Вороний остров — страница 4 из 10

Первопричины

Ранее

Ребекка спасла множество жизней, но в этом списке Рамон стоял особняком.

Полное имя: Рамон Алехандро Кортес. Красив и молод – только что исполнилось девятнадцать. Получил университетскую спортивную стипендию как перспективный футболист и переехал в Штаты. Когда сотрудники отделения неотложной помощи обыскали его одежду через несколько часов после того, как он туда поступил, они обнаружили коста-риканские водительские права и телефон с огромным количеством семейных фото. Мать, отец, братья, сестры. Рамон присутствовал на большинстве снимков – белозубая улыбка, сияющие счастьем глаза… Ребекку часто раздражали слащавые картины семейного счастья, заполонившие соцсети, потому что в них было много лжи и фальши. Но снимки Рамона с семьей брали за душу, потому что на них отразились истинные чувства незнакомых Ребекке людей. И еще потому, что эти фото напомнили ей собственные семейные портреты – те, где она была с отцом и братьями. В них тоже была только правда, та неуловимая атмосфера общности и причастности, которые она даже до разрыва не могла найти на своих снимках с Гаретом.

Рамона вырезали автогеном из разбитой машины после аварии на скоростной автомагистрали на Лонг-Айленде. Его друг-француз, живший в Нью-Йорке по той же стипендиальной программе, ехал слишком быстро в гололед и потерял контроль над своей «тойотой». По словам очевидцев, автомобиль занесло, трижды крутануло на обледенелой трассе, а потом перевернуло на крышу и бросило под грузовик. Водитель фуры затормозил, но это не помогло. Друг Рамона погиб на месте, а девушка Рамона, которая ехала на заднем сиденье и была не пристегнута ремнем безопасности, получила серьезные травмы. Ее смогли стабилизировать и довезли до больницы, но она умерла через час после того, как туда же прибыл Рамон с переломом бедра, сломанными ребрами, одно из которых воткнулось в легкое, и правой ногой, оторванной ниже колена. Такими травмами Ребекку было не удивить – в бытность клиническим ординатором она не вылезала из операционной и насмотрелась всякого. Стремительные спорткары и молодые люди, слишком юные для того, чтобы с ними справиться, обеспечивали постоянный приток оторванных конечностей и сломанных костей, как бы мрачно это ни звучало.

Вот только пациент Рамон Кортес запомнился ей навечно.

Он очнулся через несколько дней после госпитализации, весь в перевязках, в гипсе и на вытяжке. Оглядел палату налитыми кровью глазами, в которых во время аварии полопались сосуды, и попытался что-то сказать. Пока он был без сознания, его мать и отец приехали из Коста-Рики. Они находились у постели Рамона и тотчас заговорили по-испански: мать благодарила Бога за то, что ее сын пришел в себя, а отец что-то успокоительно зашептал, сжимая руку Рамона по мере того, как его глаза наполнялись слезами.

Но Рамон хотел поговорить не с ними.

Он сосредоточил взгляд на Ребекке – женщине в белом халате в углу палаты, наблюдавшей за семьей Кортес, прижав планшет к груди.

– Нога… – произнес он.

Было ясно, что, очнувшись, Рамон что-то почувствовал, а потом и увидел. Взгляд его скользнул вдоль кровати и подтвердил самые страшные опасения: пальцы ног, лодыжка, голень, икра, словом, все, что ниже колена, исчезло.

«А ведь он сможет почти полностью вернуться к нормальной жизни, – подумала Ребекка, поймав этот взгляд. – Сейчас делают такие протезы, что сложно догадаться об инвалидности многих, кто их освоил… Рамон вновь научится ходить, бегать и водить машину, плавать, даже заниматься альпинизмом. И в футбол снова сможет играть – во дворе со своими детьми или племянниками».

Но в тот день Ребекка поняла, что физическая потеря была самой малой частью того, что произошло с ее пациентом. Перед ней наглядно встала картина глубокой психологической травмы, о которой она раньше только читала в учебниках. Этот милый парень, который в последующие дни неизменно разговаривал с Ребеккой и медсестрами тихо и вежливо, произнося с сильным акцентом слова благодарности за их заботу и интересуясь, как у них дела, переживал глубочайшее чувство утраты.

Все амбиции, которые он лелеял до автокатастрофы, все его мечты – любовь болельщиков, большие деньги, игра на гигантских европейских стадионах, ставших современными колизеями, – все пошло прахом.

Сегодня она вспомнила о Рамоне не потому, что его молодая жизнь превратилась в руины, а совсем по другой причине. Она навсегда запомнила выражение его лица, когда она рассказала ему, что им пришлось сделать ампутацию. Он молчал, но его взгляд говорил: «Вы думаете, что спасли мне жизнь? Сделали лучше для меня? Нет, вы должны были позволить мне умереть».

33

На следующий день после того, как она безуспешно попыталась уплыть с острова на материк сначала на катере, а потом на шлюпке, Ребекка впервые за несколько месяцев вспомнила о Рамоне и о тогдашнем выражении его лица. Целых пять недель она была в разлуке с дочерями. Никакого спасения не было и не предвиделось. Каждый способ выбраться с острова – будь то сигнал SOS по рации, костер для привлечения внимания или попытка преодолеть сто одну милю по морю – был сопряжен с огромным риском. Причем не только с риском неудачи, но и с риском, вызванным краткосрочным успехом одного из ее почти безнадежных предприятий: ведь тогда Хайн и Лима узнают, что она жива. Может, ей лучше было бы навсегда остаться в лесу, как Джонни, никогда не выбираться из его зловещей чащи?

Она вспомнила Рамона, его взгляд, которым он спрашивал, не лучше ли ему было умереть, а не проходить через те испытания, которые ему приготовила жизнь?

Очевидно, что Ноэлла, Гарет, все друзья, которые знали или услышали о том, что Ребекка и Джонни пропали 30 октября, решили, что их уже не вернуть. Ведь прошло уже столько времени! Все эти люди, а также (и в особенности) ее дочери, учитывая их возраст, начали двигаться дальше, стараясь пережить эту потерю. Они шли вперед, но она застряла здесь без всякой надежды: она отбыла пять недель из двадцати двух своего «тюремного срока», у нее закончилась еда, и даже если каким-то чудом она дотянет до 31 марта, через двадцать четыре часа двое убийц сядут на паром. Они вернутся за ней… Сколько времени пройдет до того, как они поймут, что она все еще жива? Что случится потом? Как она сможет им противостоять?

Никак! Она не знала, как перехитрить беспощадных негодяев, она даже не умеет стрелять. Тогда какой смысл терпеть и мучиться, если по прошествии двадцати двух недель она умрет через несколько часов после открытия сезона? Лучше не доставлять убийцам такого удовольствия. Лучше покончить со всем этим, пока не стало хуже.

Лучше умереть прямо сейчас.

Следующие двое суток она редко вставала со своего матраса. Мир ее рухнул окончательно: она почти не ела из того немногого, что у нее оставалось, погрузилась в тяжелую дремоту. На вторую ночь пришел ее кошмарный сон. Он был ярким и создавал полное ощущение реальности, как будто остров перестал существовать: вот она идет из коридора в квартиру, смотрит на перекошенную цифру 7 на двери, а когда ковер начинает шевелиться под ее ногами, она чувствует каждое движение, каждое прикосновение, каждый запах.

– Ты должна остаться здесь, Ребекка! – прозвучал неумолимый механический голос.

Когда она проснулась, вся в поту, с бешено бьющимся сердцем, то испытала огромное облегчение, которое, впрочем, длилось недолго. Ее окружал все тот же полутемный магазин с его полупустыми полками, наполненными вещами, которые никак не помогут ей ни выжить, ни покинуть остров.

Но все же в глубине души она знала, что не способна сама прекратить течение своей жизни. Это не мешало ей перебирать в уме способы самоубийства – полоснуть ножом по запястьям, разбить окно в фонарной комнате маяка и выпрыгнуть наружу, – осознавая при этом, что у нее не хватит смелости довести дело до конца. И причина была только одна: ее дочери.

Если остается хоть один шанс – каким бы фантастичным он ни казался сейчас, – что она снова увидит их, обнимет их, вернется к ним домой, она должна постараться выжить.

Спустя еще один день разразился шторм, сопровождавшийся оглушительными ударами грома и мощными потоками воды, низвергавшейся с небес с такой силой, что казалось – наступил конец света. Крыша потекла настолько серьезно, что часть отделки потолка отвалилась, упав на пол магазина с глухим стуком.

Температура, и так минусовая, упала еще больше.

«Нужно найти припасы и теплую одежду, – подумала Ребекка. – А может быть, и новое пристанище».

Она принялась разглядывать свою карту и поняла, что на северном побережье осталось несколько неизученных ею участков – туда вели тропы и дорожки, отмеченные на карте, которых сегодня уже не существовало. Ребекка оделась, вышла из магазина и села за руль.

Оказалось, что нужно заправить машину.

Она планировала двинуться на запад по объездной дороге и начать с северо-западной оконечности острова, но вместо этого поехала в другую сторону, чтобы оказаться рядом с заправкой.

Тогда казалось, что это ее решение ни на что не повлияет, таким мелким и малозначимым оно было.

Но оно изменило все.

34

Ребекка наблюдала, как меняются цифры на счетчике бензоколонки, отсчитывая галлоны бензина, которые она заливала в бак «чероки». Она понятия не имела, сколько топлива осталось в бункере под бензоколонкой, и, по правде говоря, не хотела даже думать об этом. Возможно, единственное, что ей нравилось на острове, так это возможность путешествовать в его пределах. Каждая поездка давала ей ощущение цели в жизни и создавала чувство свободы. Она почти забыла, что такое настоящая свобода – возможность отправиться куда угодно, чувствовать себя в безопасности, находиться рядом с людьми, которых любишь, тогда, когда захочешь, – поэтому дорожила своим верным джипом.

Пока она заправляла «чероки», ее взгляд упал на забрызганный грязью «форд эксплорер», лишенный колес и поставленный на кирпичах в стороне от заправки. В первый раз она с трудом смогла разглядеть эту машину из-за буйно разросшихся кругом трав и плюща, опутывавшего ее, но теперь, каждый раз, когда Ребекка возвращалась на заправку, она пыталась представить себе, кому она мог принадлежать. В один из дней она даже поймала себя на том, что придумывает для «форда» целую предысторию.

Из-за того, что вся машина, включая номерной знак, была покрыта густым слоем грязи, она решила, что ее владелец жил там, где не было асфальтированных дорог. Однажды она протерла стекло на водительской двери, заглянула в салон и увидела внутри на полу раздавленные банки из-под газировки, пакеты от чипсов и упаковки от сэндвичей. Еще в машине был пустой вещевой мешок, закрывавшийся на молнию. На брелок была прикреплена фотография: на ней можно было разглядеть симпатичного мужчину лет сорока с женщиной примерно того же возраста. Пара явно была на отдыхе где-то в горах. Никаких детей на снимке не просматривалось, а в машине отсутствовали детские вещи. Ребекке почему-то пришло в голову, что владелец авто не мог иметь детей. Почему ей так показалось, она объяснить не могла. Мысленно она назвала хозяина «форда эксплорера» Стивом, потому что он был чем-то похож на врача с этим именем, с которым она была когда-то знакома.

– Как жизнь, Бек?

Она не просто дала человеку имя, но и начала с ним разговаривать или, вернее, представлять себе, как могли звучать их разговоры.

