Вороний остров — страница 5 из 10

Шторм

Ранее

В черный мир Ребекки начал постепенно пробиваться мутный серый свет.

Кожу лица стянуло, и она поняла, что это от того, что кровь у нее на лице застыла и высохла. Рана была справа, рядом с ухом. Она пульсировала, посылая болевой импульс не только в нос и лоб, но и в шею и плечо Ребекки. Глаза открыть никак не получалось.

Ребекка попыталась поморгать, но и это не сработало.

Она чувствовала запах крови, ее вкус, но больше всего испугалась за глаза. Кровь засохла и прочно склеила ресницы. Ребекке показалось, что она ослепла, и вместе с этим чувством пришла паника.

Наконец ей удалось разлепить веки, и она тотчас вспомнила, что случилось, как она летела на дно оврага, цеплялась за ветки в надежде замедлить падение, кувыркалась на склоне. Ребекка оказалась на дне оврага за считанные секунды, но ее тело успело проделать большой и недобрый путь. Этот овраг был глубже, чем тот, в котором они нашли Стелзика, с очень крутыми, почти вертикальными откосами. Спускайся она сюда по собственной воле, ей пришлось бы ползти, цепляясь за неровности склона или просто съехать на собственной заднице.

И тут ее поразила еще одна мысль.

Почему она все еще жива?

Где тот, кто пытался ее убить?

Ребекка замерла: она представила себе безжалостного человека с пустыми зелеными глазами, вспомнила, что он сделал со Стелзиком и с Рокси, как он требовал, чтобы они с Джонни подошли к месту казни. Тут же ее мысли переключились на брата, и Ребекку затрясло. Где Джонни? Убийца пошел за ним?

А что, если Джонни мертв?

От этой мысли у нее перехватило дыхание. Надо что-то делать!

Она медленно подняла руку, мышцы напряглись и ее послушались, тогда Ребекка попыталась пошевелиться. Болью прострелило левый бок, отдалось в голове, в груди. Но потом стало легче. После пары неудачных попыток она сумела сесть и задвигала ногами. Теперь как хирург-ортопед она искала растяжения, вывихи, переломы. Чудом единственной травмой от падения оказалась рана на лице. Ребекка принялась осторожно ощупывать ее края.

И сразу поняла, что дело плохо.

Кожа разошлась под ее пальцами, а когда она сделала чуть более резкое движение, пытаясь встать на колени, то почувствовала, как из раны бурно потекла свежая кровь, заливая скулу. Кроме того, в рану почти наверняка попала грязь. Ее требовалось срочно промыть и хотя бы перебинтовать.

Цепляясь за дерево, Ребекка встала на ноги. Все суставы болели. Она постояла какое-то время, пошатываясь, а затем автоматически полезла в карман брюк за телефоном. Телефона там не было, что было очень скверно, но ключи от «чероки» она нащупала.

Оглядевшись по сторонам и как следует рассмотрев дно лощины и склоны, поросшие кустарником, увитым цепким плющом, Ребекка поняла, почему мобильника у нее не было. Он выпал вместе с мелочью из кармана во время падения. Значит, телефон валяется где-то в верхней части склона.

Ребекка принялась карабкаться вверх.

Задача оказалась очень тяжелой: она ползла на четвереньках, цепляясь за кусты и мерзлую траву. Несколько раз кровь из раны полностью заливала ей лицо и приходилось утираться грязным рукавом. Добравшись наконец до верха, она, еще не восстановив дыхание после подъема, принялась оглядываться по сторонам в поисках мобильника. Сначала ей удалось определить то место, откуда началось ее падение – земля была взрыта, в кустах образовался пролом, а на траве валялась мелочь из кармана, блестевшая же как драгоценные камни.

Но мобильного телефона не было.

Должно быть, преступник унес телефон с собой.

Ребекка принялась вглядываться в лесную чащу, вдруг испугавшись, что он где-то рядом, притаился и наблюдает за ней. Ведь для чего-то он оставил ее в живых?

Подняв с земли монеты, она снова огляделась. Тропа, ведущая к месту раскопок, проглядывала сквозь деревья. Кругом стояла полная тишина. Пока она лежала без сознания на дне лощины, погода изменилась. Ветер больше не шелестел листвой, но небо плотно заволокло облаками и солнца больше не было. Стало еще холоднее, чем раньше, воздух дышал сыростью. В отчаянии она снова принялась искать свой телефон, не только для того, чтобы позвонить, но и для того, чтобы узнать время.

Она понятия не имела, сколько времени она провалялась на дне оврага без чувств.

Минуту? Пять минут? Больше?

«Мне нужно найти Джонни!» – неотступно звучало у нее в голове.

Она вернулась на тропу и быстрым шагом двинулась к тому месту, где в последний раз видела брата. Она хотела побежать, но испугалась, что лже-Стелзик ее услышит. Только сейчас Ребекка поняла, как же ей холодно. Ее куртка и толстовка с капюшоном отсырели от грязи, лицо было мокрым от крови. Она вытерла щеку рукавом, почувствовала на губах вкус крови и разлепила их, чтобы позвать Джонни. Но не решилась. Если убийца где-то рядом, он сразу поймет, что она выбралась из оврага.

Ребекка зашагала в сторону парковки.

Ей потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до «чероки», и на тропе ей не попалось никаких следов ни ее преследователя, ни брата.

«Джонни, где же ты? Пожалуйста, не умирай, не бросай меня одну…» – тихонько повторяла она про себя.

Бросив взгляд с опушки на стоянку, она увидела, что «шевроле» Стелзика пропал.

Кто забрал автомобиль? Убийца или Джонни?

Ребекка решилась выйти на парковку – ее джип стоял на месте. Она подошла к нему и увидела свое отражение в лобовом стекле. Пугающее зрелище! Сделав шаг ближе, она попыталась рассмотреть свое лицо внимательнее. Рана выглядела плохо, и засохшая кровь в ней почернела, но сейчас острой боли Ребекка уже не ощущала. Впрочем, половина ее лица в красных разводах выглядела как иллюстрация к фильму ужасов.

Оглядывая себя в стекло, Ребекка начала догадываться, что произошло.

До того как она свалилась в овраг, одна из пуль ее преследователя просвистела буквально в миллиметрах от ее лица. Закрываясь рукой, она потеряла равновесие и упала. Кувыркаясь по склону, разбила голову. Потом, скатившись на дно оврага, она потеряла сознание и лежала там совершенно неподвижно вверх той половиной лица, где была рана. Видимо, мужчина подошел к краю оврага, посмотрел вниз, увидел ее неподвижное тело, лицо, залитое кровью, и решил, что его выстрел достиг цели. Тогда он переключился на преследование Джонни.

Вот поэтому убийца не ждал Ребекку на склоне. Вот поэтому она все еще была жива.

Он думал, что расправился с ней.

41

Ребекка вернулась во второе общежитие, вооружившись инструментами. Ей удалось найти молоток и зубило, которые, как она считала, должны были помочь ей взломать дверь.

День был ясный, солнце радостно светило, но было очень холодно, особенно по сравнению с тем днем, когда Ребекка первый раз стояла перед дверью общежития. Сегодня ее сопровождала Рокси, которая поскуливала от волнения и тяжело дышала, вывалив язык так, что из пасти шел пар.

Поместив зубило между дверью и рамой, Ребекка принялась бить по нему молотком. Ей сопутствовал успех: прогнившая деревянная обшивка двери легко отвалилась, но оказалось, что вокруг замка дверь усилена стальной пластиной. Видимо, ее когда-то на совесть отремонтировали.

«Пожалуйста, пусть мои усилия не пройдут даром и внутри найдется еда», – мысленно взмолилась Ребекка, возобновляя свою атаку на дверь.

Рокси путалась у нее под ногами и, казалось, жаждала попасть в общежитие не меньше Ребекки.

От усилий Ребекку прошиб пот, она стащила куртку, но с моря налетел ледяной ветер, и она затряслась в ознобе. Не хватало еще заболеть!

Рокси начала царапать дверь.

– Не мешай, – прикрикнула на нее Ребекка, но это не помогло.

Надо было что-то срочно придумать, и Ребекку внезапно осенило!

Она вернулась к машине. Рокси перестала скрести дверь и последовала за ней. Ребекка открыла дверь, собака вскочила на заднее сиденье, Ребекка повернула ключ зажигания, и они подъехали к самой двери, развернувшись на лужайке перед зданием. Ребекка вышла, достала из багажника тонкий, но прочный буксировочный трос и с усилием просунула его сквозь приваренную петлю на пластине замка. Другой конец троса она закрепила на фаркопе джипа.

Сев за руль, Ребекка медленно поехала вперед. Через несколько секунд она почувствовала, что трос натянулся. Тогда она нажала на газ посильнее.

Трава под колесами была мокрой, и джип забуксовал. Ребекка продолжала давить на газ, глядя в зеркало заднего вида. Рокси не знала, куда смотреть: на Ребекку или назад через заднее стекло и только смешно вертела головой.

– Давай, – прошептала Ребекка, мягко добавляя газа.

Колеса крутились вхолостую.

– Давай!

Рокси залаяла.

– Прекрати, глупая собака! – в сердцах воскликнула Ребекка, и в ту же секунду раздался звон, машину бросило вперед, а в ее заднюю часть что-то со стуком врезалось. Ребекка не могла понять, то ли сработал ее план, то ли сломался фаркоп.

Она выключила двигатель и вышла.

На земле под машиной валялся замок, выломанный вместе с пластиной, а на багажнике красовался свежий уродливый скол в месте, на которое пришелся удар вырванного замка. Раньше Ребекку это бы страшно расстроило, но сейчас она даже не обратила на повреждение никакого внимания.

Она побежала к двери. Та была открыта!

Ребекка позволила Рокси побегать по всем комнатам, которые собака так стремилась исследовать, а сама поспешила прямо на кухню. Проходя мимо спален с открытыми дверями, она увидела, что они ничем не отличались от помещений в другом общежитии: спартанская обстановка и выцветшие одеяла на кроватях.

На кухне она первым делом принялась открывать шкафчики.

И почувствовала огромное облегчение, увидев там консервные банки. Даже с первого взгляда она поняла, что теперь еды им хватит по крайней мере еще на шесть недель, а возможно, и на пару месяцев, если она максимально урежет их пайки. Тут были и готовые равиоли, и тунец, и тушенка, а еще суп из моллюсков и фасоль во всех видах: с томатным соусом, с соусом чили, со свининой, с куриным филе. Она в жизни не ела ничего подобного, но сейчас эти консервы означали выживание. Жизнь продолжается!

Где-то наверху залаяла Рокси.

– Ко мне, девочка? – позвала ее Ребекка. – Что случилось?

Рокси не реагировала и продолжала лаять.

Ребекка поднялась на второй этаж, обнаружила собаку в последней комнате слева и замерла в дверях.

Рокси металась по комнате, потом забегала кругами, уткнувшись носом в пол. Она чувствовала запах.

Запах того, кого она когда-то любила.

Сомнений не было – это была комната, в которой жил Стелзик.

Ребекка опустилась на корточки, пытаясь поймать Рокси и приговаривая:

– Все в порядке, малышка, успокойся.

И тут ей пришла в голову мысль, что хорошо бы обыскать комнату Стелзика.

Может быть, ей удастся найти что-то, что подскажет ей, почему его убили.

А может быть, найдется и ключ к самой страшной для нее загадке: почему они пытались сделать то же самое с ней и Джонни.

Ранее

Когда Ребекка рассматривала в отражении на лобовом стекле «чероки» свою рану, так похожую на след от пули, она заметила, что с другой стороны машины что-то не так.

Окна на противоположной стороне не было.

Оно было разбито.

Шок от созерцания собственной раны не позволил ей заметить это раньше. Когда она обошла джип, то увидела, что пассажирское сиденье завалено осколками.

Внутри тоже чего-то не хватало.

Видеорегистратор!

Он был приклеен к лобовому стеклу, но теперь от него остался только расплывчатый круг. Ребекка не могла вспомнить, когда в последний раз включала его. Гарет купил его за несколько недель до их разрыва, заявив, что теперь этими устройствами все пользуются и что в случае аварии оно избавит их от множества хлопот со страховщиками. Говорил он все это весьма раздраженным тоном, словно критикуя Ребекку за ее стиль вождения, но в те последние дни и недели их совместной жизни у нее не было сил ругаться с ним из-за каждой мелочи. Теперь видеорегистратор пропал, и она понятия не имела почему.

Зачем кому-то разбивать окно, чтобы добраться до него?

Она села за руль и завела двигатель. Когда он заработал, она посмотрела на часы на приборной панели: 14:58. Ребекка полностью потеряла счет времени, не могла вспомнить, когда они с Джонни вошли в лес и сколько минут или часов прошло с того момента, когда они с братом разделились. Глядя сквозь покрытое пылью и грязью лобовое стекло на густую лесную опушку, она подумала, что, наверное, не стоило так торопиться к машине в надежде добраться до какого-то жилья и попросить помощи. А что, если Джонни все еще где-то там, в лесной чаще? Что, если он ранен? Что, если он мертв?

«Надо сосредоточиться на самом важном!» – приказала себе Ребекка. А самым важным были поиски брата. Но без посторонней помощи в этом деле ей не обойтись. Лес слишком велик, чтобы она могла прочесать его самостоятельно, и читать следы она не умела. Ей срочно требовался кто-то местный.

Включив задний ход, она нажала на газ, но, как только колеса начали вращаться, она поняла, что что-то не так. Машина кренилась на левый бок и совсем не держала дорогу.

Ребекка выключила двигатель и обошла джип сзади.

Шина на левом заднем колесе была пропорота. В спешке, выходя к машине из леса, она этого не заметила.

Ребекке хотелось кричать от бессилия.

Открыв багажник, она начала искать запасное колесо, но быстро вспомнила, что его там нет. Когда они покупали машину, продавец объяснял Гарету, как работает комплект аварийной подкачки шин, который они в итоге и приобрели, но в нынешней ситуации это устройство было совершенно бесполезным. Запаски не было!

Она захлопнула дверцу багажника.

Что же делать?

У нее не было ни мобильного телефона, ни автомобиля, до объездной дороги было не меньше мили… Но выбора не было – надо было выбираться на трассу пешком.

Грунтовка до объездной была просто ужасной, и вдобавок на полпути пошел дождь. Ребекка скользила и пару раз чуть не упала. Ветер срывал листья с деревьев и бросал их ей в лицо.

Когда она, наконец, добралась до вершины подъема, небо совершенно заволокло кучевыми облаками. Над морем висела свинцовая стена дождя, разрываемая время от времени белыми вспышками зарниц.

Надвигалась буря.

Она посмотрела в обе стороны объездной трассы, надеясь увидеть приближающуюся легковушку, грузовик, пешехода, хоть что-то… Дорога была совершенно пуста, если не считать силуэтов зданий вдалеке и каких-то обломков на асфальте: видимо, с грузовика сорвался груз из досок или бревен, которые теперь валялись поперек дороги вперемежку с пластиковыми креплениями.

Чтобы быстрее всего добраться до Хелены, надо было пойти по объездной направо, но слева от Ребекки высились какие-то дома, поэтому она решила сначала двинуться туда. Если хотя бы в одном из них живут люди, они окажут ей помощь.

Начал накрапывать дождь – его капли она почувствовала на своем измазанном кровью и грязью лице. Ребекка взмокла во время подъема по грунтовке, но теперь пришел холод: намокшая одежда плотно облепляла ее, но не давала тепла, поэтому когда она добралась до ближайшего дома, то дрожала мелкой дрожью.

Дом был страшным, полуразвалившимся, под металлической крышей грязно-серого цвета и без окон на фасаде. Ребекка попробовала открыть дверь, но та оказалась заперта. Она постучалась, но никто не откликнулся. Обойдя здание, Ребекка оказалась на заднем дворе. Он был полон какого-то немыслимого хлама и представлял собой кладбище старой техники и искореженных автомобилей. Было ясно, что никто не жил здесь годами.

Снова сверкнула молния.

Следующий дом был в паре минут ходьбы, но туда даже не стоило соваться. Он был заколочен, часть крыши обрушилась. Здание в ряду за ним выглядело точно так же. Единственное отличие на этот раз заключалось в том, что во дворе перед ним стоял трейлер – дом на колесах. Ребекка добралась до него и забарабанила кулаком в стену. Никто не отозвался.

