Гнус слабо поморщился и закрыл свои заплывшие жиром бесцветные глаза с нависшими над ними дрожащими веками.
— Если бы вы только знали, — вдруг замурлыкал он, как, наверно, мурлыкал бы над своей кровавой добычей ягуар, будь он в хорошем настроении, растянув в блаженной улыбке толстые мясистые губы, — какая это прелесть детская кровь! Особенно у девочек! Пьешь ее и чувствуешь, как в тебя с каждой каплей сила…
Раздавшиеся три выстрела прервали откровения чудовища, и он так и умолк со своей блаженной улыбкой на толстых губах. Самое действенное лекарство в мире — свинцовые пилюли, весом по девять граммов каждая, раз и навсегда избавили Гнуса от его страшной жажды.
Застреливший нелюдя Варягов, так и не проронив ни слова, положил пистолет на стол. Потом достал из кармана джинсовой куртки удостоверение и положил его рядом с пистолетом.
В комнате стояла тишина… Все почему-то сразу вспомнили, что именно ему, Варягову, и принадлежала идея с инкассаторами, что ему всего двадцать три года и что у него есть невеста, к которой он уже сегодня может не вернуться. И теперь все зависело только от Баронина. Даст делу законный ход, и Варягова — как ни крути, а преступление он совершил — ждал бы срок…
Но уже в следующую секунду все вздохнули с облегчением.
Барон и сейчас остался Бароном! И не зря его держали за «правильного» даже те, с кем он боролся!
— Что ты разложился как в бане? — крикнул он на Варягова. — А ну забирай свои причиндалы! — Баронин, положил тяжелую руку Варягову на плечо: — Ты сделал то, — спокойно проговорил он, — о чем мечтал каждый из нас… Но в другой раз думай!
Варягов не проронил ни слова, но его красноречивый взгляд все сказал за него сам.
К удивлению Баронина, Турнов воспринял смерть Гнуса как должное и даже не стал вдаваться в подробности. Застрелили так застрелили! Туда ему, гадине, и дорога! Шеф был явно доволен именно таким исходом, суд, конечно, хорошо, но куда приятнее осознавать, что тварь уже уничтожена! Да и с измучившими ГУВД страшными «висяками» было наконец покончено! На радостях шеф даже извлек из стола початую бутылку коньяку…
— Дальнегорск! — громкий голос проходившей по коридору проводницы вернул Баронина в купе. — Кто просил билеты, пожалуйста!
Баронин усмехнулся. Прошли, к счастью, те времена, когда ему были нужны для отчетности билеты. Теперь командировочные ему выписывали совсем другие люди. Попрощавшись с радушной проводницей и от души поблагодарив ее за великолепный чай, Баронин вышел из вагона.
Моросил мелкий дождь, и на мокрой платформе не было ни души. Встречавшие предпочитали коротать время в здании вокзала. Но как только поезд Николо-Архангельск — Ленинград остановился, на перроне сразу же появилось несколько десятков человек.
Баронина не встречал никто. Но это его, похоже, нисколько не огорчало. Сойдя с поезда, он подошел к ярко освещенному газетному киоску и купил несколько газет. После чего направился в вокзал. Поднявшись на второй этаж, Баронин зашел в полупустое кафе. Заказав кофе и пирожных, он закурил и принялся просматривать газеты. Через минуту к нему подсела одна из местных путан, красивая девушка лет двадцати пяти, одетая в темно-синие джинсы и такую же джинсовую, но только голубую рубашку. Рубашка была расстегнута почти на треть, что позволяло невзначай увидеть ее красивую высокую грудь. Окинув цепким взглядом Баронина и сразу же поняв, что ей здесь «не светит», представительница первой древнейшей профессии тем не менее поинтересовалась:
— И что же там пишут?
— Разное! — ласково ответил Баронин, взглянув девушке в глаза.
И в них увидел отчаянную мольбу путаны снять ее.
— И про любовь? — улыбнулась ободренная девушка.
— Конечно! — кивнул Баронин. — А как же без любви-то?
— По-моему, — пошла ва-банк путана, — любовь лучше изучать не по газетам…
— Я тоже так думаю! — вытаскивая сигарету, щелкнул зажигалкой Баронин.
— А может, все-таки угостите? — попросила путана. Правда, особой уверенности в ее голосе не было.
— Нет вопросов! — Баронин подозвал официанта. А когда тот молниеносно явился на его зов, вопросительно взглянул на путану.
— Коньяк и орешки! — заказала та. Через минуту заказанное стояло на столе.
— Сколько с меня? — спросил Баронин.
Официант назвал сумму.
Баронин положил на стол деньги и поднялся.
— Извини, девочка! — ласково потрепал он по плечу путану. — Мне действительно некогда!
Путана беспомощно взглянула на стоявшего рядом официанта.
— Не бери в голову, Зинок, — по-своему успокоил ее тот, когда Баронин ушел, — кого-нибудь еще снимешь!
«Зинок» поморщилась, словно от зубной боли, и залпом выпила коньяк. Этот красивый мужчина растревожил ее. И ложиться под «кого-нибудь» у нее уже не было никакого желания. Зина взглянула на сытое равнодушное лицо официанта и вздохнула, в их мире о любви говорить не принято…
А «красивый мужчина» уже стоял на остановке нужного ему автобуса. Машину Баронин не стал брать принципиально. Он ехал не на блины к теще и хорошо знал, как быстро в случае необходимости находят одиноких ночных пассажиров.