– Доброе утро, Стив.

Ребекка представила себе, как он ковыряется под капотом «форда», засучив рукава, а сейчас оторвался от работы и выпрямился, чтобы ее поприветствовать. Как и на фото, на голове у него была бейсболка «Нью-Йорк Метс». Он отрастил бороду с тех пор, как они в последний раз «разговаривали», и Ребекка подумала, что борода ему идет. И еще у него была прекрасная улыбка, но не для всех, а только для хороших друзей.

И Ребекка причисляла себя к ним, потому что проработала образ Стива так тщательно, что он стал для нее реальным. В разговорах с Ребеккой он был честен и открыт, потому что ей удалось завоевать его доверие…

Закаркала ворона.

Ребекка поймала себя на том, что с головой погружается в свою фантазию. Она осознала, как нелепо строить воображаемую жизнь для мужчины, которого она никогда не знала. Возможно, так она пыталась сбежать в другой мир, потому что альтернативой была только убогая заправочная станция, окруженная ржавым металлоломом и зарослями сорняков, где она сейчас находилась в реальности.

– Я тут кое о чем подумала, – сказала она.

Стив не поднимал глаз, продолжая работать, а потом усмехнулся и извлек из двигателя какую-то деталь:

– Ну, думать не вредно, правда, красавица?

Ребекка улыбнулась.

– Я подумала о твоем фото, том, что на брелоке.

Теперь Стив смотрел на нее.

– Почему у тебя нет детей, Стив?

Он застыл, отложил гаечный ключ и глубоко вздохнул. На его лицо набежала тень, которую он попытался согнать рукой, словно надоедливую муху, чтобы не выглядеть расстроенным в ее глазах.

– Тебе не нужно говорить об этом, если не хочешь, – быстро произнесла она.

– Нет, дело не в этом… – Он пожал плечами. – Просто история получается довольно грустная.

Ребекка кивнула. Она знала, что сейчас Стив раскроется перед ней. Так и случилось.

– Я и Эйприл – это моя жена – мы долго пытались завести детей. Боже, чего мы только не делали, – он снова улыбнулся, но теперь с тоской и горечью. – И у нее, и у меня было много братьев и сестер, а сами мы хотели много детей. Мы рано начали встречаться и поженились, когда мне было двадцать три, Эйприл двадцать один. И у нас не было никаких сомнений, что скоро пойдут детишки. Мы были молоды, здоровы, мы занимались любовью с удовольствием. Чего еще надо? Но прошел год, потом два, а на третьем году мы, наконец, пошли к врачу. – Он запнулся, надвинул бейсболку поглубже, чтобы она не видела его глаз, и продолжал: – Слышала когда-нибудь об эндометриозе?

Ребекка вздрогнула:

– Конечно!

– Вот эта штука у Эйприл и оказалась. Невозможно забеременеть, если этим страдаешь, а Эйприл страдала. Месячные у нее были просто ужасные, но мы думали, что это нормально. Откуда мы могли знать? Когда мы поженились, мы были просто глупыми детьми. И мир наш был простым и понятным. Если пара занимается сексом и не предохраняется, то раз – и у тебя через девять месяцев на руках маленький комочек. То, зачем ты, собственно, и живешь, то, чего мы с женой так хотели. – Он сделал паузу, откашлялся и продолжал: – Нам сказали, что можно сделать ЭКО. То есть тогда появится хоть какой-то шанс. И еще назвали цену – семнадцать тысяч. Ты только прикинь, семнадцать штук и никаких гарантий, что с первого раза все получится. Я работал механиком, Эйприл – школьной учительницей, а наши родители всю жизнь каждый цент считали. У нас за душой ничего не было. Ноль, никаких сбережений! Когда мы поженились, то знали, что никогда не разбогатеем, но нам было наплевать, потому что мы любили друг друга. Мы думали, что только любовь имеет значение. Такая любовь, как у нас с Эйприл. А детей наших мы любили бы еще больше. Сколько раз я представлял себе, как иду с сыном на бейсбол или играю с дочкой во дворе. Но потом оказалось, что наша жизнь разрушена, а красивая фраза «Любовь побеждает все» – это только слова и не более того.

Пистолет от шланга лязгнул в руках Ребекки. Бак был полон.

Она вернулась к реальности. Над заправкой пронесся порыв ветра, раскачивая брошенный «форд эксплорер», и Ребекка вдруг почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы. Чувствуя себя глупо, она стерла их и автоматически посмотрела на показания счетчика: 61 доллар и 44 цента.

Возвращая пистолет на место, она спросила себя, как бы ее отец отнесся к тому, что она только что украла бензина на шестьдесят с лишним долларов. На заправке были две колонки, и обе работали, но пока она пользовалась только одной, чтобы примерно представлять, сколько она залила в бак топлива. Что ж, отец бы ее понял. Он хотел бы, чтобы она выжила, чтобы у нее была хоть какая-то возможность свободного перемещения, которую давал ей автомобиль. «Меня больше беспокоит то, что ты разговариваешь с воображаемыми людьми, дорогая», – явственно услышала она в ушах голос Генри Мерфи.

Ребекка медленно повернулась и посмотрела на «эксплорер». Стив снова стоял рядом с поднятым капотом.

– Прости, Бек, – сказал он. – Пришлось прерваться. Мне довольно-таки тяжеловато говорить об этом…

Он не смотрел на нее, глядя куда-то в сторону.

– Все в порядке, Стив. Я тебя не виню.

– Нам стало плохо, Бек, чертовски плохо. Когда мы с Эйприл обнаружили, что не сможем иметь детей, у нас вроде как крыша поехала. Нам вдруг стало противно общаться с многодетными родителями. Знаешь, с такими, у которых семеро по лавкам и они не очень-то представляют, что им делать со своими отпрысками. Я даже больше скажу, нам казалось, что если взять мальца у таких горе-родителей, то мы сможем ему дать гораздо больше, дать ребенку то, что он заслуживает.

Стив замолчал и уставился на Ребекку.

– В чем дело? – спросила она.

– Ни в чем!

– Брось, я же вижу, что хочешь мне сказать что-то важное.

– Да так, одна глупая идея. Я просто переживаю за тебя, Бек, вот и все. Потому что одно время нам с Эйприл казалось, что можно украсть ребенка, чтобы создать ему новую достойную жизнь. А вдруг Ноэлла думает о тебе и твоих девочках то же самое?

Ребекка отступила обратно на площадку перед заправкой.

– Нет, – тихо ответила она, а затем снова более решительно: – Нет, нет и нет!

Она плотно закрутила крышку бензобака, проверила, надежно ли полиэтилен прикреплен вместо стекла на пассажирской дверце, и села за руль. Посмотрела на «форд эксплорер». Пустой. Пыльный. Забытый всеми и вся. «Какие глупости, – сказала она себе. – Надо же было столько навоображать себе. Никакого Стива не существует».

«А вдруг он – просто рупор твоих мыслей и чувств, – сказал ей внутренний голос. – Ты правда не веришь в то, что Ноэлла хочет украсть твоих детей?»

Ребекка вновь подумала о Гарете, о них обоих, о том, что за пять недель не было ни одного признака того, что их с Джонни кто-то ищет. Джонни! Она с братом в лесу в тот последний день.

И то, что они нашли, когда звали Рокси.

И тот последний звонок Ноэлле, который она сделала…

Ранее

Ребекка шла вперед, продолжая звать собаку Стелзика, хотя и без особой надежды. Джонни догнал ее, и они еще некоторое время шагали по тропе, вокруг которой лес казался почти непроходимым. «Рокси!» – хором кричали они, но их голоса тонули в чаще.

Через полмили тропа пошла вниз под уклон. Теперь лес заметно поредел, деревья кругом выглядели чахлыми, было много сломанных и поваленных стволов.

– Ну и местечко, – пробормотала Ребекка. – Меня прямо в дрожь бросает.

Они с Джонни разделились на склоне, чтобы охватить большую территорию, и, хотя Ребекка все время видела брата, ее вновь охватило чувство тревоги: в ушах застучало, по телу пошли мурашки. Минут через пять они вновь встретились на круче, тяжело дыша.

– Какие у тебя мысли? – спросил Джонни.

– Вообще никаких. Домой хочу, – выпалила Ребекка.

– А как быть со Стелзиком?

– Довезем его до общежития, посмотрим, какие лекарства там имеются, и сделаем перевязку. Хорошо бы, чтобы он сдал кое-какие анализы, может быть, привился от столбняка и от бешенства. Это значит, что ему придется вернуться с нами на материк на пароме.

Джонни кивнул:

– Так тому и быть!

Внезапно у него в кармане зажужжал мобильный телефон. Несказанно удивленный тем, что в самой гуще леса оказалась зона приема, Джонни достал мобильник и показал экран Ребекке:

– Это Ноэ!

– Что случилось?! – закричала она в трубку, выхватывая телефон у Джонни.

– Привет, Бек, – раздался голос Ноэллы, прорывающийся сквозь гул помех. – С тобой все в порядке, дорогая? Ты прислала такое странное сообщение…

– Знаю. Извини меня, пожалуйста, – у Ребекки вдруг предательски защипало в глазах. Она окинула взглядом лес вокруг, поваленные стволы, прогалины на склоне, уже тронутые инеем… – Расскажу тебе подробно, что с нами приключилось, когда мы с Джонни вернемся домой. В общем, я думала, что это будет нечто вроде увеселительной поездки или посещения спа-салона, но вышло совсем не так.

Ребекка попыталась пошутить, но тщетно. Ее вновь охватило странное чувство, посещавшее ее и раньше, когда она ждала Джонни возле общежития, а потом в чаще леса во время поисков собаки Стелзика. Ей показалось, что незримая нить, связывающая ее с дочерями, вдруг резко ослабла.

– Бек, ты тут? – раздался недоуменный вопрос Ноэллы.

– Да, кажется, сегодня я поняла, что пока не готова уезжать от девочек так далеко, – сбивчиво принялась объяснять она. – Только не обижайся, Ноэ, это не потому, что я тебе не доверяю. Тут другое…

Ребекка замолчала, не находя подходящих слов. «Я не могу нормально жить без них», – подумала она.

– Все в порядке, дорогая, – попыталась успокоить ее подруга.

Не было ли в голосе Ноэллы разочарования, обиды? Неужели Ребекка ее расстроила после всей той помощи, которую Ноэлла неизменно оказывала?

– Девочки со мной, все хорошо, – вновь послышался голос Ноэллы.

– Я и не сомневаюсь.

– Ты же знаешь, им всегда хорошо со мной.

Ребекка взглянула на Джонни, но он никак не отреагировал. Просто стоял и ждал, когда она закончит разговор.

– Хочешь поговорить с Кирой? – спросила Ноэлла.

«Да, – мысленно крикнула Ребекка. – Безумно, отчаянно хочу!» Но она медлила с ответом, потому что боялась оскорбить Ноэллу недоверием.

– Пожалуй не стоит, не хочу ее беспокоить, – проговорила Ребекка, и тут ей внезапно пришла в голову важная мысль: – Подожди секунду, не отключайся. Я все время забываю сказать тебе, где мы находимся. Знаешь, на всякий случай…

«На какой такой случай? О чем это я?» – подумала она, но Ноэлла не отвечала.

– Ты тут?

Телефон молчал.

– Мы на Вороньем острове. Это в море, примерно в ста милях от Монтаука. Джонни хотел…

Ни звука!

Ребекка беспомощно посмотрела на экран, потом на Джонни.

