— Барин, да что же вы… — начал было он, но махнул рукой.
— Всё я правильно делаю, Митяй. Из этого добра выйдет куда больше толку.
Зато из распоротого подола получились нити длиной в три моих роста. Шёлк оказался на удивление прочным — видно, в те времена умели делать вещи на века. И что скорее всего — это был самый настоящий импорт — китайский. У меня довольно хорошо получилось сплести плетёнку косичкой, причём очень даже быстро — не то что с конского волоса, который постоянно норовил расползтись. Митяй даже подошёл ближе и попробовал получившуюся плетёнку на прочность. Потянул, покрутил в руках, кивнул сам себе и отдал мне обратно.
— Крепко, — одобрительно хмыкнул он. — Не порвётся.
— Так, теперь крючки, — объявил я, и мы направились в сарай.
Долго рылись на столе и по углам среди всякого хлама. Паутина лезла в лицо, пыль щекотала в носу, но поиски увенчались успехом — на глаза попался железный прут в одном из ящиков. Прям сыромятина! Поставив на стол наковальню и этим же прутом нарисовав на земле будущий эскиз крючка, я взял молоток и стал выгибать конец прута.
Получилось истончить и изогнуть его так, в общем-то, как мне было нужно, хотя результат выглядел весьма сомнительно. Одна заготовка напоминала вопросительный знак, а вторая — серп луны. Руки, привыкшие к клавиатуре и компьютерной мыши, явно не предназначались для кузнечного дела. Хотя, в детстве, в деревне, я даже помогал местному кузнецу, который давал мне мелкие поручения.
Митяй снова в своём репертуаре скромно проронил:
— Позвольте, барин, я поправлю немного, — снова предложил он, глядя то на мой корявый эскиз, то на то, что я держал в руках.
Я с облегчением протянул Митяю молоток, и тот довольно сноровисто стал постукивать им по тому убожеству, что получилось у меня. Под его умелыми руками кривые железяки начали приобретать правильную форму. В итоге четыре крючка вышли хоть куда — каждый как аккуратный полумесяц с бородком, ровный и почти острый.
— Закалить надо, — вспомнил я уроки труда из далёкого детства. — Огонёк бы развести.
Тут же, в сарае, Митяй нашёл всё для этого необходимое — кресало и кремень.
Костёр развели недалеко от колодца, на всякий случай. Подождав пока он разгорелся, и угли разогрелись до ровных, ярко-красных, горячих углей без сильного открытого пламени. Положили заготовки наших крючков в самую сердцевину пламени, придерживая их клещами, которые тоже взяли из сарая.
Когда заготовки раскалились от однородного ярко-вишнево-красного до оранжево-красного свечения, я быстро перекинул их в лохань с водой. Вода зашипела и забурлила, поднимаясь паром. Первый же крючок, брошенный в лохань, лопнул с мелодичным звуком — будто струна порвалась.
— Да вы же его перекалили! — воскликнул Митяй, хватаясь за голову. — Как стекло хрупкий стал!
— Всё-то ты знаешь, — покачал я головой, но без упрёка.
Вторая и последующие попытки дали кривоватый, но всё-таки удовлетворительный результат. И было видно, что железо закалилось и стало более прочным — теперь крючки не гнулись под давлением пальцев.
На радостях мы чуть не плясали вокруг костра, как какие-то дикари. И как назло, в этот самый момент из-за угла дома вынырнула Аксинья с вёдрами на коромысле.
Увидев нас, чуть ли не танцующих у костра с раскрасневшимися лицами, она остановилась и пробормотала себе под нос:
— Белены объелись, что ли?
Мы смущённо переглянулись и рассмеялись, представив себя со стороны. Аксинья покачала головой и пошла к колодцу, но я заметил, как уголки её губ дрогнули в попытке скрыть улыбку.
— Так, Митяй, а сейчас у тебя очень важная миссия, — сказал я, отложив в сторону заготовку самодельной удочки.
Глава 8
Митяй вскинул голову и уставился на меня с готовностью свернуть горы.
— Сходи к курятнику и найди там пару-тройку самых больших перьев.
Тот кивнул — что мне и нравилось в нем, не задавая лишних вопросов, тут же побежал исполнять поручение. Ноги его мелькали между грядок, перепрыгивая через бурьян и кочки с ловкостью горного козла, прыгающего со скалы на скалу.
Пока Митяй охотился за перьями, я принялся осматривать наши рыболовные творения. Удочки получились, прямо скажем, своеобразные — но для наших целей вполне сгодятся. Наверное. Главное, чтоб не подвели в решающий момент.
Вернулся Митяй, держа в руках несколько крупных куриных перьев, слегка взъерошенных, но вполне подходящих для поплавков.
— Вот, нашёл самые что ни на есть лучшие, — доложил он, протягивая мне свою добычу.
В итоге, срезав с перышек пух, я стал привязывать эти, так называемые будущие поплавки, к плетёнке. Поймал себя на мысли, что пальцы начинают лучше меня слушаться — видать привыкаю к телу.
Это был как финальный аккорд в квесте «сделай удочку своими руками из подручных материалов». Ну что ж, получилось вполне себе нормально, даже симпатично, можно сказать.
И тут Митяй, краснея как маков цвет, признался:
— Я это… перья-то у старосты на курятнике…— На живую выдрал, что ли? — я аж поперхнулся от неожиданности.
— Да нет, нашёл, — поспешил успокоить он, — но я ж без спроса…
— Ой, ладно, тебе не убудет, — махнул я рукой. — Игнат Силыч не обеднеет от пары перьев.
В итоге собранные удочки напоминали арт-объект сумасшедшего рыбака или экспонат музея народного творчества.— но именно в этом была их особая прелесть. Мы убрали их в сарай и стали дожидаться мужиков, которые должны были уже прийти для ремонта дома.
Время тянулось медленно. Митяй то и дело поглядывал на дорогу, я же пытался мысленно составить план работ, так как дом действительно требовал серьёзного ремонта.
К вечеру, когда солнце уже клонилось к лесу, окрашивая небо в медные и золотистые тона, ко мне во двор явились мужики — не все, человек пять, но с топорами да пилами, как я просил. Шли они неспешно, переговариваясь между собой вполголоса, то и дело поглядывая на мой дом оценивающими взглядами.
Староста Игнат Силыч шёл позади, скрестив руки на груди, будто ждал некоего провала моей затеи. Его взгляд скользнул по теплице, и я поймал едва заметную усмешку — мол, барская причуда, ничё, скоро само рассосётся. Видно было, что он относится к моим начинаниям с изрядной долей скепсиса, что, впрочем, было вполне понятно.
— Ну что, боярин, — начал он, остановившись посреди двора и оглядывая строение. — Куда прикажете силы приложить? Двери чинить? Или крышу латать?
— И крышу тоже, — ответил я твёрдо, указывая на прорехи в соломе, через которые виднелось потемневшее от времени дерево. — Да и сперва стены осмотрите — бревна подгнили вон у угла. А после ставни, да, дверь нужно тоже поправить, открывается так, что на всю деревню слышно.
Мужики закивали, быстро распределив между собой задачи. Один, самый ловкий, полез на крышу, цепляясь за стропила с ловкостью белки. Двое других принялись выстукивать стены, выискивая трухлявые и подгнившие участки — звук получался то звонкий, то глухой, выдавая состояние древесины. Игнат остался внизу, наблюдая за работой и прикидывая, что делать с покосившейся дверью да ставнями, которые держались больше по привычке, чем по прочности креплений.
— Эй, Егор Андреевич! — окликнул меня рыжий мужик с крыши, и как он только так быстро наверх забрался. — Тут у вас стропила шатаются, как пьяный на масленицу! Гляди, зимой под тяжестью снега рухнет!
— Меняй, — бросил я, не задумываясь. — Что нужно — бери из сарая. А вон в куче доски лежат, выбирай те, что покрепче.
Он замер, переглянувшись с остальными мужиками — видимо, привыкли, что барское добро это табу, к которому без особого разрешения лучше не прикасаться. Но после моих настойчивых кивков спустился за досками, которые натаскал Митяй с покосившегося дома. При этом бормотал себе под нос:
— Ишь, барин-то наш щедрый какой… может, с перепоя?
Я лишь головой покивал, никак не прокомментировав это замечание. Пусть думают что хотят — главное, чтобы работа спорилась.
И работа действительно закипела. Стук топоров, визг пилы, приглушённые переговоры мужиков — двор наполнился звуками созидания. Митяй крутился между мужиками, то подавая инструменты, то просто подставляя плечо там, где нужна была помощь.
До ночи дом, пусть не кардинально, но преобразился. Ставни стали плотно прикрываться — их смазали жиром, чтобы петли не скрипели и действительно защищали от ветра. Щели законопатили мхом, который Митяй натаскал из леса. Запах струганной древесины смешался с дымком из печи — Митяй растопил её, сказав, что сырость нужно выгнать из дома.
Крыша больше не напоминала решето — новые доски легли ровно, соломенная кровля была подправлена, местами заменена и укреплена. При чем мужики, не спрашивая старосту, брали солому именно из его стога, из которого мы не так давно наполняли с Митяем матрасы. Дверь тоже поправили и она не грозила упасть в любой момент.
Ветер гулял по чердаку под обновлённой крышей и теперь это был не свист сквозняков, а мягкое, почти уютное дыхание дома. Я почему-то думал о теплице, о тех семенах, которые мы посадили. Наверное, через неделю должны взойти уже первые ростки.
Сумерки опустились на Уваровку, будто старуха накрыла деревню выцветшим платком. Тени от изб вытянулись до самого леса, словно чёрные пальцы, тянущиеся к зарослям ольхи и берёзы. Воздух стал гуще, насыщеннее — вечерняя прохлада смешивалась с дымком из печных труб, создавая особую атмосферу покоя и умиротворения.
К нашему двору подошли несколько жён мужиков, которые трудились у меня в избе. Пришли не просто так — с горшками, укутанными в домотканые полотенца, с плетёными корзинами, из которых выглядывали краешки каравая.
Запах ударил в нос раньше, чем я разглядел, что там было в горшках. Дымчатый аромат тушёной репы, смешанный с луком и какими-то незнакомыми травами. Дух ржаного хлеба, ещё тёплого, с хрустящей корочкой. Сладковатый пар от печёной свёклы, который заставил слюнки потечь непроизвольно. А ещё что-то мясное — наверное, солонина или сало, томлённое в русской печи до золотистой корочки.