Минут через пять на остановку подкатил повидавший виды «Икарус» и, обдав собравшихся гарью, тяжело остановился. Из его кабины вылез молодой долговязый парень и, смешно прыгая через лужи, поспешил к диспетчерской. Баронин быстро вошел в салон и уселся на самый последний ряд, у двери. Несмотря на поздний час, все сидячие места в салоне были заняты. Была пятница, и горожане спешили на дачи. С утра автобус пришлось бы брать штурмом.
Это была последняя ходка сто восьмого на озеро, и шофер гнал как на пожар. Впрочем, какой русский не любит быстрой езды? А днем разве разгонишься? Вот и отводил душу…
Отводил душу… Баронин усмехнулся. Когда же, интересно, отведет ее он? Если, конечно, вообще суждено!
Хотя, по большому счету, ему ее уже отвели. Нина и отдел кадров! Именно они избавили его от постоянной необходимости лгать самому себе. Тяжело терять только то, что любишь. А он никогда не любил Нину и уже давно тяготился работой.
Кто-то включил радио, и полумрак салона заполнила знакомая до боли мелодия.
«Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…»
Баронин улыбнулся, вспомнив недавно слышанную им историю про нового русского, купившего несколько вилл на Лазурном берегу. Никто из его почтенных соседей так и не смог понять, когда на их вопрос, почему он лежит в луже и плачет, новоявленный нувориш указал рукой на небо и, смахнув пьяную слезу, пояснил: «Журавли улетают…» Да, только русскому человеку дано плакать при виде улетающих журавлей.
«Все прошлое сон и обман», — продолжал петь Кобзон, и снова Баронин почувствовал, как защемило на сердце…
Дыхание укрытого ночным покровом озера Баронин почувствовал сразу, как только сошел с автобуса. Дождь уже кончился, и на чистом, умытом небе ярко горели огромные желтые звезды. И одна из них, самая крупная и яркая, время от времени ободряюще подмигивала Баронину. Остальные смотрели вниз холодно и равнодушно, словно удивляясь всей той земной суете, за которой они невольно наблюдали уже столько лет…
Нужный ему домик он нашел сразу. Тот стоял у самого озера, особенно густо поросшего в этом месте камышом, входная дверь его была открыта, и из нее доносился знакомый до боли хриплый голос Высоцкого. Подкравшись к окнам, Баронин заглянул в дом. На тахте лежал какой-то парень, больше никого в доме не было.
«А видал ты вблизи самолет или танк и ходил ли ты, парень, в атаку?» — вопрошал знаменитый бард, и Баронин подумал, что Борцов, если это был, конечно, он, отнюдь не случайно слушает Высоцкого.
На стук в дверь к нему вышел тот самый парень лет двадцати пяти, худощавый и гибкий, словно лоза, с приятным лицом и не по возрасту грустными серыми глазами. Опытным глазом профессионала Баронин сразу же угадал в нем первоклассного бойца, бравшего не столько силой мышц, сколько потрясающей скоростью и неистощимой нервной энергией.
— Михаил? — улыбнулся Баронин.
— Да, — спокойно ответил парень, в свою очередь оценив данные нежданного гостя, и отошел от двери, как бы приглашая Баронина войти.
Войдя в небольшую, но со вкусом обставленную комнату, Баронин быстро огляделся. Так, на всякий случай! Но ничего подозрительного не обнаружил. Михаил выключил магнитофон и вопросительно посмотрел на Баронина.
— С кем имею честь? — спросил Борцов.
— Я от Булатова, Миша, — ответил тот.
— А где он сам? — уже понимая, что ничего хорошего от этого незнакомца он не услышит, спросил Михаил, усаживаясь в стоявшее у журнального столика кресло и жестом предлагая гостю место напротив.
Когда Баронин закончил рассказ, они долго молчали. Потом Михаил достал из бара бутылку коньяку и налил две вместительные рюмки.
— Что же, — грустно проговорил он, — давайте помянем Володьку… Он был хорошим парнем…
Заметив выражение некоторого скепсиса на лице Баронина, он поморщился.
— Чтобы его судить, надо пройти то, через что прошел он…
Поднявшись со своих мест, они, не чокаясь, выпили. Михаил сразу же закурил. Глубоко затягиваясь, он, словно позабыв о присутствии Баронина, вернулся в недавнее прошлое. И снова, в какой уже раз услышал разрывающий душу вой мин, увидел идущих в атаку боевиков с зелеными повязками на голове и себя, лежащего в воронке с рассеченным до кости бедром. И если бы не Володька, единственный, кто поспешил ему на помощь, он так бы и остался в той воронке. И сейчас поминали бы его…
— Ну так как, Миша? — нарушил наконец молчание Баронин. — Поможешь?
Михаил ответил не сразу, и в какой-то степени это порадовало Баронина. Он не любил, когда люди рвали на себе рубашки. Да и не путевку на Канарские острова он предлагал этому парню. Друг другом, но своя рубашка, как говорится, куда ближе к телу. И откажись Михаил сейчас, Баронин ушел бы от него без малейшей обиды.
Но сам Михаил, похоже, так не думал.
— Приходите ко мне завтра, — наконец нарушил он молчание, — часов в десять… Сможете?