Неужели Ноэлла просто повесила трубку?

– С тобой все в порядке? – спросил Джонни.

Не может быть, чтобы Ноэлла так поступила, должно быть, просто связь оборвалась…

– Да, – ответила Ребекка брату, возвращая ему телефон и ясно понимая, что говорит не слишком убедительно. – Пошли обратно. Я хочу вернуться домой!

В лесу залаяла собака.

– Не отставай! – приказал Джонни и поспешил ту сторону, откуда доносился лай. Ребекка следовала за ним по пятам, но через пару минут они остановились и замерли на месте, потому что лай прекратился.

Рокси нигде не было видно.

– Как глупо! – с досадой воскликнула она. – Мы понятия не имеем, где находится собака.

Джонни ничего не ответил. Он стоял к ней спиной и глядел прямо перед собой. Она проследила за его взглядом и заметила глубокий овраг слева от них, в десяти или двенадцати футах. Его склон был наполовину скрыт от глаз рядом серых, тощих деревцев.

– Что ты там углядел? – спросила она. – Там собака?

– Нет, – ответил Джонни.

Она потерла глаза, борясь с накатившей усталостью, и присмотрелась повнимательнее. Теперь ее внимание привлек клубок обнаженных корней на дальней от них стороне оврага. Сверху над ним полог из ветвей был не таким густым, поэтому на опавшие листья падало больше света. Одинокий светлый круг в мрачной лесной чаще.

– Возвращаемся? – спросил Джонни.

– Да, давай уйдем отсюда, – ответила она, но не двинулась с места.

Она не могла отвести взгляд от светлого пятна, потому что рядом с ним и частично на его краю было еще кое-что. Некий предмет, совершенно здесь неуместный. Настолько неуместный, что она не сразу сообразила, что это такое.

– Бек?

Она с трудом смогла отвести глаза и посмотреть на брата:

– Джон, я думаю, что там лежит чье-то тело.

35

Сидя за рулем «чероки», стоящего перед заправкой с открытой передней дверью, Ребекка вслушивалась в мертвую тишину, стоявшую вокруг, и вспоминала о том, что они тогда с Джонни нашли в лесу, а затем и о последнем разговоре с Ноэллой. Она пыталась сказать Ноэ, где они находятся, возможно даже успела сообщить подруге об этом, но та не ответила. До сих пор Ребекка убеждала себя в том, что это случилось из-за того, что внезапно пропал сигнал мобильной связи.

Но, возможно, дело в другом.

Может быть, Ноэлла все прекрасно расслышала. Может быть, она…

– Щелк, щелк, щелк! – раздалось совсем рядом.

Ребекка замерла.

Отбросив мысли о Ноэлле, она посмотрела через лобовое стекло: все те же заброшенные дома на противоположной стороне дороги и ничего больше.

Но она определенно слышала странный щелкающий звук. В этом не было никаких сомнений.

Как и в том, что она слышала его и раньше в том же самом месте!

Ребекка выскользнула из-за руля джипа через открытую дверь. Теперь она была уверена, что шум доносился со стороны домов. Она внимательно прислушивалась, стараясь не обращать внимания на слабый шум ветра, дующего с океана.

– Щелк, щелк, щелк!

Это был тот же звук, который она слышала раньше, несколько недель назад. Но тогда вокруг нее стояла кромешная тьма и ей трудно было понять, откуда он исходит.

Ребекка обошла машину спереди, провела рукой по капоту – под пальцами тут же скопилась грязь, – но непосредственно перед джипом никого и ничего не было. Что же происходит?

– Щелк, щелк, щелк!

Нервы ее напряглись как струны, когда она услышала звук в третий раз.

А затем краем глаза уловила какое-то движение.

Быстро обернувшись, Ребекка увидела тень, мелькнувшую позади последнего здания в ряду брошенных домов. Что это, черт возьми, было? Сердце у нее забилось так, словно сейчас выскочит из груди.

Ребекка подумала, что надо бы сесть в машину и уехать, но знала, что не сможет этого сделать. Только не сейчас! Если она не одна на острове, ей обязательно нужно выяснить, кто еще здесь находится и почему.

Но ведь это невозможно!

Открыв багажник, она схватила молоток из числа тех инструментов, которые собрала в своих поездках по острову. Тогда она забирала то, что может оказаться полезным, и вот теперь молоток пригодился. Сжав его так сильно, что ее пальцы побелели, Ребекка решительно направилась к домам.

– Эй, есть тут кто? – прокричала она.

Ветер уносил ее голос куда-то в сторону, и тогда она переступила через сломанный забор и пошла сквозь высокую траву к одному из домов.

– Ау, есть кто живой?

Она заглянула в узкую щель между зданиями. Вокруг нее колыхались на ветру высокие травы, заслоняя поле обзора.

– Выходи! Я тебя засекла! – прокричала она, хотя голос ее предательски дрожал.

Подавляя страх, она медленно двинулась по проходу между домов, пробираясь сквозь заросли сорняков. Оказавшись на одном из задних дворов, она остановилась и беспомощно уставилась на море травы и деревьев в золотом осеннем убранстве. Кругом валялась ломаная садовая мебель и стояла ржавая печь для барбекю. В соседнем дворе безвольно свисал разорванный гамак, закрепленный только одним концом.

– Эй, есть тут кто?

Ответа не было. Ребекка пошла дальше, осматривая каждое заднее крыльцо на своем пути, переступая через белый штакетник, когда-то разделявший владения, но теперь разломанный штормом и лежавший на боку. Местами трава доходила ей до пояса, шуршала под ветром, который дребезжал сломанными рамами в оконных проемах.

– Хватит прятаться, – неожиданно тихо и умоляюще сказала Ребекка.

Она подошла к крыльцу одного из домов, присела и стала ждать. Через сорок минут небо нахмурилось, появились темные, насыщенные дождевой влагой тучи. Находясь на острове, Ребекка стала гораздо лучше улавливать любые перемены погоды и даже предсказывать их. И неудивительно: в городе она просто не нуждалась в этом навыке. Вот и сейчас она почувствовала приближение очередного шторма.

«Неужели я ошиблась? – подумала она. – Неужели я вижу и слышу то, чего нет?» Она вспомнила о своем недавнем мысленном разговоре со Стивом. «Что делать, если я стремительно схожу с ума?»

Она вновь огляделась вокруг, но теперь до нее не доносилось никаких необычных звуков кроме гула ветра и приглушенного рева океана. По высокой траве пробегали волны, создаваемые порывами ветра. Признав свое поражение, она встала и направилась обратно к машине.

И только добравшись до заправки, она поняла, что вовсе не сходит с ума. Просто она научилась видеть призраков.

Ранее

Ребекка спустилась в овраг.

– Если там мертвец, разве мы не должны вызвать полицию? – услышала она голос Джонни.

Она обернулась, посмотрела на брата и увидела, что он побледнел, дрожит и напуган точно так же, как и она.

Точнее, Ребекку не пугала мысль о мертвом теле – она насмотрелась на мертвецов за время своей врачебной практики: на каталках, в моргах, на больничных кроватях через считанные минуты после того, как легкие перестали работать, сердце отказало, а мозг умер. Она боялась за себя и за брата, оказавшихся в этом странном и глухом месте.

И хотя инстинкт говорил ей, что нужно остановиться, она продолжала спускаться на дно оврага. Там лежал мужчина. Его лоб под редеющими волосами был измазан в крови, кровь залила одну из бровей. Еще только подходя к трупу, Ребекка начала догадываться, что стало причиной смерти, а оказавшись ближе, поняла, что была права.

Человека застрелили!

– Твою мать… – выдохнул Джонни за ее спиной. Она редко слышала, чтобы ее брат ругался. – Мы должны вызвать полицию, Бек!

– Ты прав!

– И надо сделать это прямо сейчас, – голос Джонни дрожал.

– Конечно, звони!

Джонни взял телефон в руку и высоко задрал его над головой, пытаясь снова поймать зону приема сигнала.

– Черт возьми, – пробормотал он. – Нам нужно вернуться к тому месту, где мы смогли принять звонок Ноэ.

Мертвец был одет в клетчатую рубашку и коричневые брюки, на ногах – черные рабочие ботинки. Куртка расстегнута и сбилась на сторону. Кожа у него посерела, появились трупные пятна. Явно началось разложение тела, но оно пока было в основном внутренним. Ребекка подошел поближе и почувствовала запах, который ни с чем не спутаешь, увидела, что один глаз мертвеца был открыт и затуманился.

– Он мертв уже некоторое время, – сказала она. – Может быть, сутки или около того.

Она догадалась, что Джонни встал позади нее по хрусту листьев под его ногами, но не могла отвести взгляда от мертвого мужчины: на вид тому было за шестьдесят, он был седовлас и бородат, кожа на руках в пятнах и прожилках. Часть его тела была скрыта извивающимися, обнаженными корнями деревьев, растущих выше на склоне, но она увидела достаточно. В десяти футах был естественный уступ, и Ребекка догадалась, что мужчина стоял там, прежде чем оказался здесь, внизу.

«Что-то тут не так!» – подумала она и тотчас же осознала, насколько глупо это звучит. Конечно, не так, ведь они только что нашли труп с пулей в голове! Наверное, она просто мысленно выразила то чувство, которое преследовало ее с тех пор, как они покинули место раскопок.

– Бек!

Она повернулась к Джонни.

– Ты слушаешь, что я говорю? – резко сказал он, затравленно оглядываясь по сторонам. – Нам нужно вернуться туда, где можно позвонить по мобильнику!

– Дай мне две секунды, – попросила Ребекка.

– Уходим и набираем 911, Бек, – Джонни был категоричен.

Ребекка подошла совсем близко к телу. Одна нога мужчины застряла внутри клубка корней и была повернута под невозможным углом. «Перелом лодыжки», – мысленно зафиксировала она. Одна рука у него тоже была сломана, запястье неестественно подвернулось внутрь. Похоже, переломы стали результатом падения, и единственным крошечным утешением было то, что он, вероятно, в тот момент был уже мертв и не почувствовал боли.

Пуля осталась внутри черепа: выходного отверстия видно не было. А когда Ребекка наклонилась, чтобы осмотреть затылок, то увидела, что череп треснул и вдавился внутрь, что подтверждало версию свободного падения с высоты.

– Бек, давай убираться отсюда ко всем чертям! – воскликнул Джонни, и в этот момент сверху над ними послышался какой-то звук.

На уступе, который Ребекка заприметила раньше, и откуда, должно быть, сорвался мужчина, кто-то стоял и смотрел на них сверху вниз.

– Доктор Стелзик! – крикнул Джонни.

Но Карл Стелзик не ответил.

Он стоял наверху и молча глядел на них. Ребекка заметила, что он переоделся и привел себя в порядок за то время, пока оставался один. Вот он поднял правую руку, и Ребекка увидела край повязки, видневшийся из-под рукава его куртки, в пятнах крови там, где были укусы. Она взглянула на мертвое тело, лежащее рядом с ними, затем перевела взгляд наверх и увидела, что в руке Стелзика появился пистолет.

И только тогда поняла, что никакой это не Стелзик.

Настоящий Карл Стелзик лежал у ее ног с пулей в голове.

36

Когда Ребекка вышла из прохода между домами, она снова услышала тот самый звук.

– Щелк, щелк, щелк!

На этот раз он доносился откуда-то еще.

Скорее всего, с площадки перед заправкой.

