— Жалко даже с ними расставаться. Душу вложил, можно сказать.
— Зато теперь у тебя опыт есть, — подбодрил я его. — Я эти опробую и если все получается так, как я задумал, то еще несколько штук сделаешь.
Кузнец просиял:
— Буду ждать, барин! Такие заказы не часто выпадают. В основном всё по мелочи, что в ходу. А тут, считай, искусство настоящее.
Он бережно завернул формы в чистую холстину и отдал их служке, которому наказал отнести ко мне на постоялый двор.
— Береги их, — напутствовал он меня. — Если ухаживать правильно, сто лет прослужат.
— Спасибо за работу, мастер, — я пожал его огромную, мозолистую руку. — Дело своё ты знаешь крепко.
Попрощавшись с кузнецом, я отправился обратно к себе, предвкушая, как покажу Машке наше приобретение.
На постоялом дворе меня встретил взволнованный Захар:
— Егор Андреич! Хорошо, что вы вернулись. Там… — он замялся, переминаясь с ноги на ногу, — там к вам гости прибыли. Важные.
— Какие ещё гости? — нахмурился я, смотря на мешок с формами. — Я никого не жду.
— Из губернской канцелярии, — понизив голос, сообщил Захар. — Карета с гербом. И казак при них.
Сердце моё ёкнуло. Неужели что-то узнали? Но о чём? Я ведь ничего противозаконного не делал.
— Где они? — спросил я, стараясь говорить спокойно.
— В общей зале ждут, — ответил Захар. — Хозяин постоялого двора их в лучшие кресла усадил, чаем потчует. Важные птицы, видать.
— А Машка где?
— Тоже там, — Захар улыбнулся. — Барыней себя держит, не хуже настоящих дворянок. Вы бы видели, как она с ними разговаривает — любо-дорого посмотреть.
Я ободряюще хлопнул Захара по плечу:
— Неси формы наверх, в комнату. Да поаккуратнее, не повреди.
— Сделаю, барин, — кивнул Захар и поспешил наверх, а я, поправив кафтан и пригладив волосы, направился в общую залу.
К вечеру таверна уже наполнилась народом — в основном приезжие купцы да мелкие чиновники. Гомон стоял изрядный, но в дальнем углу, за лучшим столом, действительно восседали двое: благообразный господин средних лет в мундире губернской канцелярии и молодой казак с шашкой на боку. Рядом с ними, разрумянившаяся от волнения и важности момента, сидела Машка, прямая как струна, с высоко поднятой головой.
Завидев меня, чиновник поднялся:
— Господин Воронцов?
— Он самый, — я слегка поклонился, чувствуя, как все взгляды в зале обратились на нас.
— Позвольте представиться, — чиновник расправил усы. — Коллежский асессор Сергей Петрович Тимофеев, служащий канцелярии губернатора. Прибыл к вам с особым поручением.
Он жестом подозвал казака, и тот протянул ему кожаную папку с бумагами. Чиновник извлёк из неё конверт, запечатанный внушительной сургучной печатью с гербом губернии.
— По высочайшему соизволению и милости Её Императорского Величества, — торжественно провозгласил Тимофеев, и в зале мгновенно стало тихо, — за ревностные труды на благо Отечества, Марии Фоминичне даровано звание личной дворянки, с привилегиями, оными положенными. А также разрешается вступление в брак с Егором Андреевичем Воронцовым без ущерба его дворянскому достоинству.
Я почувствовал, как у меня отвисла челюсть. Машенька же, сидевшая за столом, зарделась как маков цвет и опустила глаза, но было видно, что она готова прыгать от радости.
Чиновник с церемонным поклоном протянул мне конверт:
— Извольте принять.
Я взял конверт, который показался мне неожиданно тяжёлым, и осторожно сломал печать. Внутри лежали два документа, оба на гербовой бумаге с водяными знаками. Первый — Указ о пожаловании личного дворянства Марии Фоминичне, с подписью самого губернатора и большой гербовой печатью. Второй — Разрешение на брак, где чёрным по белому было написано, что я, потомственный дворянин Егор Андреевич Воронцов, могу сочетаться законным браком с личной дворянкой Марией Фоминичной без ущерба для своего положения в обществе.
— Благодарствую, — только и смог я вымолвить, глядя на чиновника.
— Рады служить, — уже менее официально ответил тот, видя моё замешательство. Потом, наклонившись ко мне, добавил тише: — Её Сиятельство княгиня Надежда Андреевна прислала особое ходатайство. Губернатор не мог отказать.
«Ай да Надежда Андреевна!» — мелькнуло у меня в голове. Вот уж поистине всемогущая покровительница. Знать, не забыла обещания своего, помогает как может.
— Разрешите откланяться, — чиновник слегка поклонился. — Поздравляю вас обоих с высочайшей милостью. Это большая честь.
— Подождите, — я слегка растерялся. — Может быть, вы отужинаете с нами? В знак благодарности за добрые вести.
Тимофеев покачал головой:
— Благодарю покорно, но вынужден отказаться. Нам ещё предстоит обратный путь в губернский город, а дорога не близкая.
Он ещё раз поклонился, казак козырнул, и они направились к выходу. Я проводил их до дверей, всё ещё не вполне осознавая произошедшее.
Когда чиновник и его сопровождающий удалились, я вернулся к столу, где сидела Машка, белая как полотно, но с глазами, сияющими от счастья.
— Егорушка, — прошептала она, глядя на меня с таким восторгом, что у меня защемило сердце. — Неужто правда? Я теперь… дворянка?
