Баронин открыл дверь и увидел перед собой плотного, спортивного вида парня лет тридцати пяти, одетого в черную джинсовую тройку. Это был Блат, а в миру Игорь Красавин, один из ближайших помощников Ларса, имевший за своими широкими плечами две ходки «в не столь отдаленные» и звание авторитета.
— Добрый вечер, Александр Константинович! — приветливо проговорил он. — Прошу прощения за поздний визит, но нам необходимо поговорить…
Баронин кивнул. Он не только ждал этого визита, но и надеялся на него.
Они направились к дому. Глядя в широкую, упругую спину идущего впереди Красавина, Баронин снова невольно подумал о миражах…
Классный в прошлом дзюдоист, Красавин одним только своим появлением на соревнованиях наводил панический страх на противников и несколько лет безраздельно властвовал на татами. Но… на каждого Моцарта всегда находится свой Сальери… Нашелся он и на Красавина. Нет, друг-приятель по сборной не сыпал ему в кофе последнего дара Изоры, он просто подставил его накануне Олимпийских игр с валютой, да так, что виртуозу задних подсечек и подхватов уже не суждено было отмыться. Это сейчас в рыбном отделе любого магазина можно поменять и доллары и фунты, а тогда за подобные игры могли и пятнашкой наградить. Правда, бывшую звезду очень быстро подобрали те, кто и должен был подобрать. В отличие от чести и совести эпохи, эти люди умели дорожить кадрами…
Когда они поднялись на крыльцо, в тайге снова заголосила уже знакомая Баронину птица. Только еще громче и тревожнее. Видно, и на самом деле предупреждала! Баронин усмехнулся. Что ж, как раз вовремя!
Они вошли в дом, и Баронин провел гостя в ту самую комнату, где до него сидел сам. На стол накрывать ничего не потребовалось, поскольку стоявшей на столе початой бутылки коньяку, печенья и фруктов вполне хватало для поддержания любого разговора. А в том, что он будет серьезным, Баронин не сомневался. Такие люди, как Блат, просто так не приходили.
Усадив гостя в низкое плетеное кресло, Баронин разлил по рюмкам коньяк. Выпив, сразу же потянулся к сигарете. И только сделав несколько глубоких затяжек, вопросительно посмотрел на Красавина.
— Три года, — не стал тот тянуть резину, — слишком большой отрезок времени, чтобы удовлетворить чью-то прихоть! Это самый настоящий беспредел, а беспредел, — повысил он голос, — должен быть наказан!
Баронин кивнул. Все так, Игорь! Должен быть наказан! Везде и всегда!
— Мы предлагаем вам, Александр Константинович, — продолжал Красавин, — узнать имена беспредельщиков! И вместе наказать их! Ведь вам тоже, — со значением произнес он, я думаю, весьма интересно будет взглянуть на них!
Баронин усмехнулся. Еще бы не интересно! И не только взглянуть, но и побеседовать, и не просто так, а «по понятиям»!
Прежде чем ответить, Баронин снова разлил коньяк и, взяв свою рюмку, посмотрел его на свет. Коньяк горел зловещим темно-красным светом.
Еще одно предупреждение? Баронин поморщился. Плевал он на него! И не мстить он собирался, а только воздать должное! Другое дело, каким оно, это должное, будет! Но… каждому по делам его! Мне отмщение, аз отдам! Так, кажется, в Писании?
— Так что передать Ларсу, Александр Константинович? — нарушил несколько затянувшееся молчание Красавин.
Баронин пригубил коньяк, жестко и в то же время без малейшей позы произнес:
— Я найду их, Игорь!
Красавин был далеко не робкого десятка, но даже на него произвел впечатление тон, каким Баронин произнес эти слова.
Да что там говорить, Барон, как кликали сидевшего напротив него человека и менты и воры, был страшен в гневе. И если в той среде, где вращался Блат, были «правильные воры», то сидевший перед ним человек мог бы носить звание «правильного милиционера»! Не мента, а именно милиционера! Державшего слово и никогда не кидавшего подлянок…
Понимающе кивнув, Красавин вытащил из кармана толстый пакет и положил его на стол.
— Здесь пятьдесят тысяч… — проговорил он.
Затем достал «вальтер» и положил его на конверт вместе с несколькими запасными обоймами.
— Кроме этого, — он кивнул на деньги и пистолет, — я обещаю вам любую посильную помощь…
Баронин допил коньяк и потянулся за сигаретой. В связи с последними бурными событиями он стал курить куда чаще, чем обычно.
— Мне, — выпустил он клуб синего душистого дыма, — нужны два паспорта — российский и заграничный — на чужие имена и спецтехника…
— Нет вопросов, Александр Константинович, — улыбнулся Красавин. — Фотографии у вас есть?
Баронин встал с кресла и вышел в другую комнату. Порывшись в папке для бумаг, он нашел снимки для паспортов. Вернувшись назад, протянул их Блату.
— Паспорта получите завтра, — пряча снимки, проговорил тот, — вместе с набором электроники… Засим, — поднялся он со своего места, — разрешите откланяться!
Оставшись один, Баронин закурил и подошел к открытому в сад окну.