Подняв молоток, она выбралась из высокой травы, перешагнула через рухнувшее ограждение, обозначавшее границы когда-то разбитых здесь газонов, и вернулась на дорогу, не сводя взгляда с того дома, который она обошла последним. Если кто-то был там, ему некуда было выйти, кроме как навстречу ей.

Она заманила неизвестного в ловушку!

– Я знаю, что ты там! – выкрикнула Ребекка, и голос ее прозвучал гораздо более уверенно, чем она себя чувствовала.

Все окна дома были залеплены морской солью, осевшей на стеклах, и сквозь них было трудно что-то разглядеть. Но если человек находится внутри, то дверь в дом должна была быть открыта, а Ребекка видела, что дверь закрыта. Значит, неизвестный был снаружи, на той же стороне дома, где находилась она.

– Нет смысла прятаться! – заявила она в пустоту.

Из-за дома появился чей-то силуэт.

Ошеломленная, Ребекка остановилась.

Существо замерло в тени напротив и смотрело в ее сторону. Спереди рядом с левым ухом у него была рана, и левый глаз почти полностью закрыла страшная опухоль. Но здоровый глаз уставился на Ребекку и блеснул из тени.

– Рокси! Это ты?

Собака пошла вперед, а ее когти при этом издавали характерный щелкающий звук на гладком бетонном дорожном покрытии. Но вдруг она остановилась, переведя взгляд с Ребекки на линейку домов.

– Рокси! Ты помнишь меня?

Собака казалась сильно напуганной присутствием Ребекки, и было очевидно, что ее рана причиняет ей боль, но она оставалась на краю площадки перед заправкой и никуда не убегала.

– Все хорошо, – тихо сказала Ребекка, – все в порядке, моя девочка.

Она начала медленно идти по направлению к Рокси, ставя одну ногу впереди другой, как будто бы шла по канату над пропастью. В какой-то момент Рокси напряглась, и Ребекка остановилась, не желая ее пугать.

На мгновение они застыли, глядя друг на друга: Ребекка дрожала на холодном ветру, а шерсть Рокси колыхалась волнами под ветром.

– Ты живая? – спросила Ребекка.

Рокси только моргнула в ответ.

– Откуда ты взялась? Как ты смогла выжить?

Задавая свои вопросы и словно бы ожидая на них ответов, Ребекка больше всего боялась, что сейчас Рокси растает перед ее глазами как дым, исчезнет как мираж в пустыне, и это будет явным и неоспоримым доказательством того, что она окончательно сошла с ума.

– Я думала, что ты погибла, – продолжала Ребекка, воодушевленная тем, что Рокси никуда не исчезает.

Собака вздрогнула и тихонько заскулила в ответ.

– Все в порядке, девочка, – вновь заговорила Ребекка, протягивая к ней руку и старясь придать своему тону как можно больше уверенности. – Ты же умная, хорошая собака, и ты меня помнишь. Разве нет? И ты знаешь, что ничего худого я тебе не сделаю. Наоборот, я хочу помочь тебе, – Ребекка сделала еще один шаг. – Я ведь врач, я могу посмотреть твою рану…

«Господи, что я несу, это же собака», – пронеслось у Ребекки в голове.

Внезапно Рокси вздрогнула и отскочила в сторону.

Ребекка сначала не поняла, что случилось, но потом осознала, что невольно сделала слишком большой шаг вперед и приблизилась к животному быстрее, чем собиралась.

– Подожди, – сказала она, но при этих словах Рокси отпрыгнула чуть дальше. – Подожди, – повторила Ребекка. – Не убегай, малышка, я тут, чтобы помочь тебе.

Рокси пустилась в бегство.

– Нет! – прокричала Ребекка ей вслед. – Нет, нет, нет!

Она побежала следом, но Рокси юркнула в промежуток между домами и исчезла в высокой траве.

– Рокси!

Как Ребекка поняла раньше, надвигалась буря: небо затянуло тучами, ветер усиливался. Сломанные деревянные оконные рамы домов загремели. По высокой траве под порывами ветра прокатывались уже не волны, а валы сродни океанским. В этой постоянно меняющейся, движущейся картине Ребекка отчаянно пыталась разглядеть хотя бы силуэт Рокси на одном из задних дворов, но ничего не увидела.

Рокси исчезла.

– Пожалуйста, милая, хорошая собачка, – бормотала Ребекка в отчаянии. – Пожалуйста, вернись!

Но собака как в воду канула.

А мгновение спустя все стало совсем плохо.

37

Порыв ветра налетел на Ребекку, чуть не сбив с ног. Когда она бежала между домами и на полпути к машине отскочила в сторону, чтобы избежать летящего прямо на нее куска вагонки, она почувствовала, что наступила на какой-то выпуклый предмет.

Ребекка остановилась и уставилась вниз на нечто, скрытое в траве, потом опустилась на корточки, раздвинула траву и подняла это самое нечто.

В руках у нее оказался грязный пухлый кожаный бумажник, сложенный вдвое. Он услужливо распахнулся, открывая ее взгляду объемистое главное отделение, три пустых кармашка для кредитных карт и карман с пластиковым окошком для фотографии. Внутри оказались две долларовые купюры и водительское удостоверение, срок действия которого давно истек. Были и помятые визитные карточки.

«Пол Коннорс. Механик – Ист-Хэмптон/Монтаук», – гласила надпись на них.

В кармашке с прозрачным окошком было семейное фото: мужчина, который, должно быть, и был Полом Коннорсом, женщина лет тридцати и двое детей – мальчик и девочка, оба белокурые, нарядные и напоминающие маленьких ангелочков.

Вся семья стояла перед черным «фордом эксплорером».

Значит, никакого больше Стива?

Ребекка судорожно сглотнула и вытащила водительские права Коннорса. Срок их действия истек три года назад. Коннорсу было тридцать восемь. Рост – шесть футов и два дюйма, вес – сто девяносто фунтов. У него были голубые глаза, такие же, как у его детей. Он числился ветераном и донором органов.

Значит, хозяин «форда эксплорера» не был тем, кто одержим мыслью иметь детей.

И звали его не Стив.

Конечно, Ребекка никогда не верила, что придуманный ею человек действительно существовал, но их мысленные разговоры, как ни странно, помогали ей создать иллюзию нормальности среди полного безумия ее нынешнего существования. Стив был для нее якорем, но теперь его не стало.

Так же, как и Рокси.

Так же, как не стало и всех остальных в ее жизни.

Ребекка, двигаясь словно автомат, села за руль и добралась до объездной, ища глазами собаку на пустой дороге. Потом вернулась к заправке, надеясь, что после ее отъезда Рокси снова там появится. Собаки не было. Тогда Ребекка вышла из машины и вновь принялась звать ее по имени.

Безнадежно…

«Неужели я действительно видела Рокси? – спросила себя Ребекка. – Вдруг я и вправду схожу с ума? Может, у меня от одиночества начались галлюцинации?»

Она посмотрела в сторону «форда эксплорера», но никакого Стива, который дал бы ей ответы, там не было. Добравшись до «чероки», дверь которого она даже не потрудилась закрыть, она посмотрела на себя в зеркало заднего вида. На нее глядела изможденная незнакомка с пустым взглядом и ввалившимися щеками.

– Ты теряешь всякую связь с реальностью, – тихо сказала сама себе Ребекка.

Ее отражение произнесло те же слова, и наваждение исчезло. Она все еще могла отделить правду от вымысла. И тут Ребекка вспомнила знаменитую цитату: «Безумие – это когда делаешь одно и то же снова и снова и каждый раз ожидаешь другого результата». Похоже, что именно этим она и занималась, когда звала Рокси…

Ребекка устало закрыла глаза.

А потом, с заднего сиденья послышался какой-то шум.

Ей потребовались секунды, чтобы найти его источник. Ребекка обернулась, заглянула за пассажирское сиденье…

Два глаза – один опухший и полузакрытый – смотрели на нее.

Опрос свидетеля

– Ну что ж, мистер Мерфи, давайте начнем. Мне нужно, чтобы вы рассказали мне о Луизе Мэйсон.

Этот разговор происходил 12 октября, и Трэвис находился в доме Джонни Мерфи на 81-й улице. Мерфи кивнул в ответ, но, похоже, не знал, с чего начать.

– Красивый у вас дом, – сказал Трэвис, оглядывая гостиную. Он покривил душой: жилище Мерфи не представляло собой ничего особенного. Трэвис просто хотел сделать так, чтобы свидетель расслабился и разговорился.

– Спасибо, – вежливо ответил Мерфи, впервые с начала беседы поднимая взгляд на детектива.

– Вы давно здесь живете?

– Да, мы все здесь выросли, – он обвел взглядом комнату и снова посмотрел Трэвису в глаза. – Мой отец был полицейским, как и вы.

– Неужели?

– Да. Служил в 68-м участке на 65-й улице.

– Я этого не знал.

Мерфи только кивнул. Трэвис мысленно велел себе проверить эту деталь, если возникнет необходимость, а потом посмотрел на экран камеры, чтобы убедиться, что Мерфи нормально помещается в кадре. В углу экрана записывались дата и время.

– Значит, вы готовы? – спросил детектив.

Мерфи снова молча кивнул.

– Мистер Мерфи, прошу вас подтвердить на камеру, что вы не возражаете против того, чтобы наша беседа будет записываться на видео. – Мерфи сказал, что не возражает, и попросил Трэвиса называть его Джонни. – Я ценю ваше сотрудничество, Джонни. Расскажите, как вы познакомились с Луизой Мэйсон?

– Через общих друзей.

– Как их зовут?

– Это женщина, и ее зовут Кирсти Коэн, – Мерфи бросил взгляд в пространство между Трэвисом и камерой, как будто бы не зная, куда смотреть, и Трэвис подумал, не сигнал ли это того, что свидетель пытается что-то скрыть. – Вообще-то не могу сказать, что мы с Кирсти крепко дружим, – продолжил Мерфи, – просто одно время она часто приходила к нам в дом, потому что училась вместе с моей сестрой. Они хотели стать врачами. Так я с Кирсти и познакомился. Потом она переехала в Балтимор и поступила в медицинскую школу, а Бек пошла в Нью-Йоркский университет, и всякий раз, когда Кирсти приезжает в Нью-Йорк, они с Бек встречаются. – Мерфи немного смешался от своих многословных объяснений. – В общем, она скорее подруга Бек.

– Бек – ваша сестра?

– Да, извините, что сразу не объяснил, что к чему. Ее зовут Ребекка, пишется с двумя «к».

– Значит, это Ребекка и Кирсти познакомили вас с Луизой?

– Скорее Кирсти. Она любит потусоваться, ходит на вечеринки, посещает всякие светские мероприятия. У нее много подруг, и, я думаю, Луиза – одна из них. Бек сказала, что в конце августа они с Кирсти болтали, и Кирсти упомянула, что знает художницу по имени Луиза и хотела бы ее с кем-нибудь познакомить.

– А Ребекка предложила вас?

Мерфи кивнул:

– Она дала Кирсти мой номер. Наверное, Бек решила, что мы с Луизой должны хорошо подойти друг другу.

– Почему?

– Ну, Луиза – человек искусства, художница. А я писатель. – Мерфи замолчал, потупился и признался: – Вернее, хотел бы стать писателем, если уж говорить начистоту.

– Вы работаете в магазине электроники, верно?

