— Да брось ты переживать! Иди к старшине, — на полном серьезе подсказали ребята, — он выдаст новую. У него этого добра воз и маленькая тележка.
И Кислов поверил, пошел к Пулатову… Накочегаренный старшиной, потом чуть ли нe сутки бродил между деревьев, пока нашел злополучную скатку.
Впрочем, в неуклюжести Кислова, его неторопливости была какая-то уютная обстоятельность, крестьянская раздумчивость. Росточка он был невеликого — голова его приходилась Дремову, его другу, едва не по плечо. Познакомились они с Дремовым так: Кислову поручили поставить новый динамик вместо старого, стянутого медной проволокой калеки, косо висевшего на стене и едва слышимого. Пока солдаты спали, Кислов снял его со стены и повесил новый, долго любовался им со стороны, поглаживал глянцевые стенки, словно сотворил это чудо собственными руками. Включил, предвкушая радость, но динамик молчал. Солдат покрутил рукоятку громкости, зачем-то поскреб ногтем по шероховатой пластмассе, даже потряс его. Динамик по-прежнему молчал.
«Неисправна розетка, — решил Кислов. — Включу-ка в другую».
Понес его, как клетку с канарейкой, на вытянутых руках, в бытовку. Сунул вилку в сеть — в динамике что-то хрюкнуло, потом коротко пробасило, и Кислов, еще долго стоя перед зеркалом у столика для бритья, с недоумением вертел бесполезный теперь короб, с видом знатока вдыхал запах сгоревших проводов, от которых тонко вился голубой дымок.
Эту картину и заметил Дремов.
— Да у тебя, видно, природная тяга к связи. — Сержант с улыбкой глядел на отражение лица Кислова в зеркале. — Хочешь ко мне в отделение? Только без размышлений: да или нет?
— Не положено, — все еще сокрушаясь, пробурчал Кислов. — Радисты школу кончают, а я?
— Положенных бьют, понял? Попроси хорошенько, скажи, что жить без связи не можешь, — капитан разрешит. А такого добра, — присвистнул он, указывая глазами на короб громкоговорителя, — мы с тобой как блинов напечем. Ты у кого хочешь спроси, и любой тебе скажет: у связистов не служба, а рай. У тебя девчонка-то есть? Нет? Чего же теряешься? А то бы захотел — мог с ней когда хочешь поговорить. Или с самой Москвой.
Кислов недоверчиво переспросил: неужели и с Москвой?
— Натурально! — не моргнув глазом, заверил Дремов. Все больше воодушевляясь, сержант улыбнулся: — Выйдешь, значит, в дозор по связи, проверишь линию, все нормально и — дрынь! — зуммерок дежурному связисту: а ну-ка, дай мне Москву. Он: щас!.. Тут тебе и телефонистка: Москва на проводе! Спросишь про погоду, про футбол и — привет столице от границы.
Неподалеку от них остановился Пресняк, изумленно покачал головой: ну и заливает Дрема, ну и заливает…
— Вон Миша, когда в отпуск ездил через Москву, так я ему и билет в Большой театр по телефону заказал. На «Аиду». Бельэтаж.
— Тогда «Кармен» давали, ты перепутал, — сказал с ухмылочкой Пресняк и отошел, а Кислов готов был слушать Дремова еще и еще…
С тех пор они вместе. Кислов от Дремова — ни на шаг. И в том, что молодой связист Кислов действительно способен заменить опытного сержанта, начальник заставы ничуть не сомневался.
— Дремов, вызовите сюда Шпунтова, — приказал Лагунцов.
Сержант сорвался с места, затопал сапогами по винтовой лестнице с натертыми до блеска дюралевыми уголками на второй этаж. Объятая теплым сумраком спальня после ярко освещенного коридора показалась открытой бездной, космическим пространством, наполненным загадочными шорохами. Это впечатление усиливала темно-фиолетовая ночная лампочка, укрепленная над дверью… Дремов усмехнулся: самое время думать о невесомости! Ощупью добрался до нужной кровати. Шпунтов спал, намотав на себя одеяло с головой, как улитка. Дремов не знал, с какой стороны к нему подступиться. Потом стянул одеяло.
— Шпунтик, Шпунтик! Подъем сорок пять секунд, — прошептал ему на ухо, удерживаясь изо всех сил, чтобы не рассмеяться.
— А? Что? Кому так? Чего? — всполошился сонный Шпунтов, подтягивая к себе одеяло.
— Да не галди ты, чумной, ребят разбудишь. Дуй к самому, Шпунтик. Лагунцов вызывает. Сейчас тебе гайки подкручивать будет.
Шпунтов таращил на Дремова слипающиеся глаза, с трудом переходя от сна к действительности, тянул:
— Опять за телефон? Да? Слышь, Дрема, ну говорю тебе: гиблое дело. Надо кабель менять. Что я, жилы свои растяну