– Эй! – прокричала она, стоя под дождем. – Есть кто живой?

Ни звука в ответ. Дверь в дом была заперта. Нигде и никого!

Значит, нужно поспешить на паромную пристань.

Там были люди, там можно попросить о помощи.

Она зашагала по трассе в сторону Хелены. Все время шел дождь, а теперь еще и начало темнеть. Значит, было уже гораздо позже четырех часов вечера.

Она вспомнила, как накануне примерно в это же время вошла в свой дом вместе с Кирой, держа Хлою на руках, как открыла двери и увидела закатное небо в задние окна гостиной. Кира попросила посмотреть телевизор, Ребекка разрешила, а затем услышала из гостиной заставку сериала «Дора-путешественница». Каждый день в четыре часа они смотрели его, сидя втроем на диване. В это время Ребекка никуда не торопилась, не бежала на кухню готовить еду, а тихо обнимала своих дочек, притянув их к себе. Золотое время только для них троих!

Но такая картина была слишком идиллической, расслабляющей. Она попыталась переключиться на воспоминания, которые придали бы ей импульс, зарядили бы энергией ее обессилевшее тело: вот Кира ловко строит пирамиду из своего конструктора на полу в гостиной, а Хлоя тянется к игрушкам, висящим над ее детским креслом.

Но тут ветер и дождь усилились, загремел гром, и Ребекке показалось, что построенная Кирой башня со стуком рушится. Ее захлестнуло отчаяние.

Почему все это происходит с ней?

Она попыталась успокоиться, вспомнить, что рассказывал ей Джонни. Ведь даже если она опоздает на обратный паром, который отходит в пять вечера, она сможет найти кого-то из персонала. Ведь сезон на Вороньем острове официально закроется только завтра. Тогда-то она и вернется домой, организовав до этого поиски Джонни.

Ребекка посмотрела на море сквозь стену дождя. Через несколько секунд весь горизонт окрасился светом молний. До настоящего шторма было еще далеко, но он неуклонно и угрожающе приближался к острову.

И тут вдруг Ребекку осенило. То было не воспоминание, а нечто реальное, то, что случится очень скоро здесь и сейчас.

И она побежала.

42

В комнате Стелзика был письменный стол, стоявший в углу, а на нем лежал ноутбук. В углу стола высилась стопка книг, рядом была папка с аккуратно подшитыми и рассортированными заметками. Но сначала Ребекка заглянула в шкаф: внизу в несколько рядов стояли банки с собачьими консервами, а на полках была разложена одежда Стелзика. Настоящий Стелзик не был крупным мужчиной, и Ребекка подумала, что его одежда подойдет ей гораздо лучше, чем та, которую она нашла на заправке.

Все это время Рокси продолжала бегать по комнате кругами.

Ребекка попробовала подозвать собаку, чтобы спокойно осмотреть стол Стелзика. Сейчас из-за метаний Рокси ей было трудно сосредоточиться. Но собака останавливалась только для того, чтобы понюхать кровать, матрас, простыни и одеяла, а потом вновь продолжала свои поиски пропавшего хозяина.

– Все в порядке, Рокси, – попыталась успокоить ее Ребекка. – Я понимаю, что ты чувствуешь.

В этом небольшом помещении Рокси ночевала почти семь месяцев. Каждый день она засыпала здесь рядом со Стелзиком. А теперь ее хозяина здесь не было. Он ушел не только отсюда, но и вообще из жизни.

Но его запах все еще оставался на его вещах.

Рокси наконец остановилась. Ребекка сняла с ее морды повязку: поврежденный глаз хотя и зажил, сохранил красноту, и Рокси им трогательно заморгала, словно убитый горем человек, пытающийся удержать слезы.

Ребекка положила руку собаке на голову.

– Как же я понимаю тебя, Рокси, – повторила она. – Понимаю тебя даже больше, чем ты можешь себе представить.

И она принялась перебирать вещи на столе Стелзика.

В ящике стола нашлись три блокнота для записей. Археолог уже исписал один из них, начал заполнять второй, но третий был пуст. Ребекка задумчиво полистала его страницы.

В магазине, ставшем ее пристанищем, она вела список припасов на внутренней стороне разорванной коробки из-под хлопьев. В блокноте, конечно, это будет делать проще. Значит, нужно не забыть захватить его с собой, когда настанет время вернуться в Хелену.

Все время, пока она оставалась на острове, она пыталась понять, почему на нее и Джонни открыли охоту. Почему Хайн и Лима добивались их гибели? Что такого они с Джонни могли сделать, чтобы вызвать такую неуемную жажду смерти? Ребекка была врачом и матерью, и ничего особенного в ее жизни не происходило. Джонни, хотя и считал себя писателем, работал помощником менеджера в захудалом магазине электроники и не опубликовал ни одной книги. В их преследовании не было никакого смысла. Долгими ночами Ребекка лежала без сна, пытаясь выстроить в своей голове хоть какую-то более или менее правдоподобную картину, но получался только хаос. Из этого хаоса Ребекка мысленно создала такую жизнь «после себя», в которой ни ее бывший муж, ни ее друзья не заявляют о ее пропаже, Ноэлла забирает ее дочерей, а Гарет плачет крокодиловыми слезами всякий раз, когда у него спрашивают, где Ребекка, а он отвечает, что не знает.

Она продолжала думать о Джонни и мысленно разбирать до мелочей его поведение в последний день. То, как ее брат умолял Лиму пощадить их, предлагая заплатить, когда они вернутся в город, то, как Лима оборвал его, поднял пистолет и сказав: «Она не вернется, Джон». «Она не вернется», а не «Ты не вернешься», не «Ты и твоя сестра» или «Вы оба не вернетесь». Речь шла только о Ребекке. Означало ли это, что Ребекка была главной целью бандитов? Что значил странный взгляд Джонни, который он бросил на нее после этих слов, как будто бы не понимал, что происходит? Как будто бы его предали, обманули. Неужели это странное выражение действительно промелькнуло на его лице?

Или то была реакция на ужас происходящего?

Рокси прижалась к ее ногам. Ребекка задумчиво провела рукой по мягкой собачьей шерсти, снова переключив свое внимание на пустой блокнот и пытаясь отогнать от себя мысли о Джонни. Теперь в ее распоряжении было много-много листов бумаги, на которых следовало записать медленно и скрупулезно все детали, чтобы потом спокойно проанализировать свои записи и попытаться разобраться в происшедшем. Она снова посмотрела на Рокси, и ей пришла в голову другая идея.

Она решила переехать из магазина в общежитие. Потребовалось несколько поездок туда и обратно, чтобы перетащить в комнату Стелзика все те вещи и еду, которые Ребекка собирала в течение семи недель. С каждой минутой Рокси волновалась все больше, и когда Ребекка торжественно объявила переезд состоявшимся, собака принялась носиться по коридору.

В переезде была своя логика. Собственно, Ребекка оставалась в магазине только для того, чтобы наблюдать за океаном, чтобы не пропустить прибытия спасателей по морю, когда они, как она надеялась, появятся. Теперь об этом можно было забыть. Возможно, над островом вновь будет пролетать вертолет, но, если это случится, она быстрее увидит его с верхнего этажа общежития. Кроме того, оставалось совсем мало надежды на то, что какое-либо судно, не связанное с Хайном или Лимой, пройдет так близко к берегу, чтобы на нем увидели, как Ребекка машет им рукой. Она пришла к выводу, что пути рыболовецких траулеров пролегают гораздо дальше в океане, потому что за семь недель никто к острову так и не приблизился, не увидел на нем человека и не обратился по этому поводу в береговую охрану.

Тем не менее после того, как Ребекка закрыла магазин и заложила разбитое окно досками, она написала на них SOS краской, найденной на заправке. Собрав небольшие камни, щебень и обломки каменной кладки, Ребекка выложила на грунтовой части пустой парковки слова «ПОМОГИТЕ», «СПАСИТЕ» и «МЕНЯ ЗДЕСЬ БРОСИЛИ». Рокси все это время терпеливо ждала, пока Ребекка закончит.

Они вернулись в общежитие, когда уже стемнело.

Ребекка автомобильным тросом зафиксировала наружную дверь, пропустив один конец через оставшуюся скобу, а другой привязав к металлическим перилам лестницы на второй этаж, а затем прошла на кухню, чтобы посмотреть, нельзя ли запустить генератор. Но и этот генератор был отключен, так же, как и в другом общежитии. Она потратила некоторое время, пытаясь по новой подсоединить провода, но что-то было удалено с передней панели, возможно батарея или источник питания, так что все ее мечты о теплом душе вскоре окончились ничем.

Она вернулась в комнату.

Рокси свернулась калачиком на краю кровати Стелзика, полностью игнорируя лежанку, которую приготовила для нее Ребекка. «Даже не надейся, что я буду спать на полу», – говорила поза собаки. Ребекка улыбнулась и подошла к столу.

Над столом на стене висел календарь, и Ребекка подумала, что использовать его для подсчета дней будет гораздо удобнее, чем раскладывать камешки кучками, как она делала в магазине.

Ноутбук на столе тоже присутствовал.

Она открыла его, ожидая, что он полностью разрядился после нескольких месяцев бездействия, но, к ее удивлению, он ожил.

Оставалось еще девять процентов заряда батареи.

Ребекка завернулась в одеяло, села и с помощью сенсорной панели ноутбука открыла несколько папок. К счастью, Стелзик не использовал пароль, поэтому у нее был доступ ко всему содержимому, но вскоре стало очевидно, что в компьютере нет ничего, что представляло бы для нее реальный интерес. Большинство документов были сканами учебников, либо содержали заметки и наблюдения Стелзика, либо представляли собой статьи и доклады, которые он писал.

Она открыла его электронную почту.

Новые сообщения не загружались, потому что не было подключения к интернету, и, оглядев комнату, Ребекка не увидела ни кабеля или модема для подключения к телефонной линии, ни роутера. Вероятно, это означало, что Стелзик использовал свой мобильный телефон в качестве точки доступа всякий раз, когда ему нужно было отправить электронное письмо. Она потратила пару минут, роясь в его вещах, чтобы попытаться найти его мобильный телефон, но ничего не обнаружила. Скорее всего, телефон Стелзика взял Лима, так же, как он взял телефоны Ребекки и Джонни.

Она снова принялась просматривать папку «Входящие».

На этот раз ей бросилось в глаза кое-что необычное.

Она медленно начала прокручивать папку вниз. И чем больше старых писем она просматривала, тем больше понимала, чего не хватает. Она проверила «Корзину», чтобы убедиться в этом, но там тоже ничего не было.

Желудок у нее сжался от нехорошего чувства.

Она откинулась в кресле и отвернулась от экрана ноутбука, не желая смотреть дальше, и вспомнила тот день, когда Джонни пришел к ней с просьбой одолжить ему машину: «У меня запланирована на субботу встреча с куратором из Музея естественной истории… Мой будущий собеседник – археолог и сидит на острове с апреля… Мне понадобилось почти три месяца плотной переписки по электронной почте, чтобы он согласился со мной поговорить».

Только вот никаких писем от Джонни в папке не было.

Ни одного-единственного.

Джонни и Стелзик никогда не общались.

Ранее

Только бы добраться до Хелены! Ребекке показалась, что городок появится из-за поворота уже скоро.

Она заставила себя бежать быстрее. Объездное шоссе перед ней было совершенно пустым, словно дорога на край света.

«Не останавливаться!» – приказала себе Ребекка.

Грянул гром. Она попыталась сосчитать, через какое время вдалеке ударит молния, чтобы понять, насколько близко подошел грозовой фронт.

Ветер бросал дождевые капли прямо в лицо, стало совсем темно, и Ребекка поняла, что в какой-то момент сбилась с дороги.

Она остановилась, обессиленная – магистраль проходила примерно в пятидесяти футах от того места, где она находилась, но даже такое небольшое расстояние вдруг показалось ей непреодолимым.

Она сосредоточилась на разметке, чтобы вернуться со съезда обратно на шоссе, но катастрофически сбилась с ритма и жадно хватала ртом воздух. Через мгновение прямо над ней ударила молния.

Именно тогда, в пугающем свете зарницы, она заметила велосипед. Он был прислонен к старой лачуге, а заднее колесо нависало над канавой. Оно прокручивалось свободно, издавая противный визг. Ребекка поспешила в ту сторону, борясь с потоками воды, вытекавшей из переполненных ливневых стоков.

Велосипед не был пристегнут, и она покатила его в сторону дороги. Потом оттолкнулась, села в седло и поехала. Возможно, одна из шин чуть сдулась, потому что сначала Ребекку занесло, но ей было все равно.

Дождь лил стеной, и, когда гром ударил прямо над ней, она покачнулась в седле и чуть не упала. В этот момент шоссе пошло вниз под уклон, сначала чуть-чуть, а потом все круче, и, несмотря на сумерки, Ребекка ясно увидела прямо перед собой внизу городок с его посеревшими крышами, паромным причалом и портом.

Новый всплеск адреналина придал ей сил.

«Я почти у цели, Джонни. Сейчас буду в Хелене. Я найду здесь кого-нибудь, кто знает лес, и вернусь за тобой. Я обещаю. Пожалуйста, Джонни, продержись еще немного…» – шептала она.

Но тут некая странность открывшейся перед ней картины заставила ее резко затормозить. Визг тормозов перекрыл даже завывания ветра и яростный стук дождевых капель по асфальту.

Нигде в Хелене не было света!

Ни одной машины!

Ни одного судна в порту!

Прошло примерно полтора часа, а возможно и больше, с того момента, когда Ребекка выбралась на объездную дорогу, поэтому отсутствие парома, как это ни грустно, было ею вполне ожидаемо. Ребекка на него опоздала. Но куда делись люди, которые здесь работали? Почему на стоянке не было машин?

Почему не было вообще никаких признаков жизни?

Теперь она ясно видела и наконец-то поняла: окна в зданиях были закрыты ставнями или заколочены.

И не для защиты от бушевавшего сейчас шторма.

Они были заколочены на всю долгую зиму.

– Нет, нет, нет, – прошептала Ребекка.

Она уже была на Мейн-стрит, спрыгнула с велосипеда и позволила ему с грохотом упасть на землю. Побежала к порту, вновь и вновь убеждаясь в том, что здания по обе стороны улицы пусты и не наблюдается никаких признаков человеческой жизни.

Ворота в порт были не просто закрыты, но и перевязаны цепью с висячим замком.

Этот висячий замок, болтавшийся на обращенной к морю стороне ворот, окончательно добил Ребекку.

– Нет! – закричала она в полный голос, но ее крик моментально поглотил шум дождя. – Этого просто не может быть! Все уехали! Ушли в море и закрыли за собой ворота! – Из груди Ребекки вырвался слабый вопль, похожий на стон раненого зверя.

Джонни сказал ей, что завтра сезон заканчивается. Она прекрасно помнила их утренний разговор на пароме, хотя теперь казалось, что он состоялся несколько веков тому назад. Никакой ошибки! Брат точно говорил о том, что последним днем сезона станет Хэллоуин. Но на самом деле остров закрылся на зиму сегодня.

И значит, Джонни ошибся.

Или, что гораздо хуже, он солгал.

43

Ноутбук Стелзика разрядился окончательно через пятнадцать минут.

Ребекка уставилась на черный экран. Вслед за компьютером вся комната погрузилась в темноту, потому что за окном опустилась ночь. Ребекка включила фонарик из числа запасенных ею вещей, взятых с собой при переезде, и вновь уставилась на бесполезный сейчас ноутбук. Почему в почтовом ящике Стелзика не было писем от Джонни? А вдруг Стелзик удалил их? Если да, то почему они отсутствуют в папке «Корзина»? Ребекка увидела, что Рокси смотрит на нее, и пробормотала: «Как думаешь, собака, есть такие люди, которые удаляют электронные письма даже из „Корзины“»?

Возможно, такие люди существуют на свете, возможно, Стелзик из их числа, но все равно такой поступок казался странным и подчеркнуто избирательным. В тот день, когда Джонни попросил Ребекку одолжить ей машину, он упомянул, что три месяца бомбардировал Стелзика электронными письмами. Неужели Стелзика это так разозлило, что он решил стереть все следы сообщений Джонни со своего ноутбука?