Джонни кивнул и выглядел немного разочарованным тем, что Трэвис вернул его с небес на землю. Он взглянул в камеру и продолжил свой рассказ:

– Мне показалось, что мы с Луизой можем оказаться, что называется, «на одной волне». Мы примерно одного возраста. Бек показала мне фото Луизы в интернете, и я подумал, что она красавица. Раньше я не видел ее работ, но был поражен, узнав, каких успехов она добилась. Я сначала подумал, что она не захочет встречаться с кем-то вроде меня, а потом сказал себе: а что мне терять?

– Когда было ваше первое свидание?

– Кажется, в первую неделю сентября.

– И куда вы пошли?

– Оказалось, что Луиза живет совсем рядом, в Парк-Слоуп, поэтому мы отправились в итальянский ресторанчик на Пятой авеню, который она предложила. Мы отлично провели время!

– А потом?

Трэвис наблюдал за тем, как Мерфи восстанавливает в памяти события недавнего прошлого. Свидетель казался немного нервным, но так часто случается с людьми, которым непривычно говорить на камеру. Это Трэвис хорошо знал по своему прошлому опыту. Но лучше сделать поправку на неловкость и стресс, зато зафиксировать все сказанное до мельчайших интонаций. Пока ответы Мерфи казались Трэвису вполне правдивыми.

Трэвис перефразировал вопрос:

– Так что же случилось после вашего первого свидания?

– Мы переписывались в мессенджерах и несколько раз разговаривали по телефону, – ответил Мерфи. Это подтверждалось записями Трэвиса о телефонных абонентах Луизы. – А в следующие выходные вновь вместе сходили в ресторан.

– А потом?

– Еще через неделю было наше третье свидание. Мы отправились на выставку в Музей Гуггенхайма, посвященную «золотому веку» Голливуда. «Голливудский Вавилон» – вот как она называлась. Шикарная выставка!

– И все прошло хорошо?

– Я был просто в восторге от общения с Луизой.

– А она?

Мерфи пожал плечами:

– Тогда мне казалось, что я ей тоже нравлюсь. По крайней мере, если бы ей не хотелось проводить время со мной, она бы никогда не пригласила меня на тот благотворительный вечер, разве нет?

Трэвис еще раз взглянул в свои записи: выставка была в субботу, 18 сентября, благотворительный ужин в отеле, то есть их четвертое свидание – в следующий четверг, двадцать третьего. Он посмотрел на Джонни Мерфи и увидел, что тот усиленно трет глаза. Первый раз за все время беседы детектив не смог прочесть выражение лица собеседника.

– Я забрал ее, и мы поехали в отель, а затем мне позвонили на мобильный, – продолжал Джонни.

– Кто позвонил?

– Соседка моей хорошей подруги Ноэллы.

Трэвис спросил и записал все контактные данные Ноэллы и соседки, а потом, внимательно глядя на Мерфи, произнес:

– Так чего же хотела соседка?

– Он сказал, что Ноэллу отвезли в больницу по скорой.

– Что случилось?

– Острые боли в животе, подозрение на аппендицит.

– А почему соседка позвонила именно вам? – спросил Трэвис.

– Томми – это парень Ноэллы – был в отъезде. Соседка сначала попробовала дозвониться до Бек, но та купала девочек и не слышала звонка. Вот она и позвонила мне следующему.

– И вы решили поехать?

– Да, извинился перед Луизой, довез ее до отеля и вернулся в Бруклин. Ноэллу отвезли в больницу в Лангоне.

– После этого вы говорили с Луизой?

– Нет.

– Просто отправили сообщение?

– Да. Я приехал в больницу, дождался врача, поговорил с ним. Тот сказал, что с Ноэ все будет в порядке. Тогда я вышел на улицу и отправил Луизе сообщение с извинениями, что подвел ее и не смог составить ей компанию на самом мероприятии. Ответа на было. На следующий день я снова писал, потом позвонил и оставил голосовое сообщение. Я еще не знал, что Луиза исчезла, и подумал… Просто решил… – Джонни беспомощно пожал плечами.

– Вы решили, что она больше не хочет вас видеть?

– Да, – ответил Мерфи. Он снова повесил голову, и на видео виднелась только его макушка. – Я решил, что Луиза обиделась. Ведь я бросил ее в отеле, а когда попытался связаться, было уже поздно.

– Я понял, – сказал Трэвис и замолчал, глядя на Мерфи. Мерфи не двигался и задумчиво смотрел прямо перед собой. Такой взгляд Трэвис часто видел у тех, кого он допрашивал, и ему нужно было понять, рассказал ли друг Луизы все, что знал, или что-то утаил. – Хотите что-то еще мне рассказать, Джонни?

Мерфи поднял глаза и с прежним непроницаемым выражением лица покачал головой.

– Нет, не думаю, – тихо сказал он.

– Вы уверены?

– Да.

Трэвис посмотрел на Мерфи, но Джонни легко выдержал его взгляд. Тогда детектив улыбнулся:

– Ну, хорошо, будем считать, что мы с вами закончили.

Но после этих слов Трэвис так и не встал со своего места и притворился, будто делает какие-то пометки. Это была тактика старой школы: затянуть молчание, чтобы подозреваемый почувствовал себя неловко и попытался заполнить возникшую паузу. Люди в таких случаях не терпят тишины, начинают говорить и часто многое выбалтывают. В ходе разговора Трэвис решил, что Мерфи – типичный интроверт, но при этом хорошо воспитан и может заговорить хотя бы из уважения к собеседнику.

Но он просчитался.

Джонни сидел молча, не глядя на Трэвиса, пока, в конце концов, у последнего не осталось другого выбора, кроме как формально закончить опрос и выключить запись.

Ранее

– Какого черта?! Что вы делаете?! – прокричала Ребекка, и дрожь в голосе выдавала охватившую ее панику.

Человек, притворявшийся Карлом Стелзиком, не ответил: он сошел с уступа на склоне и двинулся в сторону Ребекки, не сводя с нее глаз. Только сейчас она поняла, что эти глаза были необычного ярко-зеленого цвета и на его лице казались драгоценными камнями, зарытыми в грязь.

Фальшивый Стелзик вышел на тропу и уставился на мертвое тело в корнях деревьев у ног Ребекки и Джонни.

Ребекку трясло с головы до ног, сердце бешено колотилось, и она словно завороженная не могла отвести взгляд от повязки на руке мужчины, пропитавшейся кровью от укусов. Только сейчас ей открылась правда: на раскопках Рокси напала на фальшивого Стелзика, потому что тот убил настоящего, который и был ее хозяином. Однако как тогда объяснить тот факт, что Ребекка и Джонни обнаружили мнимого Стелзика в глубоком обмороке? И он не притворялся.

– Послушайте, это не мы, мы ничего такого не делали, – заговорил Джонни, инстинктивно подойдя ближе к Ребекке, словно пытаясь таким образом ее защитить. – Мы просто туристы и ничего не знаем об этом.

Он замолчал, взглянув на труп Карла Стелзика, и Ребекка подумала, что на лице брата отразилась вся гамма чувств, скрывавшихся за невысказанным. «Об этом» значило «о насилии, об убийстве», о событиях, предельно далеких от их жизни, практически, о другой вселенной. Еще она заметила, что если раньше внешне Джонни был на удивление спокоен и его лицо словно бы застыло, то теперь он начал нервно моргать.

– Это какая-то ошибка, – прокричала Ребекка, обращаясь к мужчине, чтобы выиграть время.

– Вот тут ты права, красавица, это, черт меня побери, самая что ни на есть ошибка! – ответил он.

Он был из Нью-Йорка и сейчас говорил как истинный ньюйоркец. Когда Ребекка и Джонни нашли его лежащим на земле и обратились к нему как к Карлу Стелзику, он постарался придать своей речи намек на восточноевропейский акцент, чтобы сбить их со следа, либо Ребекке эти нотки в его голосе просто послышались.

Мужчина сделал еще один шаг в их сторону.

Теперь они стояли футах в десяти друг от друга. Ребекка никогда не увлекалась оружием. Их отец время от времени водил ее братьев на стрельбище. Он считал, что без умения пользоваться оружием в Америке – никуда, и, отправляясь на службу, прикреплял к поясу кобуру с пистолетом так же естественно, как застегивал свою синюю форму и прицеплял на грудь полицейский значок.

Но Ребекка жила до восемнадцати лет в Англии, то есть в стране, где в людей стреляли в год столько же, сколько в Америке за день. И когда она перебралась в Нью-Йорк, то не испытала никакого желания научиться стрелять. Более того, огнестрельное оружие пугало ее сейчас еще больше, потому что, будучи врачом, она видела последствия его применения, видела, как пули ломали кости и рвали ткани человеческого тела.

– Мы никому ничего не скажем, – голос Джонни, в котором сквозило отчаянье, вернул ее к реальности. – Клянусь, мы ничего такого не делали. Просто дайте нам уйти, и мы будем молчать.

Мужчина молча смотрел на них.

– Пожалуйста, – умолял Джонни, косясь на мертвое тело, простершееся у их ног как огромная сломанная кукла. – Мы здесь случайно оказались.

– Эй, послушайте, – быстро заговорила Ребекка, пытаясь поддержать Джонни. – Вы, должно быть, нас с кем-то перепутали. Мы понятия не имеем, что происходит. Мы вообще, что называется, никто, ничто и звать нас никак.

На лице у мужчины появилась нехорошая ухмылка.

– Значит, «никто и ничто»? – передразнил он Ребекку, намекая на ее британское произношение.

– Отпустите нас! Мы вас знать не знаем, – взмолилась Ребекка.

– И что с того, дорогуша? – Мужчина махнул пистолетом в сторону места раскопок. – Я там облажался по полной программе! Пытался найти эту чертову собаку после того, как завалил Стелзика.

Засек ее в лесу сегодня утром, пошел следом и поскользнулся на мокрых камнях, как какой-то никчемный старый идиот.

Мужчина бросал слова с нарочитой небрежностью, и страх пронзил все тело Ребекки. Этот человек готов был признаться в своих преступлениях, говорил о них, как о чем-то малозначимом, потому что знал, что убьет их прямо здесь и очень скоро.

– Мне не повезло: ударился со всей дури головой о камень, может быть, даже о тот, который ваш дружок Стелзик выкапывал, и – раз – меня полностью вырубило! – мужчина потер голову в месте удара. – То есть получается, что я вроде как не смог обтяпать то дельце, ради которого пришлось сюда тащиться. В эту дерьмовую дыру. – Он махнул пистолетом в сторону леса. – Ну что за место такое отсталое, ни интернета, ни телефона. Зачем им тут вышка сотовой связи, если мобильник ни хрена не ловит? Знаете, я прямо обрадовался, когда открыл глаза, а вы тут как тут. Получается, что мне не нужно за вами гоняться и выслеживать, а вы сами явились ко мне, как по заказу. И в этой дыре мне не придется сидеть лишнего.

Ребекка снова перевела взгляд на тело Стелзика.

– Не понимаю, – ее голос срывался, слова застревали в горле. – Что мы вам сделали? Что вам сделал Стелзик?

– Стелзик? Да он просто оказался ниточкой, тем концом, за который нужно только потянуть. А концы куда прячут? Правильно – в воду!

При этих словах выражение его лица мгновенно изменилось и стало абсолютно непроницаемым.

Только странные зеленые глаза зловеще светились. Ребекка посмотрела на Джонни, увидела, что он сейчас зарыдает, и горько заплакала.

– Пожалуйста, – взмолилась она, глотая слезы, – пощадите нас, я не знаю, почему вы решили, что мы представляем для вас опасность.

– Заткнись, – прошипел мужчина. Он ткнул пистолетом в сторону склона, где виднелся клубок корней. – Живо поднимитесь туда, вы оба, и покончим с этим!

38

В течение следующих нескольких дней Ребекка лечила рану Рокси, промывала ее и меняла повязки. Она обустроила собачью лежанку, а когда собаке стало лучше, начала брать с собой в поездки на джипе. Ребекка тщательно подошла к нормированию оставшихся припасов, честно разделив их на две части, но на четвертый день после того, как они нашли друг друга, и на сорок пятый день пребывания Ребекки на острове у них осталось всего две банки супа. Ребекка знала, что ей нужно взломать дверь в общежитие, где жил Стелзик, иначе они обе умрут с голоду, но на утренней прогулке, когда они с Рокси шли по тропе, где машина не могла проехать, произошли события, резко изменившие ее планы.

Началось с того, что Рокси убежала.

Собака скрылась в кустах столь стремительно, что Ребекка не сразу поняла, что произошло.

– Что ты делаешь? – беспомощно крикнула она вслед.

В ответ тишина: не было слышно ни лая, ни других звуков.

Ребекка побежала за Рокси и вскоре оказалась на другой тропе, пересекавшей лесную поляну. Ветер шевелил кроны деревьев, которые издавали приглушенный нежный шепот, но потом ветер стих и она услышала странные звуки, напоминавшие шлепки.

Было раннее утро и еще до конца не рассвело, поэтому Ребекка вернулась к машине, взяла фонарик и направилась обратно той же дорогой. Вскоре она вышла на поляну: трава была вся в инее, земля скована холодом, а по правому краю высилась гряда гранитных скал. В одной из скал чернел узкий вход в пещеру.

Ребекка посветила фонариком в сторону входа и подошла ближе, стараясь наклонить фонарик так, чтобы его луч проник внутрь.

– Рокси! – позвала она.

Луч фонаря дрожал на скале, расширяясь по мере того, как Ребекка приближалась ко входу в пещеру, но не мог разогнать темноту внутри нее.

– Эй! Рокси, выходи! – крикнула Ребекка, вздрогнув от того, как громко эхо разнесло ее голос.

По-прежнему никакого ответа.

– Рокси!

Внезапно что-то вылетело из темноты, толкнув ее в грудь, словно сжатым кулаком. Ребекка отлетела назад, больно ударившись о смерзшуюся землю. Прежде чем она успела понять, что произошло, какое-то существо вылетело из пещеры, а затем еще несколько одно за другим на фоне мягкого света фонаря.

Летучие мыши!

Они продолжали вылетать из устья пещеры: сначала по одной, а затем и группами, облетали поляну и возвращались обратно в пещеру. Воздух вокруг наполнился шумом кожистых крыльев.

Ребекка не сводила глаз с входа в пещеру.

– Рокси, Рокси! – повторяла она.

Вдруг холодная рука страха сжала ей горло: а что, если Рокси забралась в пещеру, потревожила летучих мышей и одна из них ее укусила? Ребекка затрясла головой, стараясь отогнать эту опасную мысль.

Только не бешенство! Пожалуйста, только не бешенство! Только бы собака не заразилась!

И тут неожиданно совсем с другой стороны на поляну вышла Рокси.

Собака переводила взгляд с Ребекки на вход в пещеру и обратно, словно спрашивая себя, из-за чего весь этот шум или почему Ребекка лежит в замерзшей траве. Ребекка вскочила на ноги и, когда Рокси прижалась головой к ее ноге, начала смеяться и не могла остановиться. Она разглядела, с какой добычей вернулась к ней собака.

– Девочка моя, какая же ты молодчинка! – воскликнула она.

В пасти Рокси держала мертвого кролика.

* * *

Ребекка была настолько поглощена охотничьим подвигом Рокси, давшим им двоим новый источник пищи, что не заметила, как изменилась погода. К тому времени, когда они с собакой добрались до машины, разверзлись все хляби небесные.

Она села в джип, включила дворники и подумала о том, чтобы все-таки поехать в общежитие, как и было запланировано до прогулки, но по здравому разумению решила этого не делать. Когда на остров пришли настоящие атлантические штормы, они показали Ребекке всю мощь сил природы. В этот раз она решила, что дело ограничится сильным ливнем, но, призвав на помощь весь свой опыт, вынуждена была признать, если порывы усилятся, станет очень опасно. За те шесть недель, что она провела на Вороньем острове, она много раз видела, как ветер валял и разбрасывал тяжелые и массивные предметы, словно детские игрушки. Однажды ночью, когда она наблюдала за усиливающейся бурей из окна магазина, ветер оторвал деревянный стол для пикника, поднял в воздух и запустил в фасад одного из зданий.

Поэтому, усадив Рокси на переднее сиденье рядом с собой, Ребекка выехала на объездную и направилась в сторону Хелены.

– В обычной ситуации я бы не одобрила убийства кролика, Рокси, – обратилась к собаке Ребекка, когда дождь уже стучал по лобовому стеклу, – но тяжелые времена требуют смелых решений.

Она почесала Рокси живот и больше не сводила глаз с дороги, которую с каждой секундой все больше заливали потоки дождя. Дворники не справлялись.

Не различая дороги, Ребекка была вынуждена замедлить ход. Она притормозила и посмотрела в сторону океана, надеясь увидеть над морем хоть какой-то просвет в облаках. Но над Атлантикой высилась клубящаяся стена тумана, за исключением одной-единственной черной точки, похожей на булавочную головку.

Ребекка замерла, пристально глядя на эту точку, которая становилась все больше и больше.

39

Шел такой сильный дождь, что на секунду Ребекка потеряла черную точку из виду. Но тут из плотной завесы дождя показался большой темный силуэт, неуклонно увеличивающийся в размерах, в который эта точка превратилась.

«Боже мой, это вертолет!» – успела подумать Ребекка.

Она толкнула дверь «чероки», велев Рокси оставаться на месте. Собака выглядела испуганной, перебралась с пассажирского сиденья на сторону водителя, но выполнила команду. Ребекка захлопнула дверь, убедившись, что Рокси не сможет выскочить наружу, и рванулась к багажнику. Внутри были старые сигнальные ракеты и файеры, которые она нашла в доме на северном побережье. Она никогда в жизни не запускала ракеты и не поджигала файеры, но практиковаться времени не было. Должно получиться!

Схватив один файер, она со всех ног побежала вперед по объездному шоссе к более открытому участку. Все это время дождь непрерывно стучал по асфальту, заливая полотно, потому что все стоки были забиты мертвыми листьями. Когда Ребекка вышла на открытое место, она промокла насквозь, но не обращала на это внимания, полностью сосредоточившись на файере, зажатом в руке. Оба его конца были снабжены колпачками, только один из них был белым, а другой красным. Оказалось, что красный колпачок можно отделить, что Ребекка и сделала. Затем она попыталась разобраться с остальным. Получалось, что запал или воспламенитель (Ребекка не имела понятия, как он называется) был встроен прямо в файер и на ощупь напоминал наждачную бумагу. Точно такой же участок был и на внешней стороне колпачка.

Вертолет все еще летел далеко над морем – наверное, милях в сорока от острова, – и она не хотела запускать файер слишком рано, но не удержалась от того, чтобы начать махать руками над головой и подпрыгивать.

– Эй! – кричала она сквозь дождь, зная, что ее голос не будет услышан. – Эй! Сюда! Я здесь!

Вертолет приближался.

Ребекка ждала.

А потом внезапно он начал разворачиваться.

– Нет! – заорала Ребекка, срывая голос. – Подожди!

До берега острова оставалось еще не менее тридцати миль, но теперь она не могла позволить себе ждать и принялась бить красным колпачком по кнопке запала.

Ничего не получалось.

– Вот дерьмо!

Она била раз за разом и – ничего, совсем ничего.

– Давай, давай, загорайся!

Наконец, с шипением файер расцвел в ее руках яркой вспышкой.

Она принялась из всех сил махать файером над головой, и его красный хвост чертил в воздухе яркие линии. На секунду она потеряла вертолет из виду, но потом вновь увидела его на фоне серого утреннего неба.

Но вертолет был уже далеко и стремительно превращался в размытое пятно.

– Подожди! – кричала Ребекка, пока файер все еще шипел. – Вернись! Забери меня отсюда!

Она чуть не задохнулась от крика, а мышцы рук сковал спазм от усилий.

Но вертолет уже снова стал просто точкой на горизонте.

– Пожалуйста, вернись, – пробормотала она, наконец опустив руки и выпустив догоревший файер из ослабевших пальцев. – Я здесь, и я все еще жива…

Раньше

– Шевелитесь! – зеленоглазый размахивал пистолетом. – Быстро двигайте сюда, вы оба!

Он был неумолим. Ребекка и Джонни ничего ему не ответили. До того места, где он собирался их убить, оставалось всего футов десять, и Джонни первым медленно пошел вперед, заслоняя собой Ребекку.

– Это какая-то ошибка! – сказала Ребекка. – Мы вас даже не знаем.

– Заткнись и топай туда! – мужчина ткнул пистолетом в сторону склона оврага. Ребекка и Джонни повиновались и теперь стояли чуть ниже того места, где лежало тело Стелзика.

– Речь идет о деньгах? – спросил Джонни, стараясь говорить спокойно. – Если вам нужны деньги, мы с сестрой постараемся что-то придумать. Когда мы вернемся…

– Она не вернется, Джон!

Перед глазами Ребекки все поплыло, она посмотрела на Джонни, ища утешения, но выражение его лица было каким-то странным, словно он силился что-то понять, но не мог.

– Джонни, что происходит? – прошептала она.

– Не знаю, Бек, – тихо ответил он.

Ребекке показалось, что между братом и человеком с пистолетом идет какой-то невысказанный диалог, смысл которого она понять не могла. Неужели Джонни замешан в происходящем?

– Что происходит? – повторила она.

– Черт побери, понятия не имею! – прокричал брат.

Ребекка попыталась дотронуться до руки Джонни, но тот сделал шаг в сторону от нее и снова обратился к мужчине:

– Пожалуйста, – проговорил он, – очень вас прошу, отпустите сестру. Она – мать, и дома ее ждут две маленькие девочки. Нельзя так поступать!

– Заткнись! – снова сказал мужчина, взводя курок.

– Не убивайте нас! – взмолилась Ребекка.

– Не трать слов, дорогуша, тебе это не поможет, – рявкнул зеленоглазый.

– Но почему? Кто мы для вас?

– Ты для меня никто, – веско сказал мужчина. – И в этом все дело. А теперь лезьте вон туда, где из склона торчат корни, и покончим с этим по-быстрому.

Ребекка и Джонни заплакали оба, ноги отказывались нести их вверх по крутому увалу. Ребекке было больно и страшно больше не за себя, а за брата, который никогда еще не казался таким уязвимым и беспомощным. На полпути она вновь протянула ему руку и смогла схватить его холодные пальцы.

По совершенно неизвестной ей причине Ребекке почему-то вспомнился их старый дом на 81-й улице, куда она вернулась после Лондона. Она вдруг увидела, как солнце сияет в окнах, а она и Джонни стоят на крыльце. Тут же был и ее отец – в крохотном дворике у гриля с шипящими стейками. А вот и Майк, над чем-то весело смеющийся. Вот Кира и Хлоя…

«Что за ерунда!» – пронеслось в голове у Ребекки. Девочки никогда не бывали в том доме, никогда не встречались с Майком, а Хлоя никогда не видела и отца Ребекки. Этот дом остался в ее прежней жизни, а в новой она пошла своим путем, став врачом, женой и матерью, а затем бывшей женой. Но в сложившейся в ее воображении картине она ясно видела своих дочек, правда почему-то уже подросших: Кире лет девять-десять, а Хлоя носится вокруг, обе улыбаются ей…

– Пошевеливайтесь, чтоб вас!