В тайге, уже не умолкая, надрывалась все та же ночная птица. Баронин стряхнул пепел с сигареты прямо в окно. «Черт с тобой, — улыбнулся он, — кричи!» Он свой выбор сделал…
Через три дня Ларс давал отходную. Отмечал, так сказать, прощание с родными краями. И сейчас в камере для свиданий, вопреки всем инструкциям и предписаниям, находились его жена, Игорь Красавин и Андрей Барский, по кличке Клест, стоявший на второй по величине группировке в Николо-Архангельске. Да и что значат все эти сухие и безжизненные инструкции по сравнению с двадцатью лимонами, отстегнутыми руководству СИЗО группировкой Каткова? Так, жалкие и никому не нужные, включая и тех, кто их писал, бумажки…
Катков слушал разговор корешей и думал о своем. Да, странная все-таки штука жизнь! Очень странная! Почти год они не могли подобрать на эту зону «смотрящего», и теперь «смотрящим» отправлялся он сам…
И это на пятом-то десятке лет! Да, он был вором в законе, и по «понятиям», время от времени должен был наведываться в родной дом, дабы еще раз доказать братве, что он и кто он. Но времена изменились, а вместе с ними и люди, и теперь на зону не то что добровольно, никого даже силой затащить было уже невозможно. Правда, его затащили… Но это был уже другой разговор, не сиюминутный…
— Что, Веня, коньячку? — хрипловатый баритон Барского, высокого мужчины лет тридцати восьми с бесстрастным лицом и тонкими губами, оторвал Каткова от печальных дум.
Взглянув в холодные глаза Клеста, Ларс кивнул, и тот быстро разлил коньяк. Чокнувшись с корешами, Катков с удовольствием выпил, но закусывать не стал, поскольку закуска, на его взгляд, только убивала букет столь любимого им напитка. Закурить — другое дело, да и то не сразу, а минуты две спустя. Что он и сделал, вытащив из лежащей на столе пачки привычного «Кента» сигарету. Клест предупредительно щелкнул зажигалкой.
— Рассчитаешься с Игорем, Андрей! — кивком головы поблагодарив Барского, как бы между прочим сказал ему, а вернее, приказал Катков, выпуская большой клуб дыма. — В те же сроки!
— Конечно, Веня! — улыбнулся тот. — Как договорились!
— А как у тебя? — взглянул Катков на Блата.
— Он согласился! — кивнул головой тот. — А кассация ушла еще вчера!
Ларс довольно кивнул. Он был уверен в этом согласии. По его глубокому убеждению, Санька был замешан из того же теста, из которого и выпекалось все настоящее. Странно было другое. Как он, с его умом и врожденным аристократизмом, мог работать на этих людей? Они не только платили ему жалкие гроши, но в конце концов его же и подставили, как какую-нибудь шестерку! Да он и был для них самой обыкновенной шестеркой, несмотря на свои две звезды на погонах с двумя просветами. Но в суде он, к великой своей радости, увидел прежнего Саньку, сильного и свободного! А это уже дорогого стоило…
Что же касается кассации, то он мало верил в нее. Не для того его убрали, чтобы выпускать. Впрочем, пусть работают, за то и деньги получают!
В камеру постучали, и дверь с неприятным, чисто тюремным скрежетом открылась. Из-за нее показалась всклокоченная голова одного из вертухаев. На его плоском лице было написано некоторое смущение.
— Вениамин Борисыч, — почтительно проговорила голова, — извини ради Бога, время…
— Да, — бросил быстрый взгляд на часы Ларс, — я помню!
Удовлетворенно кивнув, голова исчезла, и Барский быстро наполнил рюмки.
— Ну, Веня, — засуетился он, — на посошок!
Они выпили, и Катков, проводив корешей до дверей камеры, вернулся к жене. С трудом сдерживая слезы, та бросилась ему на шею, и несколько минут они простояли, тесно прижавшись друг к другу. Но вот за дверью послышалось деликатное покашливание вертухая, и Катков недовольно посмотрел на часы: времени и на самом деле оставалось в обрез. Нежно поцеловав жену, он негромко сказал:
— Все, Оля, пора…
И та, понимая все правильно, быстро повернулась к нему спиной и подняла свою нарядную, плотного китайского шелка юбку. Спустив до колен черные ажурные трусики, так соблазнительно выделявшиеся на белой гладкой коже, Катков ласково провел пальцами по ее давно уже ждущему лону. Ольга слегка вздрогнула, как всегда вздрагивала, когда он трогал ее там, и наклонилась еще ниже. И Катков с превеликим наслаждением, ощущая нежное влажное тепло, вошел в нее. Ольга застонала, а он принялся накачивать ее, ощущая при каждом качке прохладную упругость ее сладостных в любви бедер и на какие-то мгновения забывая, что будет лишен этого, может быть, самого великого на нашей грешной земле наслаждения на долгие три года…
На одной из остановок Баронин вышел из поезда. Было тепло и пасмурно. С утра шел дождь, и мокрый асфальт платформы до сих пор еще дымился в лучах уже появившегося на чистом, вымытом небе солнца.
На этой станции поезд стоял непонятно долго: целых тридцать минут, и после долгого сидения на одном месте Баронин решил размяться. Обходя мелкие лужи, в которых плавали принесенные ветром листья, он медленно шел по перрону мимо коммерческих палаток. Цивилизация дошла и сюда, и теперь там, где при историческом материализме не всегда можно было купить хлеба, торговали пепси-колой и «Мальборо». Выпив чашку на удивление хорошего кофе, Баронин, чтобы только не стоять на месте, спустился к запасным путям. И тут дорогу ему неожиданно преградили солдаты внутренней службы с автоматами на груди.