— Как же так? — подхватил Илья, разглядывая коптильню с видом учёного, изучающего диковинный механизм. — У нас-то рыбу коптят по осени, да и то яму выкапываем, холодным дымом. На зиму заготавливаем, а вы прям вот так — на углях!
— Да что ты понимаешь, Илья, — то холодное копчение, а это горячее, — пояснил я, стараясь не разглагольствовать и не вдаваться в лекцию о свойствах дыма. — Так гораздо быстрее, и вкус совсем другой. Да и сразу есть можно. Скоро снимем пробу!
Мужики переглянулись, но видно было, что любопытство брало верх над осторожностью. Они всё плотнее окружали коптильню, кто-то даже присаживался на корточки, разглядывая конструкцию снизу.
Окинув взглядом мужиков, я колко намекнул, что если дом не доделаете — рыбы не попробуете.
Те восприняли буквально. Несколько из них метнулись в сторону своих домов, видать за инструментом. А кто посмышлённей, знали, что инструмент есть в сарае — пошли за ним. И работа закипела.
Когда прошёл где-то час, я убрал коробку из-под углей, которые уже почти все перегорели, оставив лишь тлеющие красные точки, и торжественно открыл крышку. Из коптильни вырвался густой ароматный пар, и мужики невольно подошли, побросав работу.
Рыба лежала золотистая, с такой глянцевой корочкой, что она словно светилась изнутри. Пахла так, что, казалось, даже птицы, летящие высоко в небе, и те принюхивались и сворачивали с курса. Воздух стал плотным от этого запаха — он обволакивал, проникал в каждую пору, заставлял сглатывать слюну.
Я аккуратно снял окуня, обжигая пальцы, и разломил его — мясо было сочным, с дымным привкусом, нежным, как в лучших ресторанах моего времени. Белые пласты легко отделялись от костей, источая пар и невероятный аромат.
— Ну-ка, попробуйте, — я отломил по кусочку и раздал каждому.
Они сначала недоверчиво держали рыбу на ладонях, как будто она могла их укусить, и откусывали осторожно. Но стоило им распробовать — лица разгладились, брови поползли вверх от удивления, а глаза заблестели, словно у детей, попробовавших сладость впервые.
— Господи… — прошептал молодой Васька, закрывая глаза и медленно, с наслаждением разжёвывая кусочек. — Да это ж… это ж как масло, только рыбное!
— И дымком так пахнет, — добавил седой Кузьма, облизывая пальцы. — Прямо аж в носу щекочет, а на языке… Господь ты мой, такого отродясь не едал!
— А мясо-то какое! — восхищался Илья, разглядывая свой кусочек на свет. — Рассыпается, как пух, а сока сколько! И костей почти нет, всё само отходит!
Тихий Федька, который за весь вчерашний день и рта не раскрыл, вдруг заговорил:
— Это что, так можно было? — он вытирал руки о рубаху, не в силах скрыть восторга. — Прямо сразу коптить, без всяких бочек и недельного дыма?
— Можно, — кивнул я. — Главное — технологию соблюсти и коробку… ну, уж какую сделал.
— Да вы только понюхайте! — Васька поднёс кусочек к носу и вдохнул на полную грудь. — Аж слюнки текут!
— И правда, — согласились остальные, жадно вдыхая аромат. — Такое и в церковный пост не грех съесть — благодать одна!
Игнат Силыч хмыкнул, но в его хмыканье уже было меньше скептицизма, чем обычно. Только глазами сверкал уж очень не по доброму. Мужики же обступили коптильню, разглядывая её как какую-то диковинку. Кто-то трогал поддон, который сделал Митяй, проверяя его прочность. Кто-то принюхивался к щепе, которая догорала на углях, пытаясь понять секрет. А самые смелые даже заглядывали внутрь коптильни, изучая её устройство.
— Чудеса, право слово, — бормотал Степан, покачивая головой. — И как вы, барин, до такого додумались?
А я смотрел на них — на их счастливые, удивлённые лица, — и думал: вот же оно, начало! Вчера была теплица, сегодня копчёная рыба, а там, быть может, и до мельницы дойдём. Главное — показать, что перемены возможны даже в этой глуши, где время как будто остановилось ещё тогда, когда здесь жила моя бабка.
Солнце взяло вектор к горизонту, заливая Уваровку золотистым светом, и я оглядел мужиков, что всё толпились вокруг коптильни, будто коты у мясной лавки. Решил немножко придать движения событиям. Хотя запах рыбы всё ещё витал в воздухе, дразня ноздри и заставляя думать только о еде, дом сам себя не починит, а работы оставалось еще много.
— Так, хватит прохлаждаться, орлы! — громко сказал я, стараясь, чтобы голос звучал по-барски, но вместе с тем и без перегиба. — Давайте с избой заканчивайте, а то вдруг дожди зарядят, и мне придётся в лужах спать. А ты, Илья, сбегай за пивом. Хвастался же, что есть у тебя. Скажу я вам, под рыбку самое то будет!
Мужики загудели одобрительно, но безропотно разбрелись по двору. Илья же сверкнул улыбкой и умчался в сторону своего дома, перепрыгивая на ходу завалившуюся часть забора, словно мальчишка. А остальные взялись за топоры, молотки, кто-то взял пилу — работа закипела с новой силой.
— Егор Андреевич, а некоторые бревна придется все же заменить. Мы то подлатали, но на зиму нужно будет основательно перебрать, а то холодно в избе будет.