Грубый окрик вернул ее к действительности. Теперь они с Джонни были почти у самых корней, буквально в паре футов.

Ребекка еще крепче сжала руку брата.

– Я люблю тебя, Джонни.

– Я тоже, – тихо сказал он.

А потом вдруг добавил:

– Это все моя вина, Бек! – Джонни обнял ее, заглушив звук ее отчаянных рыданий, а потом отпустил, и она услышала, как он глубоко вздохнул, потому что они теперь были там.

У трупа Стелзика.

Они обернулись, по-прежнему держась за руки, и посмотрели вниз. Теперь мужчина был намного ближе к ним.

– Дайте мне ваши телефоны, – велел он. Джонни вынул сотовый из кармана штанов и швырнул его в сторону зеленоглазого. Но тот не отвлекся, не стал ловить телефон, который упал к его ногам, уставился на Ребекку. – Ты что, плохо слышишь?

Ребекка опустила руку в карман.

Она не хотела отдавать ему свой телефон: ведь он был последней нитью, связывающей ее с внешним миром, ее семьей, ее девочками. Но какая теперь разница?

Сейчас их убьют. Убьют прямо здесь.

И, судя по тому, как мужчина посмотрел на нее, она поняла, что умрет первой.

40

Рокси наблюдала за Ребеккой с пассажирского сиденья, очевидно почувствовав перемену в настроении и не зная, все ли она сделала правильно. Когда дождь застучал по крыше джипа, собака прижалась к груди Ребекки и посмотрела ей в лицо: один глаз карий и полон доброты, а другой закрыт белой повязкой. Ребекка в ответ молча обняла Рокси и притянула ее ближе.

Рокси немного поскулила, а потом успокоилась.

Как только они вернулись в магазин, Ребекке удалось развести костер снаружи под навесом, воспользовавшись зажигалкой «Зиппо», которую она нашла в первую ночь, и выломав несколько деревянных панелей из поваленного забора. И в тот вечер они с Рокси ели кролика.

После почти семи недель консервов и шоколадных батончиков кролик показался Ребекке великолепным на вкус, хотя придирчивый кулинар назвал бы его жестким и пережаренным. Свежевать кролика было ужасно, и не потому, что Ребекку пугал сам процесс, а потому, что с непривычки он занял у нее слишком много времени. Впрочем, ее усилия того стоили. Она разделила поджаренную тушку на мелкие порции, чтобы растянуть кролика на как можно более долгий срок, а к их с Рокси сегодняшнему кушанью добавила побитые морозом яблоки. Они были из запущенного фруктового сада рядом с маяком, и, хотя на деревьях плодов уже почти не было, еще съедобной падалицы удалось собрать полведра.

Когда Ребекка чистила яблоки, вырезая побуревшие части, то подумала, что если бы была дома, то не задумываясь выбросила бы плоды целиком прямо в мусорное ведро. Но здесь, на острове, они показались ей сладкими, как мед. Она соорудила миску для Рокси из рыболовного ведерка, и они поели прямо на тротуаре Мейн-стрит рядом с костром. Ребекка завернулась в одно из одеял, а другое накинула на спину хвостатой добытчицы.

– Сегодня был дерьмовый день, – сказала она, почесывая Рокси и сглатывая слезы, навернувшиеся на глаза, когда она вспомнила, как вертолет повернул назад, – но по крайней мере ты постаралась разнообразить наш ужин.

Рокси была слишком занята поеданием кролика, чтобы ответить.

Ребекка погладила собаку по голове.

– Знаешь, – задумчиво произнесла она, – в одном далеком городе живут две маленькие девочки, которые ждут не дождутся встречи с тобой.

Рокси посмотрела на нее, моргнула, как будто все поняла, и у Ребекки защемило сердце.

Рокси положила голову на лапы. Ее больной глаз все еще был закрыт марлевой повязкой, которую Рокси все время пыталась сорвать, но опухоль уже сошла, и через день повязку можно было уже снимать. Из нижнего века другого глаза Ребекка в свое время извлекла занозу, но и эта травма заживала. Продолжая гладить Рокси, Ребекка позволила себе мысленно вернуться к своим дочерям, удержать в памяти дорогую для себя картину.

– Тебе понравятся мои девочки, Рокси, – продолжала говорить она, положив руку на голову собаки. – Кире почти три года, и она страсть какая умная. Я знаю, что говорю как мать и не могу считаться непредвзятой, но это чистая правда. Видишь ли, у нее очень хорошие гены, только посмотри на меня. – Ребекка подмигнула Рокси. – Хлоя еще совсем малышка, но она точно будет шустрой и сообразительной. Накануне нашего отъезда сюда я посмотрела на нее, когда она сидела в своем креслице, и поняла, что не сегодня-завтра она научится из него выбираться, и тогда вся гостиная будет в ее распоряжении.

Шерсть Рокси под пальцами Ребекки была теплой и уютной, прикосновения к ней успокаивали, помогали преодолеть накатившую грусть.

– А знаешь, Рокси, я все еще здесь, на этом свете, только из-за тебя.

Собака посмотрела на нее.

– Понимаешь почему?

Рокси моргнула, вглядываясь в лицо Ребекки.

– Я не знаю, смогу ли я вернуться домой, не знаю, доживу ли до начала сезона. Ведь нам с тобой надо продержаться еще целых три с половиной месяца. – Ребекка выдохнула, и от ее дыхания пошел пар. – Видишь, как холодно, а будет только хуже. Так что тебе придется поймать чертовски много кроликов, если мы не хотим здесь совсем оголодать.

Ребекка улыбнулась и принялась чесать Рокси живот.

– Но я кое-что знаю точно, – продолжала она. – Я смогу вернуться живой домой к своим девочкам только по одной причине, и она не имеет ко мне никакого отношения.

Ребекка прилегла рядом с собакой и обняла ее, а Рокси доверчиво прижалась к ней.

– И причина эта – ты!

Ранее

Ребекка бросила мобильник в сторону мужчины и зажмурилась.

Ее пальцы были переплетены с пальцами Джонни.

Она ждала выстрела, оглушительного звука, который разнесется по всему лесу, удара пули, который навсегда вырвет ее руку из руки Джонни.

Но ничего этого не произошло.

Она услышала топот слева от себя, хруст замерзшей травы, а затем жуткий вопль человека, который был здесь, чтобы убить их.

Ребекка открыла глаза.

Мужчина упал на землю и покатился вниз по склону, а рядом с ним бежала собака. Это была Рокси! Она рычала, скалилась и не давала зеленоглазому подняться. Тому все же удалось добраться до тропы, и он уже вставал на ноги, когда Ребекка с Джонни обменялись взглядами и поняли, что думают об одном и том же.

Это был их шанс!

– Бежим!

Ребекка не знала, на самом ли деле Джонни прокричал это слово, или ей почудилось, но она схватила с земли свой мобильник, и они с братом понеслись к выходу из лощины. Сзади слышалось рычание собаки, крики зеленоглазого, а потом – выстрел.

«Он только что убил Рокси», – успела подумать Ребекка, но оглядываться времени не было.

Вместо этого она еще быстрее стала подниматься вверх к тропе, ведущей к месту раскопок. Ребекке почти удалось достичь ее, когда раздался еще один выстрел. Пуля попала в дерево слева от нее. Ей показалось, что ствол взорвался изнутри, засыпая ей глаза корой, и, когда Джонни уже стоял на тропе, Ребекка споткнулась, упала в четырех футах позади него и больно ударилась о землю. Она поползла вперед на четвереньках с залепленными древесной трухой глазами, обдирая ладони о сломанные ветки.

Она почувствовала, как Джонни схватил ее под мышки и потащил остаток пути до тропы, и тогда раздался еще один выстрел. Джонни опять подхватил ее, и, когда зрение к ней частично вернулось, она увидела его спину, увидела, что он присел прямо перед ней, закрывая ее собой. Третий выстрел, четвертый… Одна из пуль врезалась в соседнее дерево, другая ушла в лес. Джонни вскочил и потащил Ребекку за собой. Она успела только оглянуться через плечо. Один глаз у нее был все еще был закрыт, другой туманился слезами, но разглядела она достаточно.

Мужчина преследовал их.

Она побежала по тропе, следуя за Джонни. Теперь она хорошо разбирала дорогу и разом вспомнила все кроссы, которые бегала в детстве, в особенности тот, который она выиграла, выступая за свое графство, и тогда эта победа принесла ей спортивную стипендию. Раздался еще один выстрел. Сейчас она неслась не к финишу и медалям.

Она бежала, спасая свою жизнь.

Еще один выстрел, и потом еще один.

Сколько их было? Шесть или семь?

Сколько пуль в пистолете оставалось у ее убийцы? Но думать об этом было некогда: все внимание Ребекки уходило на то, чтобы не споткнуться и не запутаться в кустах. Перед собой она видела, как Джонни несся по тропе, раздвигая ветви и постоянно оглядываясь назад, чтобы убедиться, что Ребекка не отстает.

Прогремел еще один выстрел.

И почти мгновенно следующий.

Они оглушили Ребекку.

Ей потребовались доли секунды, чтобы среагировать и понять, что произошло. Она посмотрела вниз и увидела дыру на поле куртки. Пуля прошла навылет через одежду в миллиметрах от ее левого бедра. Из обугленного отверстия высыпался белый пух. Она на мгновение отвлеклась от дорожки, и ее нога тотчас зацепилась за некстати взявшийся корень. Ребекка полетела вперед и врезалась в ствол дерева.

От удара она на пару секунд потеряла сознание.

Когда Ребекка пришла в себя, то увидела, что ее преследователь находится футах в пятидесяти от нее и смотрит в ее сторону. «Где же Джонни?» – подумала она, но брата рядом не было. Он не знал, что она упала, и оказался далеко впереди.

Там, куда убежал Джонни, деревья плотно обступали тропу, почти полностью закрытую подлеском. Она снова посмотрела на мужчину с пистолетом, который неуклонно приближался, потом на тропинку. Когда Джонни вернется за ней – потому что он вернется, она была в этом уверена, – она станет приманкой. Тропинка извивалась, и, значит, Джонни не сможет увидеть ее преследователя, пока не станет слишком поздно.

«Не возвращайся за мной, Джонни! Не надо!» – и тут она услышала, как брат зовет ее по имени.

– Бек, где ты! – кричал он

Она вскочила на ноги.

Тотчас же мужчина заметил ее. Он выстрелил, и пуля пролетела мимо нее, попав в светлый тощий ствол молодого дубка. Она кинулась прочь от тропы, подальше от Джонни, вглубь леса, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что зеленоглазый переключился на нее. Он и вправду сошел с дорожки и теперь продирался сквозь подлесок и густые кусты, переплетенные плющом. Ребекка услышала, как Джонни снова зовет ее, но его голос замер в отдалении, и теперь ее уши заполнило только собственное тяжелое дыхание и треск веток позади себя.

Зеленоглазый снова выстрелил в нее.