— Правда, Машенька, — я сел рядом и взял её за руку. — Вот документы. Всё по закону, с печатями и подписями.
Она осторожно, словно боясь повредить, коснулась бумаг:
— И замуж за тебя можно? По-настоящему? Перед Богом и людьми?
— Можно, — я сжал её руку. — Теперь всё можно.
В этот момент к нам подошёл хозяин постоялого двора, сияющий так, словно это ему только что пожаловали дворянство:
— Поздравляю, ваши благородия! Такая честь! Позвольте в честь столь радостного события поднести вам лучшего вина!
Я кивнул, всё ещё не в силах осмыслить произошедшее. Вокруг нас уже собрались наши — Захар, Фома, Пахом, Никифор, Митяй — все с одинаково ошарашенными, но счастливыми лицами.
— Ну, барыня, — Захар неловко поклонился Машке, явно не зная, как теперь себя с ней вести, — поздравляю вас…
Машка, до сих пор державшаяся с достоинством, вдруг всхлипнула и бросилась ко мне на шею:
— Егорушка! Я ведь и помыслить не могла! Господи, какое счастье!
Я обнял её, чувствуя, как она дрожит всем телом, и вдруг осознал, что сам улыбаюсь как дурак. Внезапно все наши тревоги, все сложности, казавшиеся непреодолимыми, отступили перед этой нежданной милостью судьбы.
Хозяин принёс бутылку вина и стаканы, а вслед за ним служанки потащили блюда с угощениями — видно, решил расстараться для новоиспечённой дворянки и её жениха.
— За вас, барыня, — Захар поднял стакан. — За ваше благородие!
— И за Надежду Андреевну, — добавил я, встречаясь глазами с Машкой. — Нашу благодетельницу.
Мы выпили, и я поймал себя на мысли, что давно не чувствовал себя таким счастливым. Все трудности, все опасения — всё это вдруг показалось мелким и несущественным перед лицом этой нежданной удачи.
Утром ко мне пришел Игорь Савельевич купец, с которым мы сговорились на поставку досок. Он сидел за столом на постоялом дворе, степенно поглаживая бороду и поблескивая глазами из-под кустистых бровей.
— Доброго утречка, Егор Андреич, — встал и поклонился он, когда я спустился, — не помешал ли?
— Нисколько, — ответил я, жестом приглашая его войти. — Мы уже давно на ногах. Что-то случилось?
— Да нет, всё идёт как уговаривались, — сказал Игорь Савельевич. — Хотел сообщить, что скоро выезжаем в Уваровку за досками. Обоз готов, люди тоже. Вот-вот тронемся.
Я задумчиво потёр подбородок. Эта новость пришлась как нельзя кстати — можно было решить сразу несколько дел, не откладывая их в долгий ящик.
— А нельзя ли задержаться на полчаса? — спросил я, быстро соображая, как лучше организовать всё задуманное. — Мне нужно кое-что отправить в Уваровку.
— Отчего ж нельзя? — пожал плечами купец. — Можно и подождать малость. Дело-то не срочное.
— Вот и славно, — кивнул я и, подойдя к двери, крикнул в коридор: — Эй, кто там есть? Сбегайте-ка за Фомой, скажите, чтоб сию минуту ко мне шёл!
Снизу донёсся голос служки:
— Сей момент, барин!
Пока мы ждали Фому, я предложил Игорю Савельевичу присесть, но тот отказался, сказав, что не привык рассиживаться по утрам — ноги, мол, затекают потом. Мы перекинулись несколькими фразами о погоде, о дороге до Уваровки, о видах на урожай.
Наконец, по ступенькам послышались шаги, и появился запыхавшийся Фома — видно, бежал со всех ног.
— Звали, Егор Андреич? — он поклонился сначала мне, потом Игорю Савельевичу.
— Звал, — кивнул я. — Дело есть срочное. Слушай внимательно: обоз идёт за досками в Уваровку, — я кивнул на купца. — Собирайся, бери с собой Пахома и Никифора. И езжайте вместе с обозом прямо сейчас.
Фома слушал меня, округлив глаза, но не перебивал.
— Но прежде, чем отправиться, — продолжал я, — быстро закупи зерна, муки, мёда. Бочонков десять пива, да пару мешков картошки, и езжайте в Уваровку. Там проследи за погрузкой досок — чтоб всё честь по чести, без обмана.
— Будет сделано, барин, — закивал Фома. — А что-нибудь ещё?
— Да, — я понизил голос, словно делился секретом, хоть и знал, что Игорь Савельевич всё равно услышит. — У Семёна заберёшь четыре стекла. Остальные скажи, пускай Пётр делает оконные рамы так, как я ему говорил. Привезёшь стекло сюда. Очень аккуратно, чтоб не треснуло по дороге.
Фома слушал, часто кивая, словно боялся пропустить хоть слово. Я же продолжал сыпать указаниями:
— Отдашь Петьке с Семёном формы для бутылок. Я сейчас инструкцию напишу — пусть попробуют сделать. Накажи, что если с первой получится — пусть смело делают и дальше.
— А как же Пелагея? — вдруг спросил Фома, и я понял, что он беспокоится о своей жене — матушке нашей Машки.
— Жену свою, матушку Маши, на обратной дороге прихвати, — улыбнулся я. — Давай туда и обратно, через две недели свадьба. Не опаздывай!
Лицо Фомы просветлело, он широко улыбнулся: