— Уголь для кузницы нужен, — пояснил я. — А зола — для поташа. Много где применение находит.
Машка внимательно слушала, кивала, расспрашивала, глаза ее блестели от любопытства и восхищения. Когда мы закончили обход и присели отдохнуть на поваленное бревно у кромки леса, она вдруг обняла меня и крепко поцеловала в щеку.
— Ты чудо сотворил, Егорушка, — сказала она, глядя мне в глаза. — Я так тобой горжусь!
Я смутился, но было приятно видеть такой восторг в ее бездонных глазах.
— Да ладно, — отмахнулся я. — Обычное дело.
— Не скромничай, — она прижалась ко мне еще сильнее. — Ты столько всего сделал. Мы даже когда в городе жили, не видела, чтоб за такой короткий срок так много было сделано. Ты настоящий хозяин!
В ее зеленых глазах было столько любви и обожания, что в я очередной раз утонул в этом омуте. И тут, осознав ею сказанное, действительно почувствовал — да, я действительно сделал что-то стоящее. Не просто выжил в этом новом мире, а создал что-то полезное, нужное, настоящее. И теперь, глядя на свое творение глазами Машки, я сам увидел его по-новому — не просто набор бревен, досок и механизмов, а целый маленький мир, который работает по моим законам и приносит пользу.
— Пойдем, — я поднялся и протянул ей руку, — еще нужно посмотреть, как там наш новый ангар строится.
Она вложила свою ладонь в мою, и мы пошли обратно в деревню.
Когда мы с Машкой вернулись — там явно была какая-то нездоровая суета. Люди сновали между домами, словно муравьи в разворошенном муравейнике. Кто-то бежал с ведрами, кто-то кричал что-то через забор соседу, бабы собрались кучкой у колодца и оживленно что-то обсуждали, размахивая руками. Даже собаки, казалось, заразились всеобщим возбуждением — носились между ног, громко лая без всякой на то причины.
— Что опять случилось? — я озадаченно оглядывался по сторонам. — Вроде никто не приехал, а движение по деревне прям сильное — все носятся куда попало.
Машка привстала на цыпочки, пытаясь разглядеть что-то за частоколом домов.
— Может, беда какая? — в её голосе скользнуло беспокойство.
Я всё понять не мог, пока навстречу нам не выскочил запыхавшийся Илюха, лицо которого расплылось в широченной улыбке.
— Барин! Егор Андреевич! — он чуть не подпрыгивал от возбуждения. — У Пеструхи отёл! Такая бычина… ой, тьфу ты, тёлочка родилась — загляденье просто!
— Пойдёмте, посмотрите! — Илюха уже тянул меня за рукав в сторону хлева. — Прасковья там с ней сидит, всё глаз не сводит, боится, как бы чего не случилось.
Мы с Машкой переглянулись и, не сговариваясь, направились за Илюхой. Вокруг хлева уже собралась половина деревни — каждому хотелось взглянуть на телёнка.
Прасковья сидела на низкой скамеечке возле Пеструхи, которая лежала на соломенной подстилке и лениво жевала что-то, изредка поглядывая на свое потомство. Рядом с ней, на соломе, примостился маленький теленочек — ещё мокрый, с тонкими дрожащими ножками.
— Всё хорошо, — Прасковья с гордостью погладила Пеструху по боку. — Сама справилась, даже звать никого не пришлось. Пока по хозяйству управилась, смотрю — а она уже с теленочком.
Теленочек оказался тёлочкой — пятнистой, как мать, но с белой звездочкой на лбу. Она подняла мордочку и уставилась на нас блестящими черными глазами.
— Ну вот и отлично — будет вскоре у нас уже три коровы, — я с удовлетворением оглядел приобретение. — Хорошее дело.
— И коза, — хихикнула Машка, подмигивая мне.
Я усмехнулся, вспомнив недавний разговор. Аксинья, уж очень полюбила козье молоко, даже просила, мол, давайте мы будем лучше за козой следить, а не за коровой, — На что все смеялись.
— Но жена Семёна, которая временно приютила у себя козу, всегда давала той молоко.
Мы ещё немного полюбовались теленком, а потом отправились проверить, как идут дела со строительством ангара. Работа кипела вовсю — мужики споро крепили последние доски, а кто-то уже карабкался наверх, чтобы начать крыть крышу.
Ангар возвели за 4 дня — быстрее, чем я ожидал. Крышу тоже сделали односкатной, как я и советовал — так снег зимой будет лучше сходить, не скапливаясь тяжелым грузом.
Когда доделывали, заметил, как Петр топчется неподалеку, явно желая что-то сказать, но не решаясь подойти. Была у него такая привычка — мяться, если нужно было о чем-то попросить. Я уже хорошо изучил всех местных и их особенности.
Махнул рукой, подзывая его:
— Иди сюда, да говори, чего хотел.
Тот ещё больше замялся, переминаясь с ноги на ногу и теребя шапку в руках.
— Барин, супружнице скоро рожать, — наконец выдавил он, глядя куда-то в сторону. — Мне бы дом себе поставить. Илюха сказал, поможет.
Я чуть не рассмеялся — так серьезно и торжественно прозвучала эта просьба, будто он о какой-то немыслимой милости просил.
— Петь, да вообще не вопрос, — я хлопнул его по плечу. — Говори мужикам — пусть брёвна везут да делайте. Только сразу два делайте. — Поднял я палец, указывая на важность момента.
— Два? — он удивленно поднял брови.
