Мы обогнули избу, с другой стороны — там было подворье. Как на картинке два воза стояли — один поменьше, а второй точно, видать, для перевозки чего-то крупного и тяжёлого. Колеса на нём были такие, что выдержат не один десяток брёвен, Пётр аж хэкнул.
— Ох, барин, добрый воз.
И тут ввалился на подворье Фрол — детина метра два ростом, а в плечах как три меня. Шёл он вразвалку, уверенно и мощно. Руки узловатые и сильные, такими можно и подкову согнуть, и бревно в одиночку поднять.
Иван же махнул:
— Яру запряги, в воз вот этот вот, — он ткнул пальцем в больший из двух.– Барину дашь.
— Сделаю, буркнул Фрол, уходя за сбруей. Голос у него был под стать внешности — глубокий, рокочущий, будто из-под земли доносился.
Фрол скрылся в сарае, откуда послышался звон упряжи и негромкая, но забористая ругань — видать, что-то не сразу нашлось. Через пару минут он появился снова, держа в руках сбрую, которая для обычного человека показалась бы тяжёлой, а в его ручищах выглядела игрушечной.
— Благодарю, Иван, — сказал я честно, — не ожидал, что так просто будет договориться.
— Так, а чё ж то не помочь барину, коли нужда, — хмыкнул он. — Андрею Петровичу поклон.
— Да как-нибудь в другой раз, — ухмыльнулся я.
И сказал:
— Да видишь, Иван, не все старосты такие справные, как ты, что за деревней следят и на контакт идут, так что благодарствую.
Иван приосанился, явно довольный похвалой. Он был из тех мужиков, что понимают цену хорошему слову от барина.
— Стараемся, барин, как можем, — ответил он, поглаживая бороду. — Оно ведь как? Деревня — она что семья. Как ты к ней, так и народ к тебе. Без этого никак.
Фрол тем временем вывел из стойла Яру — кобылу гнедой масти, с белой звёздочкой на лбу. Животное ступало важно, с достоинством, словно понимало свою ценность.
— Хорошая лошадь, — с гордостью сказал Иван. — Сильная, как бык, но послушная, как ягнёнок. С ней хоть куда.
Я развернулся к Петьке, сунул ему медяк и шёпотом сказал:
— Как Яру отдавать будешь, отдашь старосте Ивану, скажешь — барин передал, благодарит.
Петька кивнул, зажимая монету в кулаке, словно боялся, что она исчезнет. Его глаза блестели от восторга — ещё бы, мало того, что не каждый день барин доверяет такие поручения, так еще и случай то какой — боярин казалось бы за обыденное дело медяком чествует.
— Готово, барин, — сказал Фрол, протягивая вожжи.
Двинули к Быстрянке, по пути заехали в дубраву и набрали брёвен дубовых. Яра оказалась кобыла крепкая — тянула, как танк, даже не фыркала. Лес встретил нас прохладой и тишиной, нарушаемой лишь стуком дятла где-то в вышине да шелестом листвы.
По пути догрузили ещё берёзы с сосной. Телега поскрипывала, но не так безжалостно, как та, что мне досталась в наследство с Зорькой. Лес постепенно редел, уступая место полям. Вдалеке уже виднелась речка.
— Знатная будет мельница, барин, — сказал Пётр, вытирая пот с лица. — Такой ни в одной деревне окрест нет.
— Будет, — согласился я. — Главное, чтобы все работали дружно. Один в поле не воин.
— Это верно, — кивнул Пётр.
Когда подошли к Быстрянке, там кипела стройка. Мужики рубили деревья, было видно, что уже некоторые на доски распустили. Топоры взлетали и опускались чуть ли не в едином ритме, словно участвуя в каком-то древнем танце.
— Эй, люди добрые! — крикнул я, подъезжая ближе. — Принимайте подмогу!
Мужики обернулись, вытирая пот с лиц. Кто-то помахал рукой, кто-то просто кивнул. Все они были заняты делом.
— Митяй, говорю, давай, бросай. Чем ты там занимаешься? Иди, будем воз разгружать.
Митяй, кряхтя, выпрямился, потирая поясницу.
— Иду, боярин, — отозвался он, направляясь к возу.
В итоге разгрузили воз, отправили Прохора с Ильёй за новой партией брёвен, сами же сели перекусить тем, что Машка с Пелагеей утром сунули.
Жуя, я прикидывал, что помост, в общем-то, почти готов. Осталось метра два с половиной догнать. Колесо с шипом тоже готово, пора уже начинать жёлоб делать. В голове уже крутились расчёты — угол наклона, ширина, расстояние между направляющими. Всё должно быть идеально, иначе механизм не заработает как следует.
— О чём задумался, боярин? — спросил Петька, заметив мой отсутствующий взгляд.
— Да вот, прикидываю, как желоб лучше сделать. Чтобы брёвна скользили плавно, без задержек.
Перекусив, мы принялись за работу. Солнце медленно ползло по небу, а мы рубили, пилили, таскали брёвна. Руки гудели от усталости, но останавливаться не хотелось — каждое движение приближало нас к цели.
До вечера мужики сделали ещё две ходки брёвен, навезли в основном дубовых, так как мы и говорили, а мы же рубили деревья, расчищая место под будущий сарай-ангар для лесопилки. Работа спорилась, каждый знал своё дело.
