— Будет исполнено, барин! Всё в точности сделаю!
— Ну, тогда ступай, собирайся, — я похлопал его по плечу. — Времени мало.
Фома поклонился ещё раз и выскочил за дверь. Я услышал, как он торопливо сбегает по лестнице, и его голос, окликающий Пахома.
Обернувшись к Игорю Савельевичу, я сказал:
— Прошу вас, уважаемый, чтоб по прибытию в Уваровку дали Фоме пол дня на сборы. Ему нужно будет всё обойти, указания мои передать.
Купец кивнул и, неожиданно улыбнувшись в бороду, предложил:
— А знаете что, Егор Андреич, давайте-ка сразу и рассчитаемся тут? Чего деньги с собой возить, время нынче неспокойное, разбойники на дорогах. А так — и вам спокойнее, и мне.
Я даже обрадовался этому предложению — было как нельзя кстати. Деньги сейчас не помешают, да и правда, зачем рисковать?
— Согласен, — кивнул я. — Разумное предложение.
Игорь Савельевич достал из-за пазухи кожаный мешочек, развязал его и начал отсчитывать деньги — неторопливо, аккуратно, слюнявя пальцы и проговаривая вслух:
— Вот сотенная… ещё сотенная… ещё… вот полсотни… ещё полсотни… двадцать пять… и ещё двадцать пять… и мелочью: вот десять, ещё десять, и пятёрка… Итого — четыреста семьдесят пять рублей, как и договаривались.
Я пересчитал деньги — всё сходилось. Мы пожали друг другу руки и остались оба довольны. Игорь Савельевич откланялся, сказав, что будет ждать Фому у ворот постоялого двора через полчаса.
Как только за купцом закрылась дверь, я поспешил к столу. Времени было мало, а написать надо было много. Я и кликнул управляющего — плотного мужичка с красным лицом и бегающими глазками.
— Любезный, — обратился я к нему, — нет ли у тебя пергамента с пером? Нужно срочно письмо написать.
— Как не быть, барин, — закивал управляющий. — Пройдёмте со мной.
Он провёл меня в маленькую комнатку возле стойки, где у него была обустроена нечто вроде конторы: стол, несколько стульев, полки с какими-то бумагами и книгами. На столе лежали чистые листы пергамента, стояла чернильница и несколько перьев.
— Вот, располагайтесь, барин, — управляющий сделал приглашающий жест. — Пишите на здоровье.
Я сел за стол и принялся быстро писать, стараясь максимально подробно описать, как выливать бутылки из стекла. Чертил схемы, рисовал формы, указывал температуру, время, подходящие ингредиенты. Даже несколько зарисовок с пошаговой инструкцией сделал, чтобы нагляднее было. Написав последнюю строчку, я подул на чернила, чтобы быстрее высохли, сложил пергамент вчетверо и спросил у управляющего:
— А конверт найдётся?
Тот протянул мне конверт из пергамента и я, вложив в него инструкцию, запечатал его сургучом.
Вернувшись в общий зал, я застал там Фому, который уже успел обернуться с закупками и теперь нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Всё, барин, закупили, — отрапортовал он. — Готовы в путь.
— Быстро же ты, — удивился я.
— Так ведь время дорого, — пожал плечами Фома. — К тому же Пахом мне помогал — я его на базар отправил, а сам к пивовару сходил.
— Ну и хорошо, — кивнул я, протягивая ему конверт. — Вот, Петьке отдашь. Там всё подробно расписано, как действовать.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетела Машка — румяная, с блестящими глазами, в новом платке.
— Доброе утро! — воскликнула она, но тут же замерла, увидев сборы. — Что случилось?
— Да вот, батеньку твоего с обозом в Уваровку отправляю, — пояснил я, подмигнув ей. — Матушка твоя же захочет на свадьбе погулять.
Машка округлила глаза и приоткрыла рот, явно собираясь что-то сказать — может, спросить, почему её не берут с собой, или попросить передать что-то матушке. Но я опередил её:
— Нам с тобой оба воскресенья на оглашении нужно быть, — сказал я строго. — Да и в городе погуляешь — хотела же. Ярмарка, помнишь? Да и к портнихе сходить надо, платье свадебное заказать.
При упоминании о платье Машкино лицо мгновенно преобразилось — глаза загорелись, а губы расплылись в широкой улыбке:
— Егорушка, я прям как в сказке какой-то! — выдохнула она, прижимая руки к груди. — Не верится даже!
Фома смотрел на дочь с нежностью, но я видел, что ему не терпится отправиться в путь.
— Ну, я пойду, барин, — наконец сказал он. — Игорь Савельевич, поди, заждался уже.
— Иди, — кивнул я. — И помни: туда и обратно. Чтоб к свадьбе вернулся с матушкой Машиной.
— Будет исполнено, — Фома поклонился и, обняв напоследок дочь, вышел из залы.
Мы с Машкой подошли к окну и смотрели, как во дворе постоялого двора собирается обоз: телеги с товаром, верховые, возницы, слуги. Фома о чём-то говорил с Игорем Савельевичем, тот кивал и указывал на одну из телег. Наконец, всё было готово, прозвучала команда, и обоз тронулся, выезжая за ворота постоялого двора.
— Ну вот, — сказал я, обнимая Машу за плечи, — теперь твои родители точно будут на нашей свадьбе.