В такое объяснение верилось слабо.

И если он разозлился, то почему согласился на встречу?

Ребекка снова посмотрела на Рокси, но созерцание мирно спящей собаки не смогло погасить беспокойство, поселившееся где-то глубоко внутри и отравлявшее ей жизнь.

Мог ли Джонни действительно солгать ей?

Зачем ему это было нужно?

Она закрыла глаза, и перед ней встал образ снежного шара – игрушки, которую брат купил ей в подарок. Она вспомнила, как Кира задумчиво наклоняла его, вызывая «снегопад», а потом давала ему прекратиться. Так она играла с шаром накануне отъезда Ребекки на остров. Вспомнила она и Джонни с подарочной коробкой в руках за пару дней до этого и его слова: «Просто увидел одну забавную вещицу, подумал о тебе и купил. Не смог устоять».

И вот счастливые воспоминания потянулись одно за другим, и Ребекка изо всех сил постаралась удержать их, черпая в них уверенность в том, что Джонни не может быть плохим человеком.

Когда Ребекке было семнадцать лет и она доучивалась в частной школе, Джонни прилетел в Лондон. Ему удалось пристроить рассказ объемом пять тысяч слов в какой-то литературный журнал на западном побережье – как оказалось, то был единственный раз, когда он смог продать хоть кому-то свое произведение, – и получил за него четыре тысячи долларов. Когда он позвонил Ребекке, чтобы похвастаться своим успехом, то заявил, что собирается на эти деньги приехать к ней. Она ответила, что лучше бы ему потратить деньги на себя, но он настаивал. «Я скучаю по тебе», – сказал он, и это было самое лучшее и предельно понятное объяснение. Ребекка обрадовалась: она сможет заново показать ему Лондон, изменившийся после того, как остальная ее семья переехала в Америку. Пока она будет в школе, он сможет посетить все литературные достопримечательности – Британскую библиотеку, Бейкер-стрит, Хайгейтское кладбище, дома Китса, Диккенса и Сэмюэля Джонсона.

Самолет Джонни приземлился холодным дождливым утром, но погода не могла испортить радость Ребекки, встречавшей брата в Хитроу. Они начали говорить, перебивая друг друга и смеясь, уже в метро, словно спеша наверстать упущенное. Они оставили сумку Джонни в дешевом унылом пансионе, который он снял из-за близости к школе, где училась Ребекка, и отправились в город, посмеиваясь над зловещей женщиной на стойке регистрации и живо переименовав пансион в «мотель Бейтса» из фильма Хичкока. И вот они уже сидят в пабе, у Ребекки кружится от счастья голова, а Джонни делает вид, что сейчас заснет прямо за столиком из-за смены часовых поясов. Он говорит, что давно мечтал вернуться в Англию, чтобы повидать свою сестричку в той стране, в которой они оба выросли. В его словах были доброта, искренность, любовь. Не показная, а настоящая. Как и их отцу, Джонни не нужно было говорить: «Я люблю тебя», а достаточно было просто посмотреть, просто поддержать, просто прилететь через океан, потратив на это все имеющиеся деньги.

Но потом к Ребекке вернулись плохие воспоминания. Теперь она была уверена, что Джонни сказал ей, что остров закрывается 31 октября, хотя на самом деле это случилось накануне. Да, в тот штормовой вечер, когда она под дождем добралась до Хелены, она усомнилась в мотивах своего брата – человека, которого, как она думала, она знала лучше, чем кто бы то ни было. Но в конце концов она сказала себе, что Джонни ее не обманывал. Просто он ошибся. Перепутать даты, забыть о каких-то мелких деталях было вполне в его характере. Он был романтиком, мечтателем, творцом. Человеком рассеянным, легко увлекающимся и отвлекающимся. Она доверяла брату. Он не был способен ни на обман, ни на жестокость, ни на насилие…

Хотя здесь Ребекка покривила душой. Видимо, недаром ей вспомнилась их встреча в Лондоне.

Первые два дня все было идеально: они ходили по музеям, ели фиш-энд-чипс из промасленных бумажных пакетов на берегу Темзы, часами болтали обо всем на свете, смеялись и чувствовали себя счастливыми. А на третий день они отправились развлекаться с друзьями и подругами Ребекки. Она очень хотела познакомить их с братом, потому что чертовски гордилась им.

И тот вечер стал одним из худших в ее жизни.

Новые факты

– Вам по разговору не показалось, что с Ребеккой происходит что-то не то?

Трэвис подался вперед, держа ручку над блокнотом. Напротив него сидела Ноэлла Салливан. Она покачала головой и, бросив взгляд на установленную Трэвисом камеру, произнесла: «Да нет, она прекрасно справлялась с ситуацией. Ну, возможно, немного нервничала. Знаете, она впервые оставляла обеих дочек так надолго, чтобы отправиться в поездку с Джоном. Так что в ее волнении не было ничего удивительного».

Они сидели в маленькой, но очень уютной гостиной Ноэллы, с пейзажами Ирландии на стенах и фотографиями на полках, на которых везде присутствовала хозяйка дома со всей семьей Мерфи и, отдельно, с дочками Ребекки Мерфи. Трэвис указал рукой на фото и произнес:

– Вы, похоже, сами себя назначили их няней?

Он сказал это с улыбкой, но Ноэлла отреагировала вполне серьезно:

– Да, я очень люблю девочек. Стараюсь проводить с ними как можно больше времени. Сейчас важно, чтобы у них в жизни хоть что-то оставалось по-прежнему.

Трэвис кивнул, пытаясь понять, нет ли в ее словах какого-то скрытого смысла, а потом отхлебнул из чашки с мятным чаем и поморщился. Чай он не любил в принципе, но его дочь Габи настаивала, что ему следует перейти на более полезные напитки, и за четыре дня до выхода на пенсию он решил в очередной раз приобщиться к здоровому образу жизни.

– Зачем вы попросили и пьете то, что вам не нравится?

Он удивился, насколько улыбка, с которой Ноэлла, произнесла эти слова, изменила весь ее облик. Эта женщина выглядела старше своих тридцати шести лет, – возможно, из-за седины в волосах, – и казалась человеком резким и жестким, но улыбка открывала брешь в стене, которую она построила между собой и своими друзьями, с одной стороны, и остальным миром – с другой. Трэвис улыбнулся в ответ и сказал:

– Моя дочь твердит, что мне нужно пить поменьше кофе. – Он посмотрел свои записи и спросил: – Значит, Ребекка так и не сказала вам, куда они с Джонни направляются?

– Она очень спешила, и я только поняла, что они едут куда-то на Лонг-Айленд.

– Раз, как вы говорите, она спешила, значит они с братом должны были в определенное время оказаться в определенном месте, не так ли? – вопрос в устах Трэвиса прозвучал скорее как утверждение.

– Джонни должен был с кем-то встретиться для сбора материала.

– Он сказал, с кем именно?

– Нет, Бек обмолвилась, что это для книги, которую он пишет. – Ноэлла замолчала и задумалась, а потом продолжала: – Думаю, им пришлось встать тем утром очень рано, чтобы встретиться с тем, кому Джонни хотел задать вопросы.

– И вы сказали, что позже Ребекка вам звонила?

– Да, пару раз.

– И она ничего вам не сказала?

– О том, куда они ехали или где находятся? – Ноэлла покачала головой. – Нет. Звучит странно, но нам не было нужды поднимать эту тему. Ребекка переживала разлуку с дочками – раньше она оставляла их с кем-нибудь максимум на одно свое дежурство в больнице здесь в городе. Мне кажется, уезжая, она не предполагала, что будет так сильно тосковать по ним. Так что мы только про ее дочек и говорили. И еще, конечно, были большие проблемы со связью.

– Звонки обрывались?

– Да, становилось плохо слышно, а потом звук исчезал.

Трэвис молчал, он сделал еще несколько заметок и попытался вспомнить, где на Лонг-Айленде может быть такая плохая мобильная связь. Вряд ли таких мест много: в округах Саффолк и Нассау живут почти три миллиона человек, а если считать с Бруклином и Квинсом, то и добрых семь с половиной миллионов. Территория Лонг-Айленда не маленькая, достаточно плотно заселена, и сам остров соединен мостами и дорогами с материком. Трэвис постучал ручкой по блокноту, раздумывая о том, зачем Джонни Мерфи и его сестре понадобилось так рано уезжать из дому, и спросил:

– Ребекка не упоминала о том, что им нужно было куда-нибудь переправиться?

Ноэлла нахмурилась:

– Переправиться?

– Ну да, например, на пароме.

Она покачала головой:

– Нет, ничего подобного она не говорила.

Трэвис написал в блокноте «паром» и поставил знак вопроса. Придется в этом покопаться, хотя времени остается совсем немного. Он знал, что в проливе Лонг-Айленд сотни островов, некоторые необитаемые, а с некоторыми есть паромное сообщение из Монтаука и даже из портов Коннектикута. Но сейчас никаких сведений о том, что Джон и Ребекка Мерфи покупали билеты на паром, не имелось.

– А вы можете просто проверить данные местонахождения ее мобильного телефона или как это у вас правильно называется?

– Да, – ответил Трэвис. – Я сделал запрос.

– Тогда вы поймете, куда они ехали, разве нет?

Он кивнул:

– Да, надеемся на это.

Он отпил еще чая, а затем сменил тему:

– Вы ведь в сентябре лежали в больнице, верно? Вас туда по скорой отвезли?

Она нахмурилась, удивленная резким изменением направления беседы.

– И Джонни тем же вечером появился у вас в больнице?

– Да, он меня очень поддержал. Спасибо ему за это.

Трэвис сверился по своей записной книжке с графиком перемещений знакомых Луизы, где фигурировали как неподтвержденные два часа и двадцать восемь минут, когда Мерфи выключал свой мобильный телефон.

– И Джонни неотлучно находился при вас все это время? – спросил он.

Она снова нахмурилась, но ничего не ответила.

– Он куда-то уезжал?

– Нет, – быстро проговорила Ноэлла. – Не помню такого.

– Вы были в сознании все время, пока он был там?

Ноэлла задумалась и в конце концов призналась, что не помнит точно.

– А кто-нибудь из друзей или родственников приходил к вам в тот вечер?

– Мой партнер был в отъезде, а отец очень болен и слаб, так что никого, кроме Джонни, возле меня не было, – сказала она, и в голосе ее явно слышалась давняя печаль. Трэвис снова бросил взгляд на фотографии в гостиной. Ноэлла не лгала: отец был ее единственным близким родственником.

Трэвис наблюдал, как Ноэлла нервно потерла висок и сказала:

– Мне дали анестезию, так что я не все помню про тот вечер. А почему вы спрашиваете?

– Да так, уточняем некоторые детали, только и всего.

– При чем здесь моя болезнь и операция?

Трэвис улыбнулся. Ноэллу было трудно провести:

– Просто хочу лучше понять, что из себя представляет Джон Мерфи.

Ноэлла посмотрела на Трэвиса с недоверием, а потом показала на фотографию на стене: на снимке Ноэлла была в центре вместе с Джонни и его сестрой, а по сторонам стояли еще двое мужчин – один помладше, а другой постарше. Трэвис узнал их, потому что он уже изучил семейную историю клана Мерфи. Он даже просмотрел материалы, касавшиеся гибели младшего брата Майка, но в той смерти не было ничего подозрительного, а одна только глупость: молодой человек ехал слишком быстро на шикарной машине и не справился с управлением.

– Вы хотите знать, что за человек Джонни Мерфи? – отчеканила Ноэлла, и теперь ее голос звучал враждебно. Она не сводила взгляда с фотографии с семьей своей подруги. – А вы у людей спросите. И все скажут вам одно и то же. Что он самый добрый, порядочный и щедрый человек из всех, кого они встречали в своей жизни.

* * *

Трэвис вернулся домой и пересмотрел запись беседы с Ноэллой. Потом он сварил макароны, потому что макароны – это просто, он слишком устал и ему было не до кулинарных изысков. В семь часов вечера он включил свой ноутбук, открыл Zoom и стал ждать звонка. Кирсти Коэн вышла на связь только в 19:15.

– Извините за опоздание, – начала разговор она.

Внешность Кирсти была незапоминающейся – обычная женщина лет тридцати с бледным лицом и каштановой челкой. Когда Трэвис опрашивал ее первый раз через несколько недель после исчезновения Луизы, она много говорила и, казалось, охотно отвечала на вопросы. Сегодня она выглядела не такой энергичной, возможно, потому, что только что пришла с работы: на шее у нее все еще висел пропуск с фотографией.

– Это не проблема, – ответил Трэвис и перелистнул страницу своего блокнота. – Какая там погода у вас в Балтиморе?

Он задал вопрос, чтобы она почувствовала себя легко и свободно во время их разговора, но Кирсти ответила на полном серьезе и минут десять возмущалась по поводу снега, который так некстати выпал у них в Мэриленде. В конце концов Трэвису пришлось прервать ее.

– Произошел целый ряд событий, – официально произнес он, – и я хотел бы вновь опросить вас в этой связи.

– Хорошо, хорошо, давайте поговорим. Есть новости о Луизе?

Трэвис замешкался, не зная, как много он может ей рассказать, но в конце концов решил ничего не скрывать:

– Я не знаю, в курсе ли вы, но ваша подруга Ребекка Мерфи и ее брат Джонни пропали.

– Как пропали? – недоуменно спросила Кирсти.

– Значит, вы не знали?

– Нет, что вы, понятия не имела.

– Они исчезли семь недель назад.

– Не может быть! – всплеснула руками Кирсти. – Вы шутите? Это ужасно! Что с ними случилось?

– Я работаю над их делом всего один день, – ответил Трэвис. Он взглянул на календарь на стене и мысленно добавил: «И у меня остаются всего три дня».

– Детектив Трэвис, что вы хотите узнать?

Он отвлекся от своих мыслей и спросил:

– Насколько я понимаю, вы последнее время не разговаривали с Ребеккой?

– Нет, никаких контактов. Знаете, я пыталась позвонить Ребекке с месяц назад, может быть даже раньше. – Кирсти замялась. – Хотя, раз вы говорите, что с их исчезновения прошло семь недель, наверное, я как раз в то время пыталась с ней связаться. Причем несколько раз. Но она не отвечала ни на звонки, ни на сообщения. Мне нужно было поговорить с ней.

– О чем?

– Ну, не знаю, имеет ли это сейчас значение…

Трэвис ждал ответа Кирсти Коэн и дождался:

– Я хотела потолковать с ней о Джонни.

– Почему?

Женщина отвела взгляд.

– Кирсти, о чем вы хотели потолковать?

– Ну, вы ведь задавали мне вопросы о нем, спрашивали, какое впечатление он произвел на Луизу после их первых встреч… Вот я и подумала, может быть, вы его подозреваете, ну, что он как-то связан с ее исчезновением…

Трэвис не делал попыток прервать достаточно бессвязную речь Кирсти, и она продолжила:

– В общем, я просто хотела поговорить с Ребеккой обо всей этой ситуации.

– Почему?

– Ну, не знаю. Нет, вы не подумайте, я не собиралась ее о чем-то предупреждать, честное слово, и в мыслях не было…

Трэвис снова выдержал паузу.

– Я хотела услышать, что она обо всем этом думает, только и всего. Ну, то есть она же лучше всех знает Джонни, значит, может оценить, причастен ли он к пропаже Луизы… Ой, да что это я такое говорю. Я немного знаю Джонни и была уверена, что он Луизе понравится, когда их знакомила. И я была права, она сказала мне после их первого свидания, что он действительно хороший парень. Джонни мог показаться застенчивым, довольно замкнутым, но по отношению ко мне, к Луизе да и ко всем он вел себя как настоящий джентльмен. Ребекка души в нем не чает, но однажды… В общем, мне кое-что надо было у нее выяснить.

Кирсти замолчала.

Трэвис подался вперед, желая услышать то, что осталось невысказанным. Не дождавшись продолжения, он прямо спросил:

– Что именно вы хотели выяснить, Кирсти?

– Ну, знаете, много лет назад, еще в колледже, когда Ребекка здорово набралась, она мне сказала…

Трэвис наклонился еще ближе к экрану.

– Что она вам сказала? Кирсти, это может оказаться важным.

– Был один случай в конце девяностых… Я бы даже сказала, происшествие…

– Происшествие?

– В Лондоне.

– В Лондоне? – Трэвис нахмурился. – В смысле в Англии?

– Ну да, Ребекка сказала, что Джонни немного того, вроде как с катушек слетел…

Кирсти снова замолчала, а Трэвис терпеливо ждал. И снова женщина не выдержала и заговорила:

– По ее словам, той ночью ей показалось, что перед ней не Джонни, а какой-то незнакомец. Было у него во взгляде что-то такое, знаете, сумасшедшее…

Ранее

Ребекка выбрала такой паб, который влюбленному в кино Джонни точно должен был прийтись по душе. Тот располагался на Холлоуэй-роуд, менее чем в миле от интерната, где она жила, в бывшем фойе настоящего кинотеатра «Регал», оформленного много лет назад в стиле ар-деко. Легкие деревянные лестницы, огромные окна, геометрические узоры на стенах и банкетки в ретростиле создавали непередаваемую атмосферу. На стене за барной стойкой висели огромные плакаты «Двойной страховки» и «Мальтийского сокола». Джонни обожал оба фильма и в детстве смотрел их бессчетное количество раз.

– Круто! – не смог сдержать своего восхищения Джонни, как только они вошли. – Потрясающее место, Бек!

– Я знала, что тебе понравится, – с улыбкой ответила Ребекка. Поскольку они приехали в паб рано, народу было еще немного, и они выбрали одно из лучших мест: отдельную кабинку с мягкими сиденьями и металлическим столом, сделанным из деталей старого кинопроектора.

– Вот это да! – воскликнул Джонни, когда они устроились в кабинке. – Большое тебе спасибо, что привела меня сюда. Мне здесь нравится.

Подруги Ребекки начали собираться после пяти вечера, и, хотя Джонни никогда не был душой общества, особенно в незнакомой компании, он очень постарался для своей сестры. Он держался непринужденно, заразительно смеялся и позволял Ребекке рассказывать истории из их детства, а когда разговор переходил на обсуждение школы, учителей и других учеников, вежливо слушал. Примерно после четвертой кружки пива Ребекка шепотом спросила, не скучает ли он, на что Джонни ответил, что ее подруги ему нравятся. Она знала, что он немного кривит душой, потому что большинству девушек из их компании, как и самой Ребекке, было всего семнадцать, они лихо покупали все новые напитки по фальшивым удостоверениям личности, бравировали своей смелостью и были преисполнены юношеской верой в то, что их истории – самые смешные, самые интересные и единственные, которые заслуживают быть услышанными.

Постепенно паб заполнялся народом, среди которого выделялись болельщики «Арсенала» и «Тоттенхэм Хотспур». Дерби на севере Лондона начиналось на стадионе «Хайбери» в восемь часов вечера, и, хотя всю Холлоуэй-роуд патрулировали полицейские в форме, старавшиеся не допустить столкновения «канониров» и «шпор»[13], часть фанатов незаметно проникла в «Регал», и теперь они стояли плечом к плечу у барной стойки.

За сорок пять минут до начала матча Ребекка решила взять напитки на всю компанию, потому что в переполненном пабе перестали спрашивать удостоверения личности.

Пока она ждала заказа, пузатый мужик лет сорока в футболке «Тоттенхэма» неловко отступил назад от стойки, врезался в Ребекку и пролил пиво себе на ботинки.

– Черт возьми! – пробормотал он, обернувшись со свирепым выражением лица. Но, увидев Ребекку, сменил гнев на милость, обдал ее с ног до головы сальным взглядом и протянул: – С тобой все в порядке, дорогуша?

Ребекка кивнула.

– Не хочешь извиниться, красотка?

– За что?

– А как ты думаешь? – Мужик размахивал рукой с кружкой, в которой плескался лагер. – Да я из-за тебя половину пива пролил в аккурат себе под ноги. А все потому, что тебе смотреть надо, куда прешь, когда от стойки отходишь.

– Вообще-то это ты отходил от стойки, – раздраженно парировала Ребекка.

За спиной скандалиста возник его приятель.

– Кто это тут выступает? – спросил он.

– Да вот одна сучка решила выпендриться, судя по всему. Хотя выглядит она неплохо, – добавил мужик и подмигнул Ребекке, словно отвесил ей бог знает какой изысканный комплимент. – А ты здесь с друзьями оттягиваешься?

– А твое какое дело?

Мужик скривился и обвел взглядом паб, пытаясь найти столик, за которым сидела Ребекка. Задача оказалась предельно простой: в их кабинке, кроме Джонни, были только семнадцатилетние девушки.

– Ну и ну! – воскликнул грубиян, указывая своему приятелю на столик корявым пальцем. – Давай избавимся от этого сопляка, а потом повеселимся с малолетними дурочками. Эй, Вуди, как тебе моя идея?

– Отвалил бы ты от нас, – процедила Ребекка.

– Что ты сказала? – мужчина угрожающе навис над ней.

– Я сказала, – ответила Ребекка, глядя ему прямо в глаза и не пасуя перед ним, хотя тот был почти в два раза больше нее, – почему бы вам двоим просто не пойти туда, куда вы собирались, например на футбол?

Мужик противно ухмыльнулся.

– Много на себя берешь, девочка, – возмутился тот, которого звали Вуди, но его приятель только отмахнулся. Они с Ребеккой все еще буравили друг друга взглядами, а улыбка на лице наглеца все больше напоминала оскал.

– Оставьте меня в покое, – твердо сказала Ребекка.

– Такие пташки, как ты, должны ротик открывать только для того, чтобы мы вам туда кое-чего напихали, – заявил мужик и смачно приложился к кружке. – Умеешь ножки раздвигать, если тебя попросить по-хорошему?

На этот раз Ребекка решила не отвечать, надеясь, что ее молчание разрядит обстановку. Она оглянулась через плечо и увидела, что все сидящие за ее столиком заняты разговором и не видят, что происходит. Но тут Джонни принялся искать ее глазами в толпе и нашел.

– Могу тебя научить, если хочешь, – продолжал глумиться негодяй.

– От…ись, – бросила ему Ребекка.

– О! Какие слова знает наша малышка! – мужик закатил глаза в притворном экстазе. – Любишь вести грязные разговорчики? Меня это возбуждает! Давай, покажи, на что ты способна.

Теперь уже оба грубияна зашлись в хохоте.

Ребекка отчаянно пытался привлечь внимание бармена:

– Пожалуйста, обслужите меня!

– Может быть, сначала нас обслужишь? – развеселились оба мерзавца.

– У тебя все в порядке, Бек?

Ребекка обернулась: Джонни стоял за ее спиной. Он посмотрел на мужчин, потом перевел взгляд на нее. Джонни не был ни драчуном, ни задирой, но сейчас Ребекка обрадовалась, что он рядом. Джонни встал между Ребеккой и ее обидчиками.

– Побереги задницу, Вуди, тут, похоже, пидорами запахло, – издевательски заговорил зачинщик ссоры.

Оба снова рассмеялись, но их настроение изменилось.

– Похоже, сейчас тут у голубых «счастливый час», – высказался Вуди.

– Почему бы вам, ребята, просто не заняться своими делами? – произнес Джонни.

– Ой как страшно!

Мужик наклонился к Джонни и дышал тому прямо в лицо:

– Я сам решу, когда и чем мне заниматься.

Он резко толкнул Джонни в плечо, тот упал на Ребекку, а та, в свою очередь, столкнулась с другими посетителями рядом с ней. Она сразу же почувствовала, что Джонни ненавидит эти разборки, глубоко противные его натуре, но не хочет отступать, потому что обязан выполнить свой долг старшего брата.

Джонни снова шагнул вперед и вновь стоял лицом к лицу с хулиганами.

– Тебе нужно успокоиться!

– Или что? – прорычал мужик. – Ты что, собираешься драться со мной?

Он плюнул в лицо Джонни.

– Так ты собираешься драться со мной?

– Просто оставь ее в покое, – повторил Джонни, вытирая слюну со щеки. – Иди на стадион и наслаждайся футболом.

– Ты еще учить меня будешь, щенок?

Внезапно неуловимым движением Джонни крепко схватил мужчину за горло. Ребекка не верила своим глазам. Она не помнила, когда ее брат не то чтобы дрался, а даже повышал голос. Когда его задирали в школе, он никогда не сопротивлялся. Это возмущало Майка, который требовал, чтобы Джонни давал сдачи, но тот никогда этого не делал. И вот теперь он бросил верзилу об пол с такой силой, что тот врезался в соседний стол. Полетели табуреты, со звоном бились стаканы, музыку заглушили вопли гостей и крики персонала.

На лице лежащего на полу мужика появилось выражение одновременно шока и ярости. Но, как оказалось, Джонни еще не закончил. Когда он увидел, что к нему пробираются вышибалы, он схватил за волосы Вуди и припечатал того лицом о барную стойку. Вуди осел на пол, из его сломанного носа фонтаном хлынула кровь.

Джонни повернулся к первому драчуну и склонился над ним:

– Только дернешься, убью!

Он бросил эти жестокие и разрушительные слова прямо в лицо лежавшему, и спустя годы эта картина каждый раз вставала перед Ребеккой с пугающей четкостью. Дикая ярость в глазах Джонни, которой она не только никогда раньше не видела, но и считала, что он на нее просто не способен. И выражение лица мужчины на полу: ненависть и желание встать и разобраться с обидчиком, которые стираются без остатка из-за страха перед противником.

Джонни победил!

Тут подбежали охранники – один заломил Джонни руку, другой поднял с пола поверженного фаната, Джонни посмотрел на Ребекку и пробормотал: «Прости, Бек», и мир снова принял свои привычные формы. Перед ней снова был ее брат, тихий, скромный, даже немного испуганный. «Прости меня!» – повторил он, когда его уводили, а один из охранников уже разговаривал по телефону с полицией.

Но Ребекка никогда не забывала тот вечер.

Не могла она забыть и того полного ярости незнакомца, в которого тогда превратился ее брат.

44

На заправке стояла кромешная тьма.

Ребекка поставила «чероки» так, чтобы фары освещали окна офиса, и, войдя, поспешила с Рокси в заднюю часть. Оказавшись внутри, Ребекка включила генератор, послушала, как он с перестуком прирабатывается после долгого простоя, а потом, когда над ней загорелись лампы освещения, вернулась в переднюю часть.

С собой у нее был ноутбук Стелзика.

Батарея разрядилась полностью, поэтому, когда она попыталась включить ноутбук сразу после подсоединения к зарядному устройству, ей это не удалось. Ребекка села за стол и забарабанила пальцами по столешнице от нетерпения. В этот момент она услышала, как Рокси прошла мимо нее, стуча когтями и обнюхивая пол офиса. Ребекка посмотрела на собаку сверху вниз, а затем ее взгляд упал на джинсы, которые были на ней. До этого она даже не задумывалась о том, в каком состоянии ее одежда. Кровь. Грязь. Пятна травы. Один из карманов оторван и хлопает. Где она его оторвала? В лесу?

Стоило ей об этом подумать, как тут же всплыли слова Джонни: «Завтра последний день – сезон на острове закрывается».

Она не знала, была ли это ошибка или сознательная ложь.

Ребекка переключила свое внимание на ноутбук и попыталась снова включить его. На этот раз компьютер заработал: черный экран посветлел, и началась загрузка.

Как только ноутбук загрузился полностью, Ребекка перешла в электронную почту Стелзика. Когда она включала компьютер в общежитии, почтовая программа уже была открыта – видимо, Стелзик работал в ней перед тем, как отправиться на раскопки в последний раз в своей жизни, и тогда ноутбук ушел в спящий режим. Однако теперь из-за перезагрузки после полной разрядки Ребекке пришлось ждать, пока браузер запустится.

Как только это произошло, она нажала на иконку почтового сервиса Gmail, которым пользовался Стелзик, и снова начала прокручивать вниз сообщения. Она хотела убедиться, что правильно все поняла в первый раз, и между Джонни и Стелзиком не было никакого обмена электронной корреспонденцией.

И правда не было…

Она проверила папки «Отправленные» и «Корзина», затем просмотрела еще несколько папок с цветовой маркировкой, которые Стелзик создал отдельно и в которых он хранил важные сообщения, переписку по полевым исследованиям и скан-копии.

Снова ничего.

После этого Ребекка посмотрела историю браузера.

Последние три записи были связаны с электронной почтой Стелзика и касались, соответственно, папок «Входящие», «Корзина» и «Отправленные».

Ребекка посмотрела на даты и время.

Суббота, 30 октября.

С 14:45 до 15:03.

Ребекка вспомнила что, когда она добралась до «чероки», выбравшись из леса, часы на панели показывали 14:58. Значит в то же самое время, когда она истекала кровью, испуганная и растерянная, когда она мучилась вопросом, где ее брат, кто-то пришел сюда, в комнату Стелзика, и восемнадцать минут копался в его электронной почте. С 14:45 до 14:56 этот кто-то работал в папке «Входящие»; с 14:56 до 15:00 в папке «Отправленные», а оставшиеся три минуты были потрачены на проверку папки «Корзина». Была ли электронная переписка Джонни и Стелзика удалена за эти восемнадцать минут? Вполне возможно, ведь если вы хотите удалить определенные электронные письма, то сначала просматриваете папку «Входящие», затем проверяете «Отправленные» и наконец убеждаетесь, что в «Корзине» их тоже нет.

Но кто это мог сделать?

Лима? Хайн?

Или сам Джонни?

Если это были Лима и Хайн, почему они просто не забрали ноутбук или по крайней мере не стерли историю браузера? Тогда и вопросов бы не было. Как бы то ни было, сейчас все еще можно было отследить, какие операции совершались с содержимым ноутбука в тот день.

Была и еще одна загадка.

Неужели Стелзика в Нью-Йорке никто не ждал? Он, как и Ребекка, не вернулся домой в последний день сезона, так почему же никто из его друзей или коллег не поднял тревогу по поводу его отсутствия? В отличие от исчезновения Ребекки, люди, с которыми он работал, и другие ученые знали, где он находится. Он наверняка рассказал им, что отправляется в экспедицию на Вороний остров.

Но через некоторое время эта загадка разрешилась.

В первый раз, когда Ребекка просматривала папку «Отправленные», она пропустила одно важное письмо, на которое тогда не обратила внимания. Оно было послано в 14:57 тридцатого октября, то есть в то время, которое было зафиксировано в истории активности браузера. Значит, тот, кто в тот момент использовал ноутбук, не просто удалял электронные письма, а также использовал учетную запись Стелзика, чтобы написать письмо от его имени.

45

Электронное письмо было отправлено некоему Гидеону Берроузу из Музея естественной истории. Тот, кто выдавал себя за Стелзика, сообщал Берроузу, что решил продлить свое пребывание на острове еще на некоторое время и будет работать тут в зимние месяцы, потому что «стоит на пороге действительно великого открытия».

Дальше шел следующий текст: «Когда закончу, договорюсь о переезде обратно в Нью-Йорк. Буду на связи».

Конечно, рано или поздно, когда Стелзик не появится весной, кто-то начнет задавать вопросы и пытаться понять, что с ним случилось. И, наверное, именно на этот случай ноутбук был оставлен на месте и история активности браузера не была стерта. Если компьютер стоит в комнате вместе с одеждой и вещами Стелзика, можно подумать, что ученый стал жертвой несчастного случая где-то в лесу. Если Лима и Хайн надежно спрятали бы тело Стелзика там, где Ребекка и Джонни нашли его, никаких доказательств насильственной смерти не останется, и с учетом решения провести зиму на острове в одиночестве версия смерти от естественных причин будет единственным логическим выводом. В какой-то момент она услышала голос своего отца, который словно бы перечислял наиболее вероятные причины гибели профессора, которые назовут те, кто придет на поиски Стелзика: несчастный случай на скользкой тропе (а кости растащили дикие животные), падение в океан с берегового утеса и даже самоубийство.

Ребекка поймала себя на том, что кивает, как будто бы ее отец был здесь, в этой комнате, рядом с ней, и они ведут разговор в реальности. И тут ей вспомнились подслушанные ею слова Хайна, который упрекал Лиму в том, что последний вернул на материк не ту машину. Действительно, исходя из замысла злодеев, на острове должен был остаться не «чероки» Ребекки, а «шевроле» Стелзика. Наличие его автомобиля на острове – будь то у раскопок или общежития – стало бы еще одним доказательством того, что Стелзик сознательно остался, а затем погиб от несчастного случая.

Ребекка снова просмотрела письма в папке «Входящие», проверила адресную книгу, открыла несколько папок с фотографиями, пытаясь понять, почему никто, кроме Гидеона Берроуза, не ждал Стелзика из экспедиции. Ответ был очевиден: Стелзик не был женат и у него не было детей. Семья его не искала.

Ребекка откинулась на спинку стула и отвернулась от экрана, мучительно пытаясь сосредоточиться и проанализировать то, что только что обнаружила. Мог ли Джонни быть замешан в этом обмане?

Ребекка затрясла головой, инстинктивно стараясь отогнать от себя эту мысль. Но полностью избавиться от подозрений она не смогла. Ведь после падения в овраг она больше не видела своего брата. Сведения об активности того, кто стер сообщения и написал новые, приходились на то время, когда Джонни теоретически мог выйти из леса и оказаться здесь, в общежитии. А вдруг он подтолкнул ее к идее приезда сюда, на остров. Вновь в ее памяти зажглись, как красный сигнал светофора, воспоминания о той ночи в Лондоне и о поведении Джонни. Кстати, вспомнилось и еще кое-что: звонок Кирсти Ребекке до того, как они с Джонни отправились на остров. Кирсти тогда наговорила на автоответчик, что хотела бы поговорить о Джонни, а когда Ребекка спросила об этом Джонни на пароме, тот ответил, что понятия не имеет, что именно Кирсти имеет в виду. Так ли это было? Почему Кирсти вообще вдруг решила обсудить Джонни?

А затем взгляд Ребекки вновь упал на ноутбук, на папки в электронной почте Стелзика, и она вспомнила, что не проверила папку «Спам».

Тогда она ее открыла.

Внутри оказалось одно сообщение, которого она раньше не видела.

Оно было отправлено Стелзику во второй половине дня 29 октября, за день до того, как Ребекка и Джонни прибыли на остров. Когда они нашли Стелзика в лесу, Ребекка догадалась по состоянию тела, что он мертв уже не меньше суток, так что, возможно, Стелзик так и не прочел это сообщение. Наверное, именно поэтому оно и было в «Спаме».

Ребекка открыла письмо. Оказалось, что читать там было нечего.

Письмо было пустым, без текста!

В недоумении Ребекка перевела взгляд из окна сообщения выше к строчке, где указывается отправитель и его адрес электронной почты.

Ей потребовалась мгновение, чтобы узнать имя отправителя.

А потом ее мир взорвался, и она оказалась погребенной под его обломками.

Сомнения

Трэвис позавтракал на рабочем месте. Сегодня была последняя пятница его службы в полиции, и часа три ушло на переговоры по телефону со столичной полицией Лондона. На другом конце провода его много раз просили подождать, но в конце концов соединили с сотрудником, который оказал ему реальную помощь. Через пару часов ему прислали копию отчета об аресте двадцатилетней давности.

Трэвис начал читать.

Оказалось, что Джонни Мерфи не было предъявлено обвинение, поэтому в отчете было мало деталей, но суть заключалась в следующем: мистер Мерфи отправил одного парня в больницу, а другому недвусмысленно угрожал убийством. Кирсти Коэн сообщила Трэвису, что, по словам его сестры, Джонни показался ей другим человеком, то есть был сам не свой, и отчет подтвердил это. Мерфи не отрицал, что ситуация вышла из-под контроля и что он зашел слишком далеко. Он даже взял на себя вину за происшедшее, что было вполне в духе того Мерфи, которого в свое время опрашивал Трэвис, но Джонни также заявил полицейским, что оба мужчины вели себя «агрессивно и вызывающе» по отношению к Ребекке, хотя она «изо всех сил пыталась справиться с ситуацией самостоятельно». По какой-то причине Трэвис вспомнил, как пытался расставить Мерфи ловушку, надолго замолчав. Классический прием, заставляющий людей типа Джонни начать говорить, чтобы заполнить неловкую паузу. Но Мерфи в ответ хранил молчание. Он просто сидел и ждал реплик Трэвиса. Получалось, что опытный детектив попытался переиграть Мерфи, а тот в итоге вышел из этого поединка победителем.

Трэвиса грызли сомнения: отчет об аресте ясно указывал, что где-то в определенных ситуациях Мерфи был вполне способен на насилие. Если так, то следовало признать, что он мог похитить Луизу Мэйсон. Потому что это было именно похищение, а не что-то другое – Трэвис был теперь уверен в этом. Прошло три месяца с тех пор, как ее в последний раз видели на благотворительном мероприятии в отеле. Она исчезла, словно растворилась в воздухе, и поверить в то, что таково было ее решение, принятое по собственной воле, было совершенно невозможно.

Тем не менее Трэвис вычеркнул Мерфи из списка подозреваемых еще в октябре. Тогда внутреннее чутье подсказало ему, что Мерфи говорит правду. Да и свидетели в то время в один голос утверждали, что он был хорошим парнем, а Ноэлла Салливан настаивала на этой оценке личности Джонни совсем недавно. Трэвис поговорил с персоналом больницы, где лежала Ноэлла, и там ему подтвердили, что просят пациентов и их родственников выключать телефоны в определенных зонах, что и сделал Мерфи. Отсутствие связи вполне объясняло промежуток в два часа, в течение которых о передвижениях Джонни ничего не было известно.

И еще одно настораживало опытного детектива: повторная проверка им Джонни Мерфи была инициирована анонимным звонком на его рабочий телефон посреди ночи от человека, который не захотел ни представиться, ни оставаться на линии. А поскольку Трэвис отчаянно нуждался в прорыве в этом загадочном деле и у него оставалось совсем мало времени, он воспользовался подсказкой анонима.

Теперь он не знал, кто говорит ему правду.

И не имел ни малейшего представления, кто ему лжет.

И у него оставалось всего четыре дня, чтобы докопаться до истины.

46

Ребекка смотрела на имя отправителя, на адрес электронной почты того, кто отправил Карлу Стелзику сообщение без текста, и не могла поверить своим глазам.

Уиллард Ходжес.

Именно на это имя был открыт Гаретом аккаунт на секретном мобильном телефоне, который она нашла в машине. С этого адреса электронной почты ее бывший муж бронировал гостиничные номера в шикарном отеле при винодельческом хозяйстве, покупал одежду в бутиках для другой женщины.

Псевдоним Гарета. Его тайная личность.

Имя, под прикрытием которого он ей изменял.

Она смотрела на светящееся на экране письмо, не в силах понять смысл своего открытия, и слезы навернулись ей на глаза. «Что вы все делаете со мной?» – тихо сказала она.

Сначала Джонни. Потом Гарет.

«Зачем вы со мной так поступаете?»

Ее слова повисли в тишине помещения бензоколонки, а потом Ребекка горестно закрылась рукой и провалилась в темноту.

Оттуда к ней пришел Гарет.

Вот он сидит за столом на кухне в их доме с бутылкой бурбона. «Прости меня, Бек», – говорит он ей. А позже, когда она спрашивает о том, откуда взялся Уиллард Ходжес, отвечает, что просто придумал это имя, но она ему почему-то не верит…

Ребекка открыла глаза и уставилась на экран.

Сообщение никуда не делось. Значит, ей не привиделось. Значит, Гарет связался с Карлом Стелзиком. Но зачем? Откуда он вообще мог знать о существовании Стелзика?

Ребекка попробовала привести свои мысли в порядок и призвала на помощь логику.

Любая связь между ними была возможна только через Джонни, но это-то и было странным. Ни ее старший брат, ни Гарет никогда не были близки, даже в лучшие времена брака Ребекки, и Джонни отстранился от ее бывшего мужа еще больше после того, как Гарет опоздал на похороны их отца. Эти двое точно не общались друг с другом после разрыва между Ребеккой и Гаретом.

«Ты уверена, что не общались?» – спросил внутренний голос.

Ребекка энергично затрясла головой. Трудно даже представить себе Джонни и Гарета, замышляющих что-нибудь сообща. А уж замышляющих причинить вред Ребекке тем более!

Так что же насчет сообщения?

Текста в нем не было.

Значит, и сообщения как такового не было.

Тогда для чего его посылать? Проверить, работает ли электронная почта Стелзика? Стелзик тоже соучастник заговора против нее? В тот день, когда Лима попытался расправиться с ней и с Джонни, он выразился в том духе, что Стелзик был ниточкой, концом, за который можно потянуть, и даже пошутил про «концы в воду». Значит, Стелзик был средством, а не целью.

Но так ли это?

Она еще некоторое время смотрела на экран, а потом закрыла ноутбук. Ребекка категорически не понимала, что происходит.

Но собиралась это выяснить.

47

В течение следующих нескольких дней, пока Рокси лежала рядом с ней или бродила по пустым коридорам общежития, Ребекка заполняла блокнот, найденный в комнате Стелзика. Она аккуратно внесла туда все известные ей сведения, чтобы найти прямую связь между Гаретом и Стелзиком, но в результате еще раз убедилась, что такая связь могла существовать только через Джонни. Неужели Стелзик и Джонни договорились заманить ее на остров? И если да, то почему? Или же соучастниками были Джонни и Гарет, а встреча со Стелзиком – только предлог? Но в любую из этих комбинаций верилось с трудом, учитывая отношения между ее братом и бывшим мужем. Так что, если вычеркнуть из уравнения Джонни, движущей силой интриги становился Гарет. Это вернуло Ребекку к мысли, что Гарет был заинтересован в том, чтобы убрать ее с дороги и получить возможность открыто сблизиться с Ноэллой, для чего и был придуман Уиллард Ходжес.

Но верила ли Ребекка до конца в то, что придумала?

Да, ее муж был способен обмануть ее, изменить ей, но хотел ли он ее смерти? Неужели Ноэлла, ее лучшая подруга, можно даже сказать названая сестра, стала любовницей ее мужа и замыслила навсегда избавиться от Ребекки? И как быть с Джонни? В ней теплилась неистребимая надежда, что тот, с кем она выросла, с кем была соединена кровными узами, и даже тот незнакомец, показавший свое лицо в Лондоне той ночью, просто не способен на реализацию коварного и хладнокровного плана. А раз так, то и в Ноэллу она обязана верить. Значит, остается только Гарет…

Именно в этот момент она увидела свою очень серьезную ошибку – в этой головоломке она упустила из виду двух людей, которые точно были соучастниками.

Хайн и Лима!

Как только эта парочка стала частью ее анализа, перед ней открылся прямой и логичный путь для ответа на вопрос касательно отсутствия электронных писем Стелзику от Джонни. Хотя ее не покидали сомнения относительно роли Джонни, она – возможно, для того, чтобы отделаться от них, – провела скрупулезное исследование. Карточки с записями были прикреплены к стенам, к дверцам офисного шкафа, даже к входной двери помещения, когда она была закрыта. Теперь стало очевидно, что с гораздо большей долей вероятности электронные письма, которыми обменивались Стелзик и Джонни, удалили Хайн и Лима, а не ее брат.

По оценкам Ребекки, Стелзик был мертв по крайней мере сутки к тому времени, когда она и Джонни нашли его тело. И еще одна деталь: когда Лима направил пистолет на них обоих, он сказал: «Я пытался найти эту чертову собаку после того, как завалил Стелзика». Если Ребекка была права и после гибели Стелзика прошло не менее двадцати четырех часов, значит и Рокси провела в лесу то же время, а Лима оказался на острове за день до прибытия туда Ребекки и Джонни. И появился он там для того, чтобы расправиться со Стелзиком.

Ребекка посмотрела на одну из страниц блокнота, занимавшую центральное место в созданной ей схеме. На нем был написан единственный вопрос, который, как всегда говорил ее отец, был отправной точкой каждого дела, которое он расследовал.

Почему?

Во-первых, прибытие Лимы на день раньше дало ему возможность убрать Стелзика и спрятать «концы в воду». Если бы Стелзик остался в живых, а затем был бы допрошен полицейскими, разыскивающими Джонни и Ребекку, он бы вспомнил, что переписывался с Джонни. Но и это еще не все: потратив часы на открытие и закрытие различных файлов и приложений, Ребекка наткнулась на журнал активности ноутбука. Она не сразу разобралась, что к чему, потому что не была бог знает каким компьютерным специалистом, но заметила странную закономерность: IP-адрес Стелзика постоянно менялся.

Объяснение звучало пугающе: доступ к компьютеру ученого осуществлялся удаленно.

За ним шпионили!

И если Хайн и Лима просматривали электронную переписку между Джонни и Стелзиком, то было столь же вероятно, что они пробрались и в почту Джонни. Еще хуже был тот факт, что они не только знали о согласии Джонни прибыть на Вороний остров 30 октября, чтобы встретиться со Стелзиком, но были в курсе того, что Ребекка тоже приедет. Значит, они следили за Ребеккой столь же пристально, как и за ее братом, потому что сначала у нее и в мыслях не было составить Джонни компанию. Это решение было принято в последнюю минуту, за полтора дня до отъезда, а Хайн и Лима смогли немедленно отреагировать на него. Еще страшнее оказалось то, что Ребекка согласилась сопровождать Джонни во время телефонного разговора, а не путем переписки по электронной почте или в мессенджере. Это означало, что Хайн и Лима не только просматривали ее почтовый ящик, но и прослушивали ее телефонные звонки.

На другом листе бумаги, который она приклеила к дверцам шкафа, она написала «идеальное сочетание» и подчеркнула эти слова. Этим сочетанием оказалось решение Ребекки поехать с Джонни не куда-нибудь, а на Вороний остров – место не просто малонаселенное, но почти безлюдное, уединенное, расположенное более чем в ста милях от материка и вдобавок поросшее густым лесом, в котором их тела могли бы исчезнуть так, чтобы их никто и никогда не нашел.

И все же оставался единственный вопрос: почему?

Ребекке не пришлось на него отвечать, потому что Рокси запрыгнула к ней на кровать, нарушив ход ее мыслей, и забралась под одеяло. С середины декабря стало очень холодно, поэтому Ребекка не стала прогонять собаку из теплой постели, а вместо этого принялась пересматривать свои надписи на листах бумаги. Впервые ее взгляд остановился не на вопросе «Почему?», а на настенном календаре Стелзика.

Она посчитала отмеченные ею прошедшие дни и вдруг поняла, какая сегодня дата. После этого ей стало не до ответов ни на какие вопросы. Ей стало все равно, что кто-то мог следить за ней и Джонни, что их попытались убить. На смену холодному анализу пришло мощное, всепоглощающее и парализующее чувство утраты.

Рождество! Сегодня Рождество!

Перед ней вихрем пронеслись картины праздника, она услышала радостный смех своих дочерей, сидящих под елкой в окружении новых игрушек, и в этот момент Ребекка перестала мыслить логически. Образы прежней жизни нахлынули на нее, принеся с собой новые подозрения в отношении Гарета и Ноэллы.

Упав на кровать, Ребекка свернулась калачиком, прижалась к теплому боку Рокси и полностью погрузилась в себя. Она всхлипывала, шепча имена своих девочек, как будто бы она снова вернулась к ним, как будто ничего из того, что произошло, никогда не было.

Как будто бы никто не пытался ее убить.

Как будто бы ей не требовалось найти ответ на вопрос «Почему?».

Ранее

– Почему? Для чего? Зачем ты это сделал?

Ребекка и Джонни стояли у ворот школы-интерната Ребекки, а на другом конце улицы поезда метро с грохотом неслись один за другим через целый ряд старинных железнодорожных арок. Напряжение между братом и сестрой почти физически ощущалось во влажном воздухе.

Разговор этот происходил на следующее утро после ареста Джонни за драку в пабе.

– Мне очень жаль, Бек, – проговорил Джонни, опустив голову.

– Ты не только себе навредил, но и меня подставил.

– Знаю, сестра.

– Мне было за тебя стыдно, Джон.

Он кивнул, посмотрел на нее, но ничего не сказал.

– Я даже представить себе не могла, что ты способен на такое. Как будто бы это был не ты, а кто-то другой.

Джонни нахмурился.

– Вообще-то обычно я не такой, – сказал он.

– Тогда как, черт возьми, ты объяснишь, что произошло?

Он посмотрел на нее, потом отвернулся, как будто не находил слов, а потом решился:

– Ты помнишь мой первый год в школе в Нью-Йорке?

– Что? – Ребекка с недоумением уставилась на него.

– В тот год другие ученики придирались ко мне. – Джонни остановился, перевел дух и продолжал: – Помнишь, я говорил об этом тебе, Майку и папе?

– Да какое это сейчас имеет значение, Джон?! – в сердцах воскликнула Ребекка.

– Видишь ли, именно тогда я и сформировался как личность. Под воздействием постоянных издевательств. Кое-что я вам тогда рассказал, но далеко не все. Большую часть я вообще постарался забыть. Мне было пятнадцать, и я говорил с дурацким акцентом – ни американским, ни британским, – от которого так и не смог избавиться. И за это я себя возненавидел.

Его глаза сверкали. Он вновь переживал боль от давних воспоминаний.

Почему он рассказывает ей об этом только теперь?

– Тебе не понять. Если бы ты тогда была в Америке и ходила бы в нашу школу, то твой британский акцент не создал бы тебе проблем. Ребята бы просто сказали: «Она англичанка», и все. Возможно, даже решили бы, что ты – крутая девчонка. И у Майка с этим делом всегда все было в порядке. Стоило ему открыть рот, и каждый чувствовал: «Вот парень, который родился и вырос в Нью-Йорке. Он свой!» Но мой акцент привлекал внимание, про меня говорили, что я «ни рыба ни мясо», пытаюсь казаться не тем, кто я есть, дразнили меня. Стало так плохо, что я на некоторое время вообще замолчал. Ни с кем не разговаривал и целыми днями болтался по школе молча. Представляешь? Но меня это не спасло. Одноклассники возненавидели меня за непохожесть, за то, что для меня на первом плане стояли не спорт, не математика, не естественные науки, а литература, языки, искусство. Так я окончательно сделался «белой вороной». Мне хотелось затаиться, слиться с общей массой, но не удалось.

Глаза брата наполнились слезами.

– Джонни, я понятия об этом не имела!

– Стало совсем плохо, – безжалостно продолжал он, и слова, казалось, застревали у него в горле. – Меня зажимали в углу в туалете, толкали в раздевалке, крали и рвали мои учебники, выбрасывали мои тетрадки в мусорку. Когда я шел домой, в меня бросали всякую дрянь, бегали вокруг и кричали, подражая моему акценту, обзывали меня «дебилом» и «педиком». Никто не хотел дружить со мной. Я стал настоящим изгоем. Дома мне об этом категорически не хотелось говорить. Когда я оказывался дома, у меня было одно желание – наслаждаться чувством покоя и безопасности. Так вот, вчера вечером в пабе, вся эта херня просто выплеснулась наружу. Я сто раз хотел так поступить, мечтал об этом, но всегда – понимаешь, всегда – отступал. Ведь я одинокий, жалкий и тихий, я все стерплю и не поморщусь. А вчера я не стерпел!

– Джонни, я не знала, я не представляла, как тебе было плохо.

– Ты не знала, потому что я не хотел, чтобы кто-то знал. Ни ты, ни Майк, ни папа.

– Но почему?

– Наверное, потому, что вы все сильные, а я слабый. И только в кругу нашей семьи я чувствовал себя человеком. Я ничего не говорил тебе, потому что не хотел, чтобы ты меня жалела. Знаешь, как бы странно это ни звучало сейчас, но я завидовал тебе, Бек.

– Мне? – Ребекка нахмурилась. – Почему?

– Знаешь, в чем разница между тобой и мной? – Джонни ждал ответа, но она не знала, что сказать. Она понятия не имела, почему брат может завидовать ей. – Ты не веришь в слепую удачу, не идешь на поводу смутных надежд на лучшее, не зацикливаешься на одной-единственной идее, как делаю я, – ты включаешь логику. Анализируешь проблему, решаешь ее и двигаешься дальше. В этом ты – вылитый папа. Он был прав, когда говорил, что из тебя получился бы хороший полицейский.

Джонни невесело усмехнулся.

– Значит, хочешь знать, почему я тебе завидую, Бек?

Дождь становился все сильнее.

Вокруг них шумел и грохотал огромный город.

Но она не слышала и не воспринимала ничего вокруг себя, стараясь не пропустить ни слова из того, что скажет брат.

– Потому что ты, Ребекка, всегда сумеешь дать отпор. Ты из тех, кто выживает в любых обстоятельствах.

48

«Сумеешь дать отпор… Выживаешь в любых обстоятельствах».

Ребекка вспомнила слова Джонни, когда ложилась спать в канун Нового года. А когда она проснулась на следующий день, то поняла, что в ней что-то изменилось. Она почувствовала, что в ней проснулась решимость, которой она давно не чувствовала.

«Мне нужно быть готовой!» – сказала она себе, впрочем, не уточняя, к чему.

Январь был таким холодным, что она выходила на улицу только тогда, когда надо было выгулять Рокси. Неделями температура редко поднималась выше ноля, и почти каждый день шел мокрый снег. Будучи заперта в четырех стенах, Ребекка воспользовалась этим временем, чтобы продолжить свое расследование. Теперь она уже не ограничивалась комнатой Стелзика, а принялась прикреплять листы бумаги с надписями к стенам коридора первого этажа. Каждый лист отличался по размеру, потому что сначала она вырывала страницы из чистого блокнота Стелзика, потом нашла внизу немного цветного картона, а потом в дело пошли старые пожелтевшие газеты и журналы, оставленные в общежитии его обитателями. Сперва она попыталась использовать разные цвета картонных карточек, чтобы как-то классифицировать заносимую на них информацию, но эта система не сработала: не хватало ни самих карточек, ни цветов, поэтому она стала заносить свои мысли на бумагу большими буквами самой толстой ручкой, которую могла найти, чтобы можно было легко читать написанное даже на расстоянии.

В феврале небо просветлело, но пришел мороз, и общежитие окончательно выстудилось. По ночам было совсем холодно. Именно тогда Ребекка поняла, почему никто не хочет жить на острове зимой: безжалостные и всепроникающие ветры, лед и снег, штормы, набрасывавшиеся на берег по три или четыре раза в неделю. Во время этих зимних бурь казалось, что здание общежития вот-вот сорвет с фундамента. Впрочем, плохая погода не помешала Ребекке решать те задачи, которые она сама поставила перед собой.

К концу февраля она заполнила карточками одну сторону коридора из конца в конец. На них был список того, что она должна была сделать до дня открытия сезона. Обычно в те дни, когда она уезжала, чтобы пополнить припасы, она возвращалась с запасом провизии на неделю, потом вытаскивала стул в коридор, заворачивалась в одеяла и принималась разговаривать сама с собой, стараясь ответить на многие вопросы, начинавшиеся со слова «как». Как она собирается покинуть остров 1 апреля? Как сделать так, чтобы при этом ее не заметили идущие по ее следу бандиты? Как далеко она должна уехать, прежде чем обратиться в полицию?

Мысль о том, чтобы найти на пароме кого-нибудь, кто взял с собой мобильный телефон и сразу позвонить в полицию, была очень привлекательной. Тогда и отвечать на следующие вопросы не требовалось. Кроме того, много ночей она спрашивала себя, а понадобится ли ей вообще телефон? Предположим, Хайн и Лима отправятся в лес, чтобы попытаться найти ее тело. Тогда она поднимет шум на людях в Хелене, закричит, обратится к любому, кого на острове можно считать представителем власти. Судя по подслушанному разговору ее преследователей, они не хотели, чтобы кто-то догадался, зачем они вернутся на остров. Но все же Ребекка не могла избавиться от сомнений.

Что, если у них здесь будут сообщники?

Мысль о том, что у Хайна и Лимы окажется на острове кто-то еще, кого они могут использовать для реализации своих преступных замыслов, навязчиво сидела у нее в мозгу. Если существует хотя бы отдаленная вероятность такого развития ситуации, любая просьба о помощи будет сопряжена со смертельным риском.

Поэтому, в конце концов, она решила придерживаться своего первоначального плана: во-первых, выбраться с острова, во-вторых, поднять тревогу на материке.

И хотя решение Ребеккой было принято, она никак не могла успокоиться. И дело было не только в том, что двое убийц возвращались на остров ради нее, и не в том, что она так боялась их возвращения, что едва могла дышать. Суть проблемы крылась в единственном для нее способе бежать с острова – только на пароме.

Когда паром будет уходить с острова в пять часов вечера, Ребекка должна быть на его борту.

И как только Хайн и Лима не смогут найти в лесу ее тело и поймут, что она не умерла, эти двое окажутся там же.

49

Развешивание записей и карточек в коридоре не было единственным январским начинанием Ребекки.

Она снова занялась бегом.

Для этого Ребекка надевала спортивные штаны, которые Стелзик привез с собой, одну из его футболок и старый шерстяной свитер, который она нашла на заправке.

Начала она с того, что с трудом преодолела полторы мили, которые в молодости шутя пробегала на разминке. Но постепенно, по мере того как дни складывались в недели, она научилась увеличивать темп и дистанцию. Когда она неслась вперед по скользкому асфальту или смерзшемуся грунту пустых дорог, она знала, что должна стать быстрее и сильнее.

В начале марта она коротко подстриглась, сидя перед зеркалом в комнате Стелзика и воспользовавшись тупыми ножницами, найденными в одном из ящиков буфета на кухне. Стрижка получилась так себе, но свою функцию она выполняла: теперь волосы больше не лезли Ребекке в лицо, когда поднимался ветер. Ребекка так натренировалась, что по воскресеньям пробегала всю объездную дорогу – ни много ни мало двадцать три мили! За эти три с половиной часа она ни о чем постороннем не думала, а только чувствовала, как возвращаются силы, энергия и выносливость.

И еще решительность – она должна была быть несокрушимой, как только остров снова откроется.

Иногда, когда она возвращалась в общежитие, ей казалось, что она слышит голос отца, словно они с Майком возвращаются во двор своего дома на 81-й улице после долгой пробежки, а отец встречает их на крыльце и требует, чтобы Майк обязательно сделал растяжку как следует. «Иначе завтра будешь ходить враскоряку, это я тебе обещаю», – шутил он, но Майк старался поскорее уйти в душ, а на следующее утро, спускаясь к завтраку, притворялся, что все нормально, хотя едва мог двигаться.

В марте она стала тренироваться еще интенсивнее, пользуясь потеплением и подкрепляя силы найденными в магазине энергетическими батончиками. Она знала, что только так она сможет подготовиться к грядущим событиям. И чем длиннее становились дистанции ее забегов, тем больше это помогало ей сосредоточиться, когда она возвращалась в общежитие. Иногда с сердцем, отчаянно колотившимся в груди, в одежде, промокшей от пота, она сразу садилась в коридоре и смотрела на бумаги, приклеенные к стенам – разномастные листочки на липкой ленте со странными, иногда нацарапанными впопыхах надписями, которые могла понять только она, – прежде чем нормально сделать растяжку и переодеться. «Извини, папа», – тихо говорила она, всматриваясь в кажущийся хаос собранных ею фактов и наблюдений.

Очень скоро раздел «Почему» стал важнейшим. В этой части коридора она проводила больше всего времени и продолжала добавлять все новые и новые надписи. Бумажки с именами водопадом низвергались со стены. Для любого человека в них не было никакого смысла, до для Ребекки это был список подозреваемых.

50

Список подозреваемых был начат Ребеккой в январе и сперва состоял всего из пяти листов бумаги, вырванных из записной книжки Стелзика. Края бумажек были неровными, а их размеры разными, но это не имело значения. Ребекка встала на колени в коридоре, разложила листы бумаги перед собой в ряд на полу и написала на каждом из них имя. Джонни. Гарет. Ноэлла. Хайн. Лима. Потом она развесила листки с именами на стене.

Под каждым из них на новом листе бумаги она написала возможный мотив. Придумать мотив для Хайна и Лимы было трудно. Она понятия не имела, почему они хотели ее смерти, она даже не знала, кто они, как и когда она могла пересечься с ними, поэтому Ребекка сосредоточилась на том, что точно знала: она постаралась вспомнить, как они выглядели и что говорили в ту ночь, когда вернулись на остров. Под их именами она прилепила карточку с вопросом: «Они действуют сами по себе или выполняют поручение кого-то другого?»

Что ж, настало время обратить внимание на других людей.

Она написала: «Работает вместе с Хайном и Лимой?» под каждым из трех имен других подозреваемых и начала анализировать возможные мотивы для Джонни, Гарета и Ноэллы. Она взяла моток бечевки, найденный в магазине, принялась отмерять и отрезать кухонным ножом куски разной длины и соединять ими подозреваемых друг с другом. Наличие бечевки указывало на подтвержденную связь. Дело пошло на лад, когда она добавила на стену еще целый ряд имен: между Гаретом и Карлом Стелзиком существовала связь, подтвержденная адресом электронной почты, потом пришлось натянуть бечевку между Джонни и Кирсти Коэн, которую она также добавила на стену, основываясь не только на том факте, что Джонни был знаком с Кирсти, но и на звонке Кирсти Ребекке за день до их отъезда на остров, когда та хотела поговорить с ней о Джонни.

В течение последующих дней и недель она добавляла на стены все новые и новые имена: врачей, с которыми она работала, молодых матерей, с которыми общалась, друзей со времен колледжа, нескольких человек, с которыми когда-то крепко поссорилась. Она даже написалаДаниэль в верхней части отдельного листа бумаги и имена других мужчин, с которыми спала до Гарета, пытаясь вспомнить про каждого что-то такое, что заставило бы ее подумать о них еще раз, но ничего такого ей на ум не приходило. На одной из последних карточек она написала имя отца: хотя он умер более двух лет назад и было трудно представить, как он мог быть связан с текущими событиями, всегда оставался вариант того, что кто-то из арестованных им преступников жаждет мести.

Хотя некоторых из списка можно было назвать подозреваемыми с большой натяжкой, Ребекка добросовестно перечислила под каждым именем то, что ее связывает с этим человеком, указала значительные или памятные события, которые могли иметь хоть какое-то отношение к тому, что случилось с ней на острове. Особенно она старалась вспомнить те случаи, когда с этими людьми взаимодействовали одновременно и она, и Джонни. Конечно, первыми приходили на ум Гарет и Ноэлла, возможно Кирсти, но Ребекка изо всех сил пытался оживить в памяти и других их общих с Джонни знакомых. В принципе было разумно предположить, что Лима хотел убить их из-за того, что Ребекка и ее брат сделали вместе.

После нескольких недель бесконечного сопоставления и блуждания по дебрям прошлого Ребекка выделила пять имен. Первыми тремя оказались самые близкие: Гарет из-за электронного письма Стелзику и романа с женщиной, личность которой Ребекка так и не выяснила. Ноэлла, потому что она отзывалась о Гарете как о красивом, уверенном в себе и привлекательном мужчине и еще из-за того странного последнего телефонного звонка из леса, когда Ноэлла замолчала, прежде чем отключиться, сразу после того, как Ребекка сообщила ей, что они с Джонни находятся на Вороньем острове. Ну а третьим был Джонни. Всей душой она старалась верить, что ее брат не имел никакого отношения к происшедшему, но постоянно всплывали вопросы, на которые она не могла ответить и наличия которых не могла отрицать: куда Джонни исчез после того, как Ребекка упала в овраг, почему он неправильно указал последний день сезона, почему в тот момент, когда они с Ребеккой стояли на песчаном склоне под дулом пистолета, Джонни проговорил, что во всем виноват он один.

Четвертое имя на стене стало еще одной причиной, по которой она не могла вычеркнуть своего брата из списка: Кирсти Коэн. Карточку с ее именем и карточку с именем Джонни соединяла бечевка, к которой крепился еще один лист бумаги. И на нем было одно-единственное имя: Луиза. Женщина, с которой встречался Джонни, женщина, о которой они с Ребеккой говорили на пароме. Ребекка вспомнила, что каждое слово о Луизе из Джонни приходилось, что называется, клещами тянуть. В принципе для ее брата такая скрытность во всем, что касалось его личной жизни, была обычной. Он не любил говорить о своих встречах с женщинами, пока ему не казалось, что такие отношения могут перерасти в нечто серьезное.

У Джонни с Луизой до серьезных отношений не дошло.

Ребекка никогда не встречалась с Луизой и ничего о ней не знала, даже ее фамилии. Не знала она и того, почему эта женщина решила, что больше не хочет видеться с Джонни. А поскольку Джонни с Луизой познакомила Кирсти, то на листе под связующей их нитью появились вопросительные знаки.

Впрочем, в последнее время взгляд Ребекки чаще всего был прикован к пятому имени, которое она добавила намного позже других. Однажды ночью она проснулась, не в силах согреться, ливень стучал в окна общежития, и она снова в который раз начала задавать себе вопрос «Почему?». И именно тогда она поняла, что кое о ком забыла.

О своей матери.

Ребекка ничего о ней не знала, едва помнила, как та выглядела, но не хотела сбрасывать эту кандидатуру со счетов. Ей трудно было поверить в то, что случившееся было вызвано действиями Джонни – человека, которого Ребекка знала всю свою жизнь и которому доверяла. Не логичнее ли предположить, что все произошло из-за той, которая могла легко и просто бросить троих маленьких детей? «Открытки с соболезнованиями не в счет», – горько констатировала Ребекка, вспоминая корреспонденцию, пришедшую после смерти Майка и ее отца.

Она не могла себе представить, как и где жизненный путь ее матери пересекся с ее жизнью и жизнью Джонни, не говоря уже о том, почему кто-то хочет их смерти из-за этих возможных пересечений. Но из всех людей, имена которых она вывесила на стены коридора общежития, она меньше всего знала о своей матери. Соответственно, ничто не мешало ей строить самые дикие теории.

Для Ребекки Фиона Кэмбервелл оставалась колоссальным «белым пятном».

Зимнее утро на нью-йоркском причале

Она наблюдала за Акселем из гостиной. Весь свет в доме был потушен, и только от экрана телевизора исходило слабое, поминутно меняющееся свечение. По телевизору крутили какой-то старый сериал. Аксель открыл дверь своим ключом и тихо вошел в дом. Входная дверь за его спиной оставалась открытой, и с улицы внутрь заносило снег. Его взгляд скользнул вверх по лестнице. Он пытался понять, разбудил ли ее своим приходом, и выглядел обеспокоенным.

Он всегда о ней беспокоился.

– Эй, я здесь! – произнесла она.

Аксель посмотрел в ее сторону, понял, что телевизор включен, что свет от экрана отбрасывает на стены холла причудливый узор, закрыл входную дверь и, скрипнув подошвами ботинок, развернулся и пошел к ней.

– Добрый вечер, дорогая! – сказал он, – Я думал, ты уже спишь.

– Нет, включила телевизор и одним глазом смотрю какое-то старье.

Он остановился в дверном проеме гостиной, и из-за лившегося с экрана света ей показалось, что половина его лица как будто бы закрыта маской.

– У тебя был хороший день? – спросила она.

– Длинный.

– Вообще-то уже поздно, но мы вполне можем что-то заказать на ужин.

– Хорошо, – он улыбнулся. – Так и сделаем.

– Ты выбираешь!

Ее бодрый тон не смог его обмануть.

– С тобой все в порядке? – спросил Аксель.

– Все хорошо.

– Мне показалось, что ты немного, как бы это сказать… Не в своей тарелке, что ли…

Они посмотрели друг на друга, и больше он ничего говорить не стал, потому что знал, что с ней не так, а она знала, что он знал. Вместо этого Аксель посмотрел на экран и узнал сериал «Закон Лос-Анджелеса», который она смотрела без звука.

– О! Любимый момент! – воскликнул он с энтузиазмом, словно до этого они разговаривали о чем-то совершенно другом и словно никаких забот в этом мире у них не было. – Сейчас Розалинда повернется и войдет в лифт.

Она наблюдала за ним.

– Ага, вот сейчас это и произойдет, – проговорил Аксель, усмехаясь. Он сел на диван, придвинулся к экрану, а снег продолжал таять на деревянном полу, где он только что стоял.

На экране двери лифта открылись, и героиня, не видя, что лифт так и не приехал, шагнула в пустую шахту.

– Черт возьми, – тихо сказал Аксель. – Не хотел бы я так закончить свой жизненный путь.

Они обменялись взглядами, ободряюще улыбнулись друг другу, а потом он вновь повернулся к экрану. Она продолжала смотреть на него, перебирая в памяти то, через что им пришлось пройти, вспоминая о том, как их отношения развивались с течением времени, а еще о том, что иногда судьба не оставляет людям выбора.

И в таких случаях нужно просто уйти.

Рано утром следующего дня Тиллман ждал ее на скамейке в конце причала № 15. Город сковал холод, небо давило обитателей города своей серостью. Ветер дул с реки, и временами начинал валить снег. «Хорошее место для встречи», – подумала она, спускаясь с эспланады и шагая по деревянному настилу пирса. Храбрецов – или дураков, – чтобы гулять здесь в такую скверную погоду, не нашлось.

Не было никого, кроме них двоих.

Она опустилась на скамейку рядом с Тиллманом, кутаясь в свое щегольское пальто. Тиллман сидел неподвижно, не сводя глаз с реки. Воротник его куртки был поднят, а нижняя половина лица закрыта шарфом. Несмотря на все предосторожности, кожа у него покраснела от холода, а глаза слезились. Не поздоровавшись, он сказал: «Тот, кто решил назначить встречу в таком месте, – точно полный придурок».

Это была шутка вполне в его духе.

Они помолчали, потому что оба знали, для чего они здесь, и ни один из них не хотел начинать тяжелый разговор. Потом Тиллман повернулся к ней и проговорил:

– Что ты хочешь сделать?

– Хочу притвориться, что нас здесь нет и мы не ведем этот разговор, – ответила она, мельком взглянув на него. Она печально улыбнулась и тут же стерла улыбку с лица.

– Мы можем его отложить.

– Боюсь, это не поможет.

Тиллман пожал плечами. Его молчание ничего не решало. Оба знали, что у них возникла проблема и ее необходимо решить.

– Так, – сказал Тиллман, – если не считать сегодняшнего дня, то у Трэвиса остается три дня до пенсии. По слухам, никакого прогресса он не добился, а наоборот, увяз в этом деле по самую шею. Так что до его ухода ничего не произойдет. Можем просто подождать и посмотреть, кому это дело передадут. Вполне возможно, что никому, а просто положат под сукно. В любом случае последим за развитием событий и примем соответствующее решение.

Тиллман сделал паузу, когда ветер снова налетел, холоднее и свирепее, чем раньше, и спрятал нос в шарфе.

– Но нужно помнить, – продолжал он, – что даже если папка с делом Луизы Мэйсон будет отправлена в архив, оно все равно какое-то время не даст нам покоя.

Она подняла голову и наблюдала, как самолет над их головой пробил слой облаков подобно дельфину, ныряющему в глубины океана, заложил вираж и ушел в сторону Ньюарка. На одно-единственное мгновение она подумала о побеге, о том, чтобы сесть на самолет и улететь отсюда к чертовой матери. Исчезнуть навсегда… А потом спросила:

– Какой она была?

– Кто, Луиза?

– Нет, Ребекка.

– Не знаю, – Тиллман посмотрел на нее и тут же отвел взгляд.

– Ты никогда не встречался с ней?

– Нет.

– Я слышала, она работала врачом.

На лице Тиллмана она увидела беспокойство. «Наверное подумал, что я теряю хватку», – пронеслось у нее в голове, а вслух она сказала:

– Чтобы стать врачом, нужно приложить чертовски много усилий.

– Ну, не только врачи должны пахать как каторжные, – невозмутимо заметил он.

Наверное, правильно, что он свернул тему. Этот разговор точно не приведет ни к чему хорошему, если она продолжит задавать вопросы. Она будет выглядеть слабой и нерешительной тогда, когда ей требуется быть безжалостной и целеустремленной.

Не из-за Ребекки они встретились здесь.

И по большому счету не из-за Луизы.

Речь шла о совершенно другом человеке, и они оба прекрасно это знали.

– Просто дай ему еще немного времени, – попросила она.

51

10 марта на заправке закончился бензин.

В принципе, Ребекка не рассчитывала, что запаса топлива хватит на последний месяц ее пребывания на острове, но когда оно в последний раз забулькало в шланге и колонка выключилась, ее охватило острое чувство потери. До прибытия парома оставалось еще двадцать два дня, и во время затянувшегося кошмара ее островного плена только поездки на джипе, пробежки и общение с Рокси приносили ей хоть какую-то радость.

У нее оставалось достаточно бензина в баке, чтобы вернуть машину к месту раскопок, поэтому, пока Рокси сидела и наблюдала за происходящим с заднего сиденья, тихонько поскуливая и выражая Ребекке тем самым свое сочувствие, Ребекка развернулась и поехала по объездной дороге на восток, а потом свернула на грунтовку, которая вела вниз к лощине Симмонса.

Она припарковала машину на то же место, где та стояла в последний день сезона, выключила зажигание и немного посидела, собираясь с мыслями.

Полиэтиленовая пленка, закрывавшая разбитое пассажирское окно, лопнула под порывами ветра.

– Я знаю, Рокси, глупо так расстраиваться из-за машины, – проговорила Ребекка, кладя руку на теплую голову Рокси. – Но, как бы смешно это ни звучало, разъезжая в джипе по острову, я чувствовала себя свободной. У меня был выбор. У меня была другая жизнь.

Она вышла и начала срывать полиэтиленовую пленку с разбитого окна, а затем очистила салон от накопившегося там барахла, которого там не могло быть в тот день, когда они с Джонни прибыли на остров.

Затем они с Рокси пешком пошли обратно в общежитие.

С этого дня Ребекка стала в качестве средства передвижения использовать велосипед. Она постаралась починить большинство вещей и конструкций, которые ей пришлось сломать. Кое-что, естественно, не поддавалось ремонту – например, безжалостно сбитые ею висячие замки, – но тут уже ничего было не поделать. Она хотела, чтобы в тот день, когда Хайн и Лима окажутся на острове, все кругом выглядело более или менее нормально.

Она стерла знак SOS, нарисованный ею на ставнях магазина, выковыряла камушки, которыми были выложены призывы о помощи в гавани, избавилась от кучи камней, которые использовала для подсчета прошедших дней перед переездом в общежитие. Она ничего не могла поделать с лодками, на которых пыталась покинуть остров: моторка болталась примерно в полумиле от берега, видимо, сев на какой-то риф, а шлюпка была выброшена на берег одним из штормов и частично побилась о бетонный волнолом. Ребекка попыталась затащить ее на стапель, но она оказалась слишком тяжелой.

Разобравшись с этими делами, Ребекка принялась готовить рюкзак с самым необходимым, что ей понадобится. В магазине оставались шоколадные батончики и пакеты с чипсами, у которых срок годности еще не истек, и она набила ими боковые карманы объемистой сумки, которую Стелзик оставил в шкафу в своей комнате.

Пару бутылок со сладкой газировкой Ребекка опорожнила в раковину и наполнила их дождевой водой, которую собрала в одно из ведер для рыболовов. Бутылки также отправились в сумку. Еще она добавила аптечку и немного выстиранного белья. Это была ее собственная одежда, в которой она в тот роковой день прибыла на остров. Она решила, что, когда пойдет на паром, на ней будут штаны Стелзика и свитер, которые она нашла на заправке.

Причин было две.

Лима знал, во что она была одета в последний день сезона – в толстовку с капюшоном, джинсы и кроссовки, – а если и не помнил точно, то мог бы вспомнить, если бы увидел ее вблизи.

Значит, другая одежда будет выступать в качестве маскировки. По этой же причине Ребекка коротко подстриглась. И еще в последний месяц она много времени уделяла силовой подготовке, используя вместо штанги и гантелей кирпичи и куски каменной кладки. Она попробует казаться крупнее и сильнее, потому что попытается обмануть всех, с кем столкнется в первый же день прибытия парома.

Ребекка решила выдать себя за мужчину.

52

Впрочем, оставался еще один насущный вопрос, решение которого Ребекка откладывала сколько могла, до самого последнего момента.

Рокси.

Как бы ей ни было больно признаться самой себе, но риск для Ребекки, если рядом с ней будет Рокси, возрастет в разы. Как только Хайн и Лима сойдут с парома, собака может стать той ниточкой, которая приведет их к Ребекке. Лима сразу узнает Рокси – ведь она напала на него и ему так и не удалось найти ее после того, как она его покусала. Он пытался пристрелить ее, но потерпел неудачу. Не смог найти ее, когда искал. Если Рокси не попадется Лиме на глаза, то он даже не вспомнит о собаке, решив, что та не смогла выжить в одиночку в суровые зимние месяцы.

Несколько дней Ребекка колебалась, прикидывая возможные способы взять Рокси с собой на паром, но все они разбивались об один непреложный аргумент: Рокси была пусть и домашним, но животным, а значит, ее поведение было непредсказуемым. И Ребекка не могла позволить себе такой риск.

Иначе она погибнет, не успев ступить на материк.

И вот в ночь перед открытием сезона, когда светлое время суток увеличилось, а воздух немного потеплел, Ребекка позвала Рокси в спальню напротив той, в которой они прожили вместе последние месяцы. Там стояла кровать с кучей одеял, две большие миски, полные собачьего корма, и ведро воды.

– Я не смогу сделать это утром, – тихо сказал Ребекка. В глазах у нее стояли слезы.

Рокси посмотрела на нее, потом на миски с едой.

«Я и сейчас-то не могу это сделать», – подумала Ребекка. Она опустилась на корточки и протянула руки, и Рокси подошла к ней и прижалась всем телом.

– Я люблю тебя, Рокси, – проговорила Ребекка, уткнувшись лицом в теплый затылок собаки. – Без тебя я бы здесь так долго не продержалась.

Рокси повернула голову и попыталась лизнуть Ребекку в лицо и шею.

«Я вернусь за тобой, я обещаю», – хотела сказать Ребекка, но не смогла.

Она была не в том положении, чтобы что-то обещать. В первую очередь это было бы нечестно по отношению к Рокси. Она не знала, сможет ли вернуться за своей четвероногой подругой. Даже после всех приготовлений к приходу парома, даже пережив тяжелейшие пять месяцев своей жизни в полном одиночестве, за исключением Рокси, на затерянном в океане острове, она не могла не отдавать себе отчета в том, что все ее усилия могут оказаться напрасными. Завтра она может быть уже мертва.

Плача, Ребекка встала на ноги.

А потом она заперла Рокси в спальне.

Умение ждать

Перед сном Трэвис дочитал «Кошку на раскаленной жестяной крыше». Накануне вечером Габи сказала ему по телефону, что в этом семестре они проходят Теннесси Уильямса, а эту пьесу поставят в студенческом театре. Ей дали роль Мэгги. Голос Габи дрожал от волнения, поэтому Трэвис поздравил ее с ролью, хотя понятия не имел, что это за персонаж, как, впрочем, и о том, о чем была пьеса. В обеденный перерыв он прошел пару кварталов до книжного магазина на Бродвее, купил подержанное издание и расположился в комнате отдыха с книгой, бутербродом с рубленной говядиной и банкой газировки. Оказалось, что Мэгги была главной героиней, поэтому он отправил Габи в WhatsApp селфи, на котором запечатлел себя с книгой в руке, и написал, что гордится дочерью.

Она прочитала сообщение примерно через десять секунд после получения, но не ответила. Трэвис подумал, что она занята, возможно на репетиции, возможно развлекается с друзьями в Чикаго перед тем, как улететь домой на Рождество, поэтому больше решил ей не писать. Он не хотел раздражать своих детей излишней опекой, тем более что видел их теперь так редко. Марк все еще не ответил на сообщение, которое Трэвис отправил двумя днями ранее, хотя, как и его сестра, прочитал его. В этом не было ничего необычного: сын всегда был более независимым по сравнению с Габи и при этом гораздо более легкомысленным, поэтому Трэвис старался не принимать слишком близко к сердцу неотвеченное сообщение.

Хотя что может быть хуже, чем две синенькие галочки в WhatsApp, а потом полное молчание?

