— Ну, Прохор, — сказал я, пытаясь отдышаться, — теперь-то загородку покрепче сделай. А то в следующий раз они не в поле убегут, а прямиком в лес.
— Не извольте беспокоиться, Егор Андреевич, — закивал тот. — Теперь эта загородка и медведя выдержит!
Вся деревня ещё долго обсуждала это происшествие, со смехом вспоминая, как упала Марфа, как Степан ловил поросёнка корзиной, как малыши носились за поросятами, падая и тут же вскакивая. В общем, цирк был ещё тот.
Отсмеявшись и отдышавшись, мы с Петром и Ильей, которые уже переживали как там идут дела на дому пошли проверить, но там слава богу, вовсю кипела работа — служивые укладывали бревна как надо, справлялись отлично. Я с удовольствием отметил, что они уже подняли сруб почти до крыши. Параллельно уже заложили брёвна и для дома Фомы.
Всё-таки возведение стен — это самое простое в стройке. Потом пойдёт дело посложнее: крыша, печь, полы, окна. Но глядя, как слаженно работают мужики, я был уверен — справимся.
В итоге деревня слегка уже расширилась, вырисовывались новые два дома, а ещё на краю стоял свеженький ангар. Я смотрел на всё это и радовался, что потихоньку, но поднимать деревню получается. Каждый новый дом, каждая постройка — как ещё один шаг к тому, чтобы наша Уваровка стала крепче, богаче, сильнее.
А сегодняшнее приключение с поросятами ещё долго будет вспоминаться зимними вечерами у печки — ведь такие моменты, полные смеха и общих усилий, и делают деревню настоящей деревней, а не просто скоплением домов.
С этими мыслями я направился домой, где меня, наверняка, ждал горячий ужин и моя Машка.
Увидев Митяя, я сказал ему, чтоб утром на зорьке сходил до реки, рыбы до обеда наловил, чтобы за день просолилась, а к вечеру коптить будем. Небо уже темнело, и мы сидели на завалинке, наслаждаясь прохладой после жаркого дня. Митяй кивнул.
— Сделаю, Егор Андреич, — он потер ладонью подбородок, — как солнце встанет, так и пойду.
Я хлопнул его по плечу и направился к дому, где уже ждала Машка, мелькая в окне своим белым передником.
Митяй слово сдержал — до обеда принес рыбу, еле дотащил две корзины, полные до краев. Серебристые бока подлещиков и плотвы поблескивали на солнце, привлекая внимание всех, кто проходил мимо. Митяй, аж вспотел и тяжело дышал, когда притащил рыбу к моему дому.
Мужики, собравшиеся во дворе, опять начали его подтрунивать, ухмыляясь в усы и перемигиваясь между собой.
— Заставь дурака Богу молиться, он и лоб разобьет, — хохотнул Степан. — Куда ж ты столько много-то?
Митяй только плечами пожал, утирая пот с лица рукавом рубахи.
— Так рыба шла хорошо сегодня, — он виновато улыбнулся, глядя на меня, — клевало так, что едва успевал вытаскивать. Думал, чем больше, тем лучше.
Я осмотрел улов, прикидывая, что можно сделать с такой горой рыбы. Подумал, что часть можно засолить впрок, часть закоптить, как и планировали.
— Добро, Митяй, — я кивнул, — хороший улов. Справимся как-нибудь.
Вспомнил тут про картошку, которую привез в прошлый раз Фома. Большую часть досадили, но мешок оставили той, что крупнее — на еду. Мысль, мелькнувшая в голове, заставила меня улыбнуться. Соскучился я по жареной картошечке, да все руки не доходили. В итоге решил к рыбке сделать новое блюдо — жареную картошку.
Я попросил Прасковью, показать, что есть из посуды для готовки. Она повела меня в закрома бывшего старосты, перебирая разную утварь, гремя крышками и чугунками.
— Вот, Егор Андреич, глядите, — она вытащила откуда-то из-под груды тряпья неглубокий чан из чугуна, — может, это сгодится?
Я повертел находку в руках, прикидывая, что в качестве сковородки сойдет — бока высокие, дно ровное, правда, чуток ржавчины по краям, но это не беда, отчистим.
— То, что надо, Прасковья! — я улыбнулся ей. — Еще бы песочком его оттереть до блеска.
— Это мы мигом, — она подозвала дочку, шепнула ей что-то на ухо, и та убежала, сверкая босыми пятками.
Тем временем мужики занялись рыбой — кто чистил, кто потрошил, кто солил. Работа кипела, шутки летали, как мухи в жаркий день. Рыбу решили не только коптить, но и часть засолить, а часть запечь на углях — благо, улова хватало на все задумки.
Я позвал Машку, которая хлопотала в доме, замешивая тесто.
— Машенька, — я обнял её за плечи, — картошку нужно будет почистить, и много, чтобы на всех хватило.
Машка только кивнула. Мигом организовала баб в помощь.
Я показал ей, как порезать картошку — тонкими ломтиками, не слишком мелко, но и не крупно.
— Вот так, солнце, — я водил ножом, демонстрируя, — чтоб все кусочки примерно одинаковые были, тогда ровно прожарятся.
Машка быстро приноровилась, и вскоре перед нами выросла горка нарезанной картошки, белой и сочной, только что вымытой в колодезной воде.
Когда всё было готово, и рыба уже была поставлена в коптильню — я занялся картошкой.
Растопил несколько кусков сала на этой импровизированной сковородке, дождался, пока жир зашкворчит и поплывет аппетитный запах. Потом засыпал порезанную картошку, которая зашипела, соприкоснувшись с горячим жиром.
— Вот, Машенька, гляди, — я показывал ей, помешивая деревянной ложкой, — надо так, чтоб не пригорала, но и зарумянивалась со всех сторон.
Машка внимательно следила за моими действиями, запоминая каждое движение.
— До какой степени должна жариться? — спросила она, когда картошка начала менять цвет с белого на золотистый.
— Вот до такой, — я подцепил ложкой кусочек, показывая ей, — чтоб корочка была, но внутри мягкая. И солью присыпать надо, но не сразу, а когда уже почти готова.
Она кивнула, принимая у меня ложку, и стала помешивать сама, осторожно переворачивая кусочки картошки, чтобы те равномерно прожаривались. Я стоял рядом, время от времени давая советы, но больше просто любуясь, как ловко она управляется.
В итоге, когда рыба уже была готова — ароматная, с золотистой корочкой, пропитанная дымком, — картошка тоже была доведена до совершенства. Каждый кусочек был золотистый, с хрустящей корочкой, и имел такой запах, что слюнки текли сами по себе. Как же я хотел жареной-то картошечки!
Бабы расстарались — достали квашеную капусту из погреба, нарезали редиску, зелень, лук зеленый разложили по мискам. Пелагея принесла свежий каравай. Стол ломился от еды. Ко всей этой вкуснотище открыли один из привезенных Фомой бочонков пива — пенного, темного, с горчинкой.
Крестьяне, как обычно, с удивлением смотрели на новое блюдо. Митяй даже пальцем потрогал кусочек картошки, будто не веря, что это та самая, что растет в земле.
— Это что ж такое, Егор Андреич? — спросил он, принюхиваясь. — Неужто картоха так может?
— Может, Митяй, еще как может, — я подмигнул ему. — Пробуй, не пожалеешь.
В этот раз они долго не раздумывали и, распробовав, сразу же приступили к поеданию этой вкуснотищи. Митяй первым зачерпнул полную ложку, отправил в рот и замер, будто прислушиваясь к новым ощущениям. Потом глаза его расширились, и он, не прожевав до конца, потянулся за добавкой.
— Вот это да! — выдохнул он. — Отродясь такого не ел!
За ним и остальные потянулись — кто с опаской, кто с любопытством, но вскоре все уже нахваливали новое блюдо, запивая его пивом и закусывая копченой рыбкой. Бабы смеялись, глядя, как их мужья, обычно неторопливые и степенные за столом, теперь соревновались, кто больше съест жареной картошки.
Я во главе стола с кружкой пива в руке, и смотрел на эту картину с удовлетворением. Машка пристроилась рядом, прижавшись плечом, и шепнула на ухо:
— Опять ты всех удивил, Егорушка. Интересно, чем удивишь в следующий раз?
Я только улыбнулся, подмигнув ей.
— Много чего, Машенька, много чего. Вот увидишь, еще не так заживем.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в розовые тона, запах копченой рыбы и жареной картошки плыл над деревней, смешиваясь с ароматом полевых трав. И в этот момент я подумал, что счастье — оно в простых вещах: в хорошей еде, в смехе друзей, в теплой руке любимой женщины и в чувстве, что ты на своем месте, что ты нужен этим людям, этой земле.
Глава 21
Утром я проснулся от странных ощущений на плече. Сквозь дрёму почувствовал, как что-то мягкое, но настойчивое пытается сдвинуть Машкину голову с моего плеча. Приоткрыв один глаз, я увидел забавную картину — Бусинка, наша маленькая черная кошечка, всячески пыталась согнать с моего плеча Машку и отвоевать эту территорию для себя. Она мурлыкала, настойчиво выгибала спину и бодала Машку своим маленьким лобиком, явно недовольная тем, что та заняла место, которое ну точно должно быть её.
— Ты чего удумала, разбойница? — прошептал я, стараясь не разбудить Машку, но то уже открыла глаза.
— Егорушка, твоя любимица опять ревнует, — сонно пробормотала Машка, потягиваясь. — Никак не может смириться, что ты не только её гладишь.
Бусинка, услышав наши голоса, издала победное мурлыканье, словно говоря: «Я добилась своего, теперь вы оба проснулись», и запрыгнула мне на грудь, демонстративно растягиваясь во всю длину своего маленького тельца.
— Да, ты у нас хитрая бестия, — я почесал её за ушком, на что она ответила громким довольным урчанием. — Знаешь, как добиться своего.
Машка тем временем уже поднялась с постели и первым делом заглянула к тесту. Я наблюдал за её движениями, за тем, как свет раннего утра золотил её волосы, собранные в простую косу, как она напевала что-то негромко под нос, готовя нехитрый завтрак. Поднялся и потянувшись сел за стол.
— Чем ты сегодня будешь заниматься, Егорушка? — спросила она, ставя передо мной миску с кашей.
— Мост буду проверять, как там опоры ставят, — ответил я, с аппетитом принимаясь за еду. — Да и на лесопилку надо заглянуть, посмотреть, как работа идёт.
Машка кивнула, привычная к моим каждодневным заботам. Я не успел даже доесть завтрак, как услышал торопливые шаги за окном, а затем во двор влетел Семён. Лицо его раскраснелось от быстрого бега, а глаза были полны тревоги.