— Спасибо тебе, Егорушка, — она прижалась к моему плечу. — Я так рада, что матушка приедет. Она ведь ещё и приданое моё привезёт — там и полотенца, и рушники, что я сама вышивала…
— Да на что нам приданое? — усмехнулся я. — Мы и так не бедствуем.
— Всё равно, — упрямо мотнула головой Машка. — Так положено. Чтоб всё как у людей было.
Я не стал спорить — пусть будет, как она хочет. Для Машки важны эти традиции, обычаи, обряды. Да и мне, если честно, приятно было ощущать себя частью этого древнего уклада жизни, где всё идёт своим чередом, как заведено было испокон веков.
— Ну что, — сказал я, отходя от окна, — раз уж мы остались вдвоём, может, на ярмарку сходим? Ты ведь вчера не всё ещё рассмотрела.
Машка тут же оживилась:
— Правда? А можно к тем рядам пойти, где ткани продают? Я вчера приметила одну, голубую с цветочками — как раз на платье хорошо бы пошло.
— Можно, — кивнул я. — И к портнихе зайдём, закажем тебе платье свадебное. А потом, может, и к оружейникам заглянем — Тула ведь своими оружейными мастерами славится.
— Как скажешь, Егорушка, — Машка уже суетилась, доставая из сундучка платок. — Я готова!
Мы вышли из комнаты, спустились по лестнице и направились к выходу. День обещал быть интересным и насыщенным. А впереди ждала свадьба, новая жизнь и множество забот и радостей, которые эта жизнь с собой принесёт.
Покидая постоялый двор, я ещё раз оглянулся в сторону, куда уехал обоз. Пыль на дороге уже улеглась, но я знал — сейчас решается многое. Если Петька с Семёном сумеют по моим чертежам наладить производство бутылок, то дело наше пойдёт в гору. А там, глядишь, и стекольную мастерскую расширим, и рабочих наймём, и торговлю наладим… Но это всё потом. А сейчас — ярмарка, Машкина радость и предвкушение большого праздника.
Глава 4
К оружейникам попасть сегодня не удалось. И завтра тоже. Как и послезавтра. Все дело в платье. Я не мог и подумать, что выбор ткани займет целый день. Потом примерки, снятие размеров, потом подгонка… Я было думал свинтить под предлогом что у меня дела, но видя, что Машке важно, чтоб я был рядом — я терпеливо находился с ней. Присутствовал, кивал, улыбался.
Честное слово, эта какая-то пытка, только пытка тканями. Сначала нас окружили горы шёлка, атласа и бархата всех мыслимых и немыслимых оттенков. Машка порхала между рулонами, словно бабочка в цветущем саду, а я лишь послушно следовал, пытаясь понять разницу между «бледно-лазурным» и «небесно-голубым». Лица мастериц светились энтузиазмом, они щебетали о фасонах, вытачках и какой-то кринолине, а я медленно погружался в пучину модного безумия.
— Как тебе этот оттенок? — спрашивала Машка, прикладывая к себе очередной кусок ткани.
— Восхитительно, — отвечал я, хотя предыдущие пятнадцать оттенков тоже назвал восхитительными.
— А этот? Кажется, он лучше подчеркивает мой цвет глаз?
— Несомненно, — кивал я с видом знатока, мысленно составляя план побега через заднюю дверь.
Когда мы перешли к выбору кружев, я познал истинную глубину отчаяния. Оказывается, существует не менее сотни видов этих дьявольских украшений, и каждое имеет свое название, происхождение и особенности. Брабантское, валансьенское, алансонское… Они сливались в моей голове в неразборчивый шелестящий хор, пока я героически сохранял на лице выражение живейшего интереса.
Пик испытания наступил при снятии мерок. Машку окружили три портнихи, вооружившиеся лентами и булавками, словно хирурги перед сложной операцией. Я сидел в углу, изображая восторженного зрителя, пока они обсуждали тонкости талии и размах юбки с серьёзностью генералов, планирующих наступление.
Нет, мне было приятно быть с ней, но выбирать ткань, все эти примерки. увольте… Я бы предпочел пройти через строй казаков, чем ещё раз услышать дискуссию о преимуществах шнуровки перед пуговицами. Но Машкино счастливое лицо стоило этих мучений. Я смотрел, как она крутится перед зеркалом, как светятся её глаза, и мое сердце предательски таяло, несмотря на весь этот модный кошмар.
Зато потом, когда портные взялись за выполнение заказа, мы наконец-то пошли к мастерам, которые делали оружие. Поначалу мне было все жуть как интересно. Мастерская оружейников встретила нас блеском металла и запахом масла, кожи и пороха — ароматом настоящего мужского дела! Стены были увешаны всевозможными образцами стрелкового оружия начала века. Тут даже красовались элегантные дуэльные пистолеты работы Лепажа с инкрустированными серебром рукоятями и тончайшей гравировкой на стволах — точь-в-точь как те, которыми будет стреляться буквально через несколько десятков лет Пушкин, которые скорее всего были привезены прямо с Франции. Рядом висели массивные кавалерийские карабины с потёртыми от службы прикладами.
Мастер, седой как лунь старик с цепким взглядом и руками, покрытыми мозолями от многолетней работы с металлом, с гордостью демонстрировал нам охотничьи ружья с двумя стволами, расположенными один над другим. Он объяснял преимущества кремниевых замков перед устаревшими фитильными, показывал как работает ударно-кремниевый механизм, где кремень, зажатый в губках курка, ударяет о стальное огниво, высекая искры, воспламеняющие порох на полке.