В этот раз пуля прошла совсем рядом справа от нее, и она инстинктивно бросилась влево. Воспользовавшись разрывом в кустарнике, она попыталась изменить направление и сбить преследователя со следа. Кажется, где-то поодаль Джонни снова звал ее, но Ребекке было не до этого. Теперь она двигалась по пересеченной местности, полностью поросшей подлеском. Раз – и она провалилась одной ногой в скрытую яму, а когда выбиралась из нее, попала в другую, еще более глубокую. Падение оказалось болезненным, несмотря на выставленные руки. Все тело болело, было очень страшно, но Ребекка попыталась встать на ноги. Ударилась о ствол, потом о другой и вновь упала.

Вставая и выбираясь из чащи, Ребекка почувствовала, что грунт стал другим, более влажным. И еще в ноздри ее ударил запах соли.

Она приближалась к берегу.

«Может быть, я найду там помощь, – подумала она. – Там могут быть люди, рыбаки на своих лодках…» Она оглянулась, чтобы понять, насколько убийца близко, но никого не увидела.

Где же он?

Раздался выстрел.

Пуля прошла так близко, что она почувствовала движение воздуха у виска. Инстинктивно она заслонилась рукой, хотя и понимала, что это совершенно бесполезно, что пуля прошла бы через плоть и кости, как через бумагу, если бы выстрел попал в цель. Из-за своего резкого движения она потеряла равновесие, сделала шаг в сторону, и под ногой у нее внезапно оказалась пустота. Ребекка снова упала, мобильный телефон выпал, а за ним из кармана куртки просыпалась горсть мелочи.

И тут Ребекку потащило вниз по склону.

Кувыркаясь, она оказалась на краю другого оврага, но этот был меньше, намного глубже и скрыт полосой кустарника. В падении она проломила кустарник, пыталась ухватиться за ветки, но это не помогло, и вот она уже, как сломанная кукла, очутилась на дне оврага. На своем пути она ударилась головой обо что-то острое. Что это было? Корень, ветка? Какая разница… Ребекка оказалась на ложе сухих мертвых листьев, которые не могли смягчить падение. Они медленно оседали на ее неподвижное тело.

Ребекка уставилась в небо.

Оно было серым, как лицо мертвеца.

Неужели это конец?

Она попыталась дотронуться до лица, до раны у правого уха, которая начала пульсировать от боли, но не смогла даже пошевелиться. Дыхание у нее перехватило. Ребекка захрипела, а потом картина перед ее глазами окрасилась в красный цвет. Слабеющее сознание подсказало, что глаза ей заливает ее собственная кровь, но додумать эту мысль она не успела, потому что внезапно весь ее мир стал непроглядно черным.

Пропавшие два с лишним часа

Трэвис поставил на паузу запись разговора с Джонни Мерфи.

Была пара моментов, на которые он во время опроса не обратил особого внимания, не придал им значения и при первом просмотре записи. Тогда от него ускользнуло то, как Мерфи себя вел в паузах, возникавших между отдельными словами или фразами: Джон опускал голову, сцеплял руки, направлял взгляд куда-то вдаль в пространство между Трэвисом и камерой. Возможно, эти детали не имели значения, но Трэвис тщательно записал временные коды для каждой из таких пауз, чтобы впоследствии, если надо, пересмотреть эти эпизоды. Он снова посмотрел на монитор, вглядываясь в застывшее на экране лицо Джонни Мерфи.

Тот, кто звонил в участок, просил перепроверить друга Луизы.

Но что конкретно требовалось перепроверить? Об этом звонивший умолчал.

Трэвис снова открыл блокнот.

В первый же день, когда проводилась проверка всех родственников и знакомых Луизы, Трэвис запросил в полицейской базе данных историю приводов Мерфи, но у того их не было ни одного, даже банального штрафа за неправильную парковку. Его алиби на ночь было подкреплено данными о звонках и сообщениях с мобильных телефонов и записями с камер видеонаблюдения: он высадил Луизу у отеля в шесть часов вечера, и согласно данным GPS его мобильника действительно поехал в отделение неотложной помощи в университетскую клинику в Лангоне, что в Бруклине. Трэвис взял записи с камер в больнице, чтобы убедиться, что Мерфи на самом деле был внутри, а потом и у входа. Это подтвердилось. В то время, когда он вышел из больницы, пришло сообщение на мобильный телефон Луизы с извинениями за то, что он «ее бросил». После разговора с Джонни в октябре этих данных хватило Трэвису для того, чтобы вычеркнуть Мерфи из списка подозреваемых.

А что, если через два месяца попробовать найти нестыковки в этом внешне непробиваемом алиби?

Трэвис вернулся к записям: видео с Мерфи в отделении неотложной помощи охватывало лишь очень короткий период времени – с 21:29 до 21:51, когда камера зафиксировала его у входа. А вот о том, как он проводил время до этого, информации не хватало. Складывалось впечатление, что мобильный телефон Мерфи был выключен сразу после того, как он прибыл в больницу в 19:01 и не включался до 21:29. Трэвис отметил этот факт вскоре после опроса и позвонил Мерфи по этому поводу. По телефону Джонни назвал вполне правдоподобную причину: он находился в той части больницы, где было много очень чувствительного медицинского оборудования, поэтому персонал попросил его выключить мобильный телефон.

Но что, если это была ложь?

Что, если Мерфи отключил телефон, потому что не хотел, чтобы его отследили? Те два часа и двадцать восемь минут, когда его мобильник был выключен, совпали с последним временным отрезком, когда Луизу видели на благотворительном вечере. В этот же промежуток времени камера сняла Луизу в баре отеля «Роял-Юнион». Это было в 21:01, а через десять минут ее мобильный телефон отключился навсегда. Значит, теоретически Мерфи мог доехать до отеля и спокойно вернуться обратно, чтобы оказаться у постели своей подруги Ноэллы, а потом отправить сообщение Луизе с извинениями. Кстати, а зачем вообще ему было отправлять это сообщение? Ведь Луиза знала, куда Мерфи направился. Или не знала?

Трэвис все еще не мог ответить ни на один из этих вопросов, потому что Мерфи оставался для него человеком-загадкой с белым пятном вместо личности. Следующий шаг напрашивался сам собой – ему нужно снова поговорить с Джонни Мерфи.

* * *

Ник Тиллман сидел за угловым столиком в кафе в Саннисайде и следил за временем. На столе перед ним лежала тетрадь, в которой он уже заполнил почти все страницы.

Он предпочитал бумагу телефону, потому что бумагу было легко уничтожить без следа. С телефонами так не получается. Они разбивались, их можно было бросить в огонь или в реку, закопать в землю, но они все равно оставляли следы: всего лишь одно коротенькое сообщение, всего лишь один краткий поиск в интернете, и вот уже информация о тебе оказалась на каком-то сервере, где она останется навсегда. Тиллману такая идея совсем не нравилась.

Допив кофе, он пошел к стойке, чтобы расплатиться. Женщина на кассе принялась с ним мило болтать, и он вынужден был поддержать беседу – по своему опыту он знал, что гораздо легче потом вспомнить кого-то, кто был с тобой груб, чем милого и приятного парня, – а затем вышел из кафе под снегопад.

В паре кварталов южнее был таксофон.

Женщина ответила после четырех звонков.

– Трэвис взял след, – сказал Тиллман.

Женщина молчала.

– Что-то случилось? – спросил Тиллман через некоторое время.

– Подожди секунду, – ответила она.

В трубке опять наступило молчание.

– Так, я здесь, – сказала она наконец. Тиллману послышалось, что где-то вдалеке за его собеседницей закрывается дверь. – Нужно было дождаться, пока Аксель уйдет, – объяснила она. – Я не хочу, чтобы он это слышал.

Аксель…

Он может создать проблемы, если они не поостерегутся… Впрочем, Тиллман не сказал ей об этом. Пока не сказал.

– Ник, я просматриваю то, что ты мне прислал, – сказала она на фоне звука переворачиваемых страниц и нажатий на клавиатуру компьютера. – А как насчет Джонни?

– А что с ним?

– Неужели он на это способен?

Тиллман посмотрел по сторонам. Никого, только тихо падает снег.

– Когда дело касается таких красивых женщин, как Луиза Мэйсон, – проговорил он, – мужчины способны на все.

* * *

Ветер бросал снег в лобовое стекло все время, пока Трэвис ехал на юг по автомагистрали, связывающей штаты. Справа от него под стальными балками транспортной развязки пронеслись машины с сиренами и проблесковыми маячками, окрашивающими близлежащие строения в разные цвета.

Всю дорогу с работы, где он провел почти всю ночь, Трэвис думал о Луизе Мэйсон, пытаясь сопоставить то, что он знал, с тем, что подозревал. Перед его мысленным взором вставало ее лицо: оно смотрело с фотографий, которые дали ему ее родители, с видео, которое ее отец снял на юбилейном ужине. Там Луиза подняла тост за своих родителей, и ее речь была остроумной и в то же время очень теплой и душевной. Посмотрев эту запись, Трэвис еще сильнее захотел найти эту женщину – живой или мертвой. Но сейчас он думал о другом: а не совершил ли он ужасную ошибку, вычеркнув из числа подозреваемых того, с кем Луиза встречалась?

Он воспользовался съездом на 86-ю улицу и поехал к Третьей авеню. Там, между продуктовым магазином и маникюрным салоном, находился магазин электроники «Бэй-Ридж».

Место, где работал Джонни Мерфи.

Трэвис сумел запарковаться в квартале от магазина. До Рождества оставалось меньше недели, поэтому повсюду мигали праздничные гирлянды. Примерно столько же времени было у Трэвиса и до ухода на пенсию: в пять часов вечера 23 декабря он выйдет из штаб-квартиры полиции Нью-Йорка и перейдет дорогу, чтобы оказаться на собственной прощальной вечеринке. А когда все закончится, пойдет в пустой дом, чтобы оттуда уже никогда не возвращаться на работу.

Не садиться за письменный стол, не открывать папки с делами… забыть о Луизе…

Трэвис прибавил шаг: на улице было холодно и зябко.

«У меня есть пять дней, – подумал он. – Всего пять дней, чтобы докопаться до сути, узнать, что же произошло на самом деле».

Дойдя до магазина, он остановился и вгляделся в запотевшее стекло на входе. На двери висела табличка «ЗАКРЫТО», но внутри в магазине кто-то ходил. Трэвис настойчиво постучал в дверь, и через некоторое время появился какой-то парень лет тридцати азиатской внешности.

– Мы откроемся только в десять, – проговорил он.

Трэвис приложил к стеклу свой полицейский значок.

Лицо парня изменилось – сначала удивление, потом растерянность, затем беспокойство и непонимание, для чего полицейскому приходить в магазин так рано? Но он отпер дверь и широко распахнул ее.

– Могу я вам помочь, офицер?

– Я детектив и ищу Джонни Мерфи.

Парень нахмурился.

– Я не могу до него дозвониться ни по мобильному, ни по домашнему телефону, – объяснил Трэвис и улыбнулся парню, давая понять, что тому не о чем беспокоиться.

– Джонни здесь нет, – последовал ответ.

– Он не пришел на работу?

– Нет.

– И не объяснил причину?

– Нет. Вообще-то он уже семь недель на работе не появлялся.

Теперь настала очередь хмуриться Трэвиса:

– Семь недель? Да о чем вы таком говорите?

– Я думал, что вы, копы, в курсе, или у вас там правая рука не знает, что делает левая?

– В каком смысле?

– Джонни исчез, и сестра его тоже исчезла.

V