Он отложил книгу, снял очки для чтения и посмотрел в окно. Падал снег. Сегодня было холодно, из вентиляционных решеток метро вырывался пар. Трэвис ненавидел зимы в Нью-Йорке, хотя пережил уже пятьдесят девять из них. Он вновь задумался о своей пенсии, о том, что у него есть друзья в южных штатах, которые помогут ему обосноваться там, если он захочет. На мгновение он представил себе, какова будет реакция Наоми, если он однажды позвонит ей из Чарльстона или Миртл-Бич[14]и скажет, что она ошибалась насчет него и что он не побоялся начать жизнь заново. Но потом он посмотрел на книгу, лежавшую на столике, на свой мобильный телефон с сообщениями, так и остававшимися без ответа, и подумал, что на юге он будет таким же одиноким, как и здесь, и неизвестно, что хуже.

Рядом с телефоном лежала папка с тусклой обложкой, которую он вопреки правилам принес c работы домой. Это было дело о пропавших без вести.

На самом деле два дела.

Одно было заведено на Джонни Мерфи, а другое на его сестру.

Сегодня было 20 декабря. Они исчезли 30 октября. В течение семи недель и двух дней от них не было никаких вестей, они не подавали никаких признаков жизни. Трэвис взял в руки папку и открыл ее.

Как следовало из скупых данных, собранных в папке, в то утро они уехали куда-то на Лонг-Айленд, где у Джонни Мерфи была запланирована встреча с человеком, который должен был предоставить ему материалы для планируемой книги. Его сестра решила составить ему компанию в последнюю минуту. Из показаний Ноэллы Салливан, данных ею коллегам Трэвиса из 68-го участка, следовало, что Ребекка захотела немного отвлечься от своих обязанностей мамы двух маленьких детей и обрадовалась возможности провести время с братом.

Трэвис не знал, стоит ли придавать какое-то особое значение решению сестры отправиться вместе с Джонни, особенно с учетом того, что принималось оно в последний момент. Он снова пролистал страницы дела, зная, что ответы вряд ли найдутся: ориентировка на пропавших без вести в ответ на заявление была составлена явно «для галочки», а последующие поиски велись, откровенно говоря, спустя рукава. Полицейский, который принял заявление и начал сбор данных, то ли уволился, то ли перевелся через два дня, поэтому расследование не продвигалось. Ни Джонни Мерфи, ни его сестра не входили в число так называемых «уязвимых лиц» и не имели проблем с психическим здоровьем – поэтому делу не был присвоен приоритет и оно легло в долгий ящик.

Даже элементарная первоначальная комплексная проверка не была толком проведена.

До того как к расследованию подключился Трэвис, не было ни одного опроса, за исключением беседы с Ноэллой во время приема заявления. Не было подано запросов о получении данных мобильных телефонов пропавших, не было никаких попыток связаться с полицейским управлением Лонг-Айленда и окружными департаментами, чтобы проверить возможный маршрут брата и сестры. Трэвис запустил механизм в движение, и, хотя уже столкнулся с тем, что полиция Лонг-Айленда не горела желанием сотрудничать, он, по крайней мере, смог сузить круг поисков. Он даже получил ордер на обыск дома Мерфи на 81-й улице, где он нашел заметки к роману, который Мерфи собирался написать. К сожалению, в них не было никаких сведений о человеке, с которым Джонни собирался встретиться для сбора материала. Ноутбука тоже не было, что в принципе было логично: Трэвис предположил, что Мерфи взял его с собой в поездку на Лонг-Айленд, чтобы сразу же заносить туда данные для книги. Изучение жизни сестры Джонни Ребекки также не принесло никаких зацепок. Ее бывший муж предоставил Трэвису доступ в их дом в Бруклине, где они оба жили до разрыва. Детектив зашел в ее электронную почту с оставленного ею ноутбука, но ничего, что проливало бы свет на исчезновение, там не нашел. Если Ребекка и ее брат обсуждали детали своей поездки, то по телефону или лично.

Трэвис оказался в тупике.

Данные из лаборатории тоже не порадовали.

Трэвис взял мазки из зубных щеток Мерфи и его сестры для проведения анализа ДНК и сопоставления с другими профилями ДНК, хранящимися в системе, и передал их специалистам. Вечером ему домой позвонил его знакомый из лаборатории и сказал, что на составление профилей ДНК пропавших без вести может уйти до двенадцати недель, а то и больше, и с этим ничего нельзя поделать. Это означало, что должно пройти как минимум три месяца, прежде чем опознание по ДНК станет возможным.

У него не было трех месяцев.

А завтра у него не будет даже трех дней.

Он положил папку на диван и задумался о быстрых обходных путях, какими можно было попытаться добыть необходимые сведения. Он мог бы снова позвонить в Лондонскую столичную полицию и спросить, остались ли у них отпечатки пальцев Джонни Мерфи, чтобы затем сравнить их с теми, которые уже есть и будут появляться в местных и общефедеральной базах данных. Но он знал, что этот путь скоростным не будет. Мерфи так и не было предъявлено обвинение, так что непосредственно в деле его отпечатков пальцев не было. Кроме того, Джонни оставался в Великобритании всего неделю, которую он провел со своей сестрой. С тех пор как семья переехала в Нью-Йорк, больше он на свою родину не возвращался, значит, отпечатков пальцев позже в аналогичной поездке у него не брали. И вообще, арест Мерфи был произведен более двух десятилетий назад, а британский коллега, с которым Трэвис разговаривал по телефону, сказал, что подробности нападения Мерфи на мужчин в пабе остались только в их внутренней системе, поскольку на одного из потерпевших к 1995 году накопился внушительный список приводов и тот решил не выдвигать обвинения против Джонни. Он явно не хотел лишний раз светиться перед полицейскими.

Пока Трэвис ломал голову, что бы еще придумать, рука его сама собой потянулась к столику, где лежала записная книжка в красном кожаном переплете.

Она принадлежала Луизе Мэйсон.

В который раз он принялся листать ежедневник, все записи в котором знал теперь почти наизусть, впрочем, как и материалы ее дела. Записную книжку отдали ему родители Луизы. Своим причудливым почерком она заносила в ежедневник все свои встречи и мероприятия, в которых участвовала, не только на случай пропажи мобильного, но и, как рассказали Трэвису ее родственники, потому что любила писать от руки, вести записи. «В этом смысле она была такой старомодной», – со слезами на глазах поведала Трэвису ее мать. И это было правдой, потому что и в студии, и в квартире Луизы Трэвис обнаружил сотни пишущих ручек – у художницы их было не меньше, чем кистей, – включая антикварные экземпляры в футлярах. Трэвис сфотографировал некоторые из них и поискал сведения о них в интернете. Оказалось, что такие ручки могли стоить тысячи долларов.

Пришедшее на телефон детектива сообщение вернуло Трэвиса к действительности. Это было оповещение о том, что в его служебной электронной почте появилось новое письмо.

Он зашел в почту прямо с телефона, не ожидая никаких чудес, но, увидев тему письма, затрепетал от предвкушения прорыва в расследовании. Совсем недавно его предупредили, что данные о звонках и местонахождении мобильных телефонов Джонни Мерфи и его сестры окажутся у него в лучшем случае не раньше, чем через три дня.

А они пришли через тридцать шесть часов!

Трэвис даже не попытался открыть приложение к письму из ноутбука, где изучить его было бы удобнее. Дрожа от нетерпения, он принялся читать распечатку прямо с телефона.

Бегло просмотрев номера сделанных и отвеченных звонков за две недели до исчезновений брата и сестры, он сразу перешел к последней странице документа. Там нашлось то, что ему было действительно нужно.

Данные пеленга телефонов по сигналам с вышек сотовой связи.

Теперь-то он точно узнает, куда делись брат и сестра Мерфи.

53

Примерно за неделю до 1 апреля Ребекку принялись мучить странные сновидения. Сначала они возникали урывками: на грани сна и яви появлялись знакомые образы, но они, как ни странно, не вызывали никакого страха, и Ребекка проваливалась обратно в крепкий сон.

Однако чем меньше дней оставалось до дня открытия сезона, тем труднее Ребекке становилось засыпать. Она ложилась в постель и часами ворочалась без сна, слушая скрипы и стоны деревянных конструкций общежития. В это же время ее начинали одолевать мысленные картины провала плана собственного спасения. То ей казалось, что она не может добраться до парома, то она всходила на его борт только для того, чтобы увидеть Хайна и Лиму, поджидающих ее в кают-компании. А когда она все-таки засыпала, ее мозг заполняли другие кошмары: иногда это был бурный грязный поток, из которого она изо всех сил пыталась выбраться на сушу. Однажды ей привиделся Джонни. Спотыкаясь и истекая кровью, он шел к ней из леса, но упал до того, как она сумела его подхватить. В другой раз ей приснились Ноэлла и Гарет в одной постели, связанные простынями, плотно обвивавшими их тела. А как-то во сне к Ребекке пришла ее мать, причем черты ее лица дочери так и не удалось рассмотреть. И вновь, как и в то далекое Рождество, блеснули ярко-рыжие волосы и женщина исчезла, хотя Ребекка звала ее вернуться. Самым странным был сон, в котором Ребекка заходила в их семейный дом на 81-й улице, где ее мать никогда не бывала, и видела ту, сидящую за кухонным столом и разговаривающую с Джонни. При появлении Ребекки оба они прервали общение, а ее мать, по-прежнему безликая, просто встала и куда-то ушла.

Всякий раз Ребекка просыпалась мокрая от пота и тяжело дыша. В какой-то момент сны начали повторяться, сливаться друг с другом, а затем превращаться во что-то другое. И только в последнюю ночь перед открытием сезона Ребекка наконец-то поняла, во что они трансформировались: в ее кошмар о квартире номер 127.

– Ты должна остаться здесь! – прозвучал тот самый механический голос.

Значит, она оказалась в высотном здании из ее кошмара.

В квартире 127.

И она не сможет сбежать.

Однако в этот раз Ребекка очутилась в какой-то новой версии своего страшного сна. Вот она идет по тому же коридору, что и всегда, оглядывает те же кремовые стены и темный напольный ковер. Но внезапно все меняется. Теперь в конце коридора, наполовину скрытая во мраке, появляется Рокси. Собака смотрит на Ребекку из темноты, а когда та подходит к открытой двери квартиры, начинает скулить. Скулить так, как она делала несколько часов назад, когда Ребекке пришлось запереть ее в пустующей спальне. И теперь во сне от каждого этого ужасного звука у Ребекки сжимается сердце.

«Прости меня, Рокси, – слышит она свой голос. – Мне так жаль».

И вот Ребекка уже у дверей квартиры, видит цифры 127 на двери, видит криво висящую цифру 7, как и раньше, думает о том, что семь – счастливое число, а когда вновь переводит взгляд на Рокси, то собаки уже нет. Она исчезла. Коридор многоквартирного дома пуст.

В квартире начинает играть музыка. Как и всегда, Ребекка не в силах распознать мелодию, просто знает, что она доносится откуда-то изнутри, но в этот раз она стала громче, бессвязней и болезненно давит на уши. Широко распахнув дверь, Ребекка входит в квартиру и чувствует длинный ворс ковра под босыми ногами.

Как по команде, этот ворс начинает извиваться и двигаться, превращаясь в стебли болотных растений.

И вот они уже обвивают ее ноги, взбираются по лодыжкам, медленно поднимаются от икр к внутренней стороне бедер и не дают сделать ни единого шага.

А потом голос позади нее, бесполый и какой-то мерзкий, начинает повторять те же самые слова: «Ты должна остаться здесь!» И это не просто слова, а душераздирающий хрип:

– Ты должна остаться здесь!

– Но я не хочу оставаться!

– Ты должна, Ребекка!

– Пожалуйста, отпусти меня!

– У тебя нет выхода, Ребекка!

– Пожалуйста, позволь мне проснуться!

И тут Ребекка проснулась, словно вынырнула из глубин океана. Она оглядела спальню, ожидая, что вот-вот начнется второй кошмар и что она еще не освободилась ото сна. Но нет, она вернулась в действительность, ее кожа была мокрой от пота, а когда она встала и подошла к зеркалу, то увидела, что майка, в которой она спала, промокла насквозь, а на щеках остались следы слез.

Свет лился через окно.

Ребекка посмотрела через коридор на другую дверь, в спальную, в которой она заперла Рокси. Ее первым порывом было позвать собаку, вбежать в комнату и обнять ее, но она этого не сделала. Она прошлась по комнате, ощущая под ногами голые доски пола, а не омерзительный ворс ковра из кошмара. Посмотрела на свою правую руку, раскрыв ладонь – там отпечатались следы от ногтей, настолько крепко она во сне сжимала кулаки.

Ребекка закрыла глаза и постаралась восстановить дыхание.

«Расслабься, – велела она себе. – Все кончено. Кошмар больше не повторится».

Она посмотрела на часы Стелзика на тумбочке рядом с кроватью. Было 8 часов 56 минут утра. Она поставила будильник на девять. Паром должен был прибыть в одиннадцать, а на тренировках, которые она проводила последние два дня, ей требовалось тридцать минут, чтобы добраться из общежития до порта на велосипеде. Значит, у нее был по крайней мере час, чтобы подготовиться, переодеться и проверить, есть ли у нее все что нужно для побега.

Выключив будильник, Ребекка умылась, оделась, расчесала волосы, сделав пробор сбоку, и зафиксировала их гелем, который нашелся в вещах Стелзика. Черты ее лица нельзя было назвать мужеподобными, но с короткой стрижкой и в мужской одежде она вполне могла сойти за молодого спортивного парня.

Пока Ребекка осматривала себя в зеркало, страх подкатил к горлу, живот свело. Она так много раз представляла себе свою смерть на острове от голода и холода, что теперь мучительно страшилась гибели в ходе побега, когда у нее возникнет мимолетное чувство свободы и надежда на успех. И, как бы странно это ни звучало, какая-то часть ее не хотела покидать остров: хотя ее дом был не здесь, она столько сделала, чтобы создать временное пристанище, особенно после того как нашла Рокси. Пусть и тяжелая, но более или менее налаженная жизнь создавала у Ребекки чувство безопасности.

Но потом она вспомнила о своих дочерях и продолжила методично проверять свой рюкзак, выкладывая вещи из него на кровать, чтобы затем положить обратно.

Именно тогда она взглянула на календарь, висевший на стене.

До вчерашнего дня вокруг него было приколото множество листков бумаги, которые затем выстраивались один за другим своего рода тропинкой, ведшей в коридор, тропинкой, которую она «протоптала» за эти дни, чтобы разобраться в происходящем. Теперь все эти приметы личного расследования Ребекки исчезли. Она сняла все бумажки до единой, включая список подозреваемых, и сложила в рюкзак, смотала бечевки, которыми обозначала связи между людьми.

Теперь на стене оставался только календарь.

Поскольку он был выпущен Музеем естественной истории, то явно был повешен здесь Стелзиком. Каждый месяц календаря был посвящен одному представителю животного мира. Ребекка еще не перевернула страницу на апрель, поэтому на календаре все еще значился март, и на нее со стены смотрела полосатая гиена. Но не фото животного привлекло внимание Ребекки, а даты под ним.

И не только сами даты, а скорее текст, напечатанный рядом с 13 марта.

Она не заметила его девятнадцать дней назад, и не только потому, что печать была мелкой, но и потому, что она была слишком глубоко погружена в составление своего списка подозреваемых и в поиске связей между людьми в нем.

Но сейчас, взглянув на подпись мелким шрифтом, она замерла.

Под 13 марта было напечатано всего четыре слова.

На ее часах было 10:15 утра, то есть, казалось бы, оставалось достаточно времени для того, чтобы добраться до парома, если она уедет на велосипеде прямо сейчас, чтобы оказаться в Хелене задолго до того, как Хайн и Лима сойдут на берег.

Но это только казалось.

На самом деле она допустила ужасную ошибку.

Ребекка снова посмотрела на надпись в календаре. Она гласила:

«Переход на летнее время».

Значит, 13 марта она не перевела часы на час вперед. Значит, сейчас было не 10:15 утра.

А 11:15!

Значит, Хайн и Лима уже были здесь, на острове, и искали ее.

Книга вторая