— Для тебя с семьей да для Фомы, — пояснил я. — Ему тоже своё жильё нужно.
Петр почесал затылок, явно о чем-то размышляя.
— Так я думал, что он весь таунхаус займет, — наконец произнес он, используя мое словечко, которое всё-таки прижилось в деревне.
— А вот неправильно ты думал, — я усмехнулся, — Охрана где жить будет?
Тот снова почесал затылок, явно не сразу поняв, о чем я. А потом кивнул, наконец осознав мою мысль.
— То-то же, — говорю ему.
Глава 18
Осмотрели ангар. В общем-то, он был готов, чтоб заполнять досками. Солнце било сквозь щели между досками, прорезая пыльный воздух золотистыми лучами. Я прошёлся вдоль стен, проверяя крепость каждого угла, каждой опоры. Работа была сделана на совесть — крышу положили в нахлест, чтоб не протекала, стены стояли крепко, земля на полу была ровной и утоптанной. Место для складирования досок выбрали с умом — на возвышенности, чтоб вода не подтапливала, и при этом недалеко от дороги, чтоб удобно было грузить.
— Петь, — окликнул я, принимая решение, — сходи в соседнюю деревню, где уже раз брали лошадь с усиленным возом. Договорись ещё на пару дней и сразу дай десяток медяков.
— Сделаю, Егор Андреевич. К вечеру обернусь, — он поправил пояс, взял деньги и, не теряя времени, отправился за лошадью.
Я ещё раз оглядел ангар, прикидывая, сколько досок сможем сюда уместить. Работа шла полным ходом, и это радовало. Время — деньги, как говорят в будущем, и этот принцип я твёрдо намеревался внедрить здесь, в начале девятнадцатого века.
Петр вернулся, когда уже стемнело. Вечер выдался тихий, далеко над рекой стелился туман, а на небе высыпали первые звёзды. Мы сидели с Ильёй возле дома, обсуждая завтрашний день, когда скрипнула калитка.
— Договорился, — сообщил Петр, подходя к нам. Он выглядел уставшим, но довольным. — Староста только просил не загонять сильно.
— Хорошо, — кивнул я. — Завтра с рассветом начнём доски свозить, так, чтоб с запасом под пять-семь телег загрузить.
— А теперь отдыхать. Завтра тяжёлый день.
В итоге два следующих дня возили доски в ангар и брёвна под срубы для Петра и Фомы. Работа шла споро, но не без трудностей. В первый день сломалась люшня у воза, и пришлось делать новую и менять.
Илюха со Степаном параллельно уже начали обрабатывать брёвна и сразу укладывать их в сруб. Работали они слаженно, без лишних слов понимая друг друга. Илюха, топором владел мастерски — щепа летела во все стороны, а брёвна выходили ровные, словно по линейке вытесанные.
На исходе второго дня, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багрянец, ко мне подошёл Петр.
— Егор Андреевич, мало навезли брёвен, — сказал он, глядя на недостроенный сруб. — Может, ещё на день лошадку бы задержать? А то без материала работа встанет.
Я задумался, пересчитывая в уме оставшиеся медяки. Запас ещё был, и дело действительно нельзя было оставлять на полпути.
— Ладно, — решил я. — Пошлём Гришку к старосте той деревни ещё с пятью медяками, чтоб тот не подумал чего неладного. А сами продолжим возить материал.
Гришка только того и ждал. Он любил такие поручения — можно было и деревню чужую посмотреть, и себя показать.
— Мигом обернусь, Егор Андреевич! — пообещал он, и через минуту только пыль стояла на дороге от его быстрых ног.
Сами же продолжили возить материал. День выдался удачным — успели сделать пять ходок вместо обычных четырех. К вечеру все валились с ног от усталости, но на душе было спокойно — ещё немного, и первый этап работы будет завершён.
Машка как-то вечером принесла маленького чёрного с белой грудкой котёнка — девочку. Я сидел на лавке возле дома, наслаждаясь редкими минутами отдыха, когда она подошла, пряча его в переднике. Глаза её лукаво блестели, а на губах играла загадочная улыбка.
— Егорушка, — начала она нежно, присаживаясь рядом, — посмотри, какой чудесный котёночек у Митричевых народился.
Она осторожно достала из передника крошечный пушистый комочек. Котёнок был чёрный как уголь, только на грудке белело пятнышко, словно манишка на праздничном наряде.
— Ишь ты, — я невольно улыбнулся, глядя на это чудо.
Машка, видя мою реакцию, тут же стала расписывать достоинства кошки в доме, перебирая все возможные аргументы.
— Кошечка-то какая умница будет! И мышей ловить станет, и мурлыкать по вечерам, и счастье в дом принесёт. У нас в деревне говорят, чёрная кошка — к добру.
Она говорила и говорила, то и дело поглаживая котёнка, который доверчиво прижимался к её ладони. Аргументы становились всё изобретательнее, а глаза — всё умоляющее.
— А ещё она такая ласковая! И молочко совсем немножко пьёт, почти не заметишь расхода…
Как же всё-таки отличается лукавство ХХI века от лукавства начала ХIХ. Аж смешно было слушать эти простодушные хитрости, но я стойко не позволял себе улыбаться, а лишь кивал, мол, как же хорошо она мне вешает лапшу на уши. В моё время сказали бы прямо: «Хочу котёнка», и всё. А здесь целый спектакль, с экономическими выкладками и прогнозами на вылов мышей.