она ему.
Но на этот раз ее брат не ответил и продолжал идти по тропе вглубь леса.