Игнат Силыч, который все смотрел на расстоянии от нас на коптильню, все же не смог, чтоб последнее слово осталось не за ним, покачал головой и сказал:
— Дерево-то, барин, лучше осенью заготавливать, поздней, когда сок из стволов убудет. А зимой выморозить хорошенько — тогда и крепче будет, и надёжнее. Не то что эта весенняя древесина — она мягкая, быстро гниёт.
— Это понятно, — кивнул я, мысленно всё-таки прикидывая, как бы организовать лесопилку. — Осенью заготовим, куда без этого? А пока нужно хоть как-то до ума довести, а то сквозняки гуляют — одеял не напасёшься.
К вечеру изба выглядела уже гораздо приличнее. Крыша скорее всео не потечёт при первом же дожде. Да и ставни с дверями не грозили упасть на голову в самый неподходящий момент. Даже окна удалось подправить — вставили новые рамы взамен прогнивших.
Я махнул рукой мужикам, приглашая к столу, выложив на него копчёную рыбу — золотистую, с лёгким дымным ароматом, который заставлял течь слюнки. Окуни и плотва, аккуратно разложенные на больших деревянных блюдах, поблескивали кожей, приобретшей благородный медный оттенок.
Илья к этому времени уже притащил бочонок литров на двадцать, который тоже поставили на стол. Когда его открыли, разнёсся терпкий запах пива — тёмного, густого, которое пенилось, как в самых элитных пабах моего времени. Разлили по глиняным кружкам, и я подставил свою, чтобы чокнуться. Все меня поддержали, но видно было, что чокаться с барином для них в новинку.
— Ну, за обновленную избу! За дело! — сказал я просто вслух, разламывая окуня и приглашая мужиков к рыбе.
И тут началось нечто удивительное.
— Матушки мои! — выдохнул один из них. — Да что ж это такое-то!
Мясо действительно таяло во рту с лёгкой солоноватостью и приятным привкусом дыма. Копчение получилось идеальным — рыба пропиталась ароматом, но не пересохла, оставаясь сочной и нежной.
— Барин, да откуда ж у вас такое умение? — спросил Игнат Силыч, уже тянясь за вторым куском. — Отродясь такой рыбы не едал!
Остальные мужики сначала робели, но тоже принялись за еду. И началось настоящее восхищение. Один за другим они пробовали копчёную рыбу и у каждого на лице отражалось одинаковое удивление и восторг.
— Господи помилуй, да она ж как мёд! — причмокивал губами Степан. — И солёная в меру, и дымком пахнет так, что аж сердце радуется!
— А мякоть-то какая — от костей сама отходит! — добавил Митяй, аккуратно разбирая рыбу на филе. — Не то что наша вяленая — ту ещё попробуй разгрызи.
Они запивали рыбу домашним пивом, и это сочетание оказалось поистине волшебным. Терпкость напитка прекрасно оттеняла нежный вкус копчёности, а лёгкий хмельной аромат сливался с дымными нотками в единую симфонию вкуса.
— Вот так-то, мужики! — воскликнул Илья, утирая пену с усов. — Живём, как цари! И рыба царская, и пиво моё — первый сорт!
— Да уж, Илья, пиво у тебя знатное, — согласился я, отхлебывая из кружки. — А рыбка эта пусть будет у нас теперь постоянно на столе. Научу вас всех коптить — дело нехитрое, а радости сколько!
Мужики переглядывались, всё ещё не веря своему счастью. Для них это был настоящий пир — такой еды они, видимо, отродясь не едали. Каждый кусочек смаковали, каждый глоток пива ценили, словно это было дорогое вино из барских погребов.
Степан, жуя, аж зажмурился от удовольствия — видно было, как каждый кусочек рыбы просто таял у него во рту. Лицо его выражало такое блаженство, что словами не передать.
— Во, барин, это ж… как на ярмарке в Туле! — выдал он, старательно вытирая пену с усов рукавом рубахи. — Нежная зараза, и с дымком таким… будто сама природа её приправила!
Тут Илья, как бы спохватившись и глядя на меня с нескрываемым любопытством, наклонился вперёд:
— Барин, а… расскажи нам, что это за хитрость такая? Как это выдумал так рыбу-то делать? Мы тут всю жизнь коптим, а такого вкуса отродясь не видывали!
Я хмыкнул, отхлебнул пива и принялся рассказывать. Мужики расселись поплотнее, словно дети у костра, ожидающие сказку.
— Дело-то простое, — начал я, жестикулируя руками. — Мастерил коптильню специальную. Коробку вон из досок сделал. Так то лучше железную, чтоб на много раз хватило. Угли снизу, а сверху — решётка из лозы. Вон Митяй сделал, золотые руки у парня, скажу я вам. Сырую щепу на угли, а рыбу — на решётку, потом крышку закрыл плотно, чтоб дым не уходил попусту. Вот и все, собственно.
Тут Митяй еще вспомнил.
— А вы туда посмотрите — боярин часы солнечные сделал, так, чтоб время засечь правильное, чтоб рыба была готова и не сгорела.
Мужики слушали, развесив уши, будто я им про заморские паровозы рассказывал или про полёты на воздушных шарах. Каждое слово ловили, переглядывались между собой с удивлением. Игнат даже брови приподнял — что для него было равносильно бурным овациям.
— И тут главное, — продолжал я, входя во вкус, — температуру держать правильную. Не слишком жарко, а то пересушишь, не слишком холодно — не прокоптится как следует. Минут сорок или час — в зависимости от жара и величины рыбы и готово дело! Горячее копчение это называется, — закончил я, откусывая очередной кусок золотистой рыбы. — Быстро, вкусно, и сразу же можно есть. А не так, как вы тут привыкли — неделями в коптильне держать.