Как говорится, лучший отдых — это смена деятельности, поэтому периодически собирали камни и складывали: часть у воды, а часть прям на помост, чтоб потом укреплять столбы. Камни были разные — от небольших голышей до увесистых валунов, которые приходилось катить вдвоём или втроём. Пот заливал глаза, рубаха прилипла к спине, но мы продолжали работать.
Митяю нравилось это дело — бросать прям с помоста камни так, чтобы они падали друг возле друга, опираясь на столб и подпирая его. Он приноровился делать это с особым шиком, словно играл в какую-то замысловатую игру. Мужики даже спорили — попадёт Митяй камнем в этот раз точно в нужное место или нет.
Вечером, уставшие, но довольные, мы возвращались в деревню. Солнце уже садилось за лес.
— Завтра закончим помост, — сказал я, больше себе, чем остальным. — А потом займёмся желобом.
— А колесо когда ставить будем? — спросил Петька, шагавший рядом.
— Скоро, Петь, скоро. Всему своё время.
Глава 5
На следующий день продолжили. Мужики по очереди таскали брёвна, а мы то с Петькой то с Ильёй из досок доделывали помост. Работа шла быстрее, чем я ожидал — руки уже привыкли к инструментам, тело к нагрузке. Мозоли, поначалу саднившие при каждом движении, теперь загрубели и уже не обращал на них внимание.
К полудню помост был готов — крепкий, широкий, способный выдержать и колесо, и механизм, и брёвна. Я прошелся по нему, проверяя каждый стык, каждое соединение. Всё было сделано на совесть.
— Ну что, барин, — спросил Митяй, вытирая пот со лба, — дальше что делать будем?
— Дальше, Митяй, самое интересное начинается. Желоб делать будем.
Перекусив, начали делать желоба для подачи брёвен на распил. Работа требовала точности — желоб должен был иметь правильный наклон, быть достаточно широким для брёвен, но не настолько, чтобы они болтались внутри. Я объяснял, показывал, а мужики слушали внимательно, стараясь понять, что же я задумал.
Петька всё не мог понять, как это всё будет работать, зачем делать спуск такой из желобов по холму вниз, прямо к помосту.
В итоге сделали два яруса, причём так, чтобы внизу всё сходилось на расстоянии сантиметров семьдесят друг от друга. Я прикинул, что толще вряд ли будут брёвна, если что, потом подправим. Желоб вышел на славу — ровный, с плавным спуском.
Потом же мы с Петькой взяли бревно, поднялись наверх, установили его чётко на жёлоб и отпустили. Бревно достаточно плавно спустилось вниз и упало прямо на берег у помоста. Мужики, наблюдавшие за нашим экспериментом, одобрительно загудели.
— Это что же получается, — сказал Петька, глядя на скатившееся бревно с таким видом, будто увидел чудо.
— А получается, Петь, — ответил я, довольный результатом, — что внизу мы поставим механизм, который мы сделали в Уваровке, будет дёргать пилы, бревна под своим весом будут опускаться на эти пилы, а сзади будут выходить готовые доски.
— Барин, это что ж вы снова такое придумали, что бревна сами пилиться будут, что ли?
Я улыбнулся, видя изумление на лицах мужиков. Для них это было почти волшебством, хотя на самом деле — простой инженерной мыслью, до которой человечество додумалось много веков назад. Но здесь и сейчас я был для них чем-то вроде волшебника, приоткрывающего завесу будущего.
— Будут, Петька, будут, ещё как будут, только успевай подавать сверху.
— Чудеса какие-то да и только, — хмыкнул Петька, почёсывая затылок и щурясь на солнце.
— И они прямо сами пойдут, бревна-то? Под своим весом? — переспросил он недоверчиво.
— Под своим весом, и попрут прямо на пилы, — кивнул я, представляя, как это будет работать. — Главное — уклон правильный сделать и направляющие хорошо закрепить. Бревно по ним скатится, как по маслу, прямо к пилам подойдёт, а там уж и распилятся под своим весом.
Петька покачал головой, всё ещё не до конца веря, но уже загораясь этой идеей. Мне нравился его энтузиазм, его желание учиться новому.
На следующий день мы уже грузили в Уваровке колесо с кривошипом на телегу. Тяжёлое было, но справились. Мужики, что помогали в деревне грузить кряхтели, потели, но в итоге затащили эту махину на телегу. Я руководил процессом, указывая, куда и как поворачивать, где подстраховать.
В итоге перевезли колесо в Быстрянку, поставили прямо у помоста. Я смотрел на то, что получилось, и так и эдак крутил головой, прищуривался, представляя, как всё будет работать. Если фантазию включить, то уже практически вырисовывалась картина: вода, бьющая в лопасти, вращающееся колесо, пилы, режущие брёвна на доски… Красота!
Оставалось только дособирать колесо с лопастями, да пилы дождаться, которые с Фомой приедут. И уже можно будет приходить к финальной стадии.
Отправил Петьку в деревню вернуть Яру с возом.
— Ты про медяк-то не забудь Ивану отдать, — шепнул ему на прощание. — Скажи, барин благодарность выражает.
Пётр кивнул, хитро подмигнул и умчался, подгоняя лошадь. А я сел на помост у реки, свесив ноги прямо над водой, глядя, как солнце движется к закату и отражается зайчиками на воде. Течение было быстрым, вода журчала, обходя камни и коряги, образуя маленькие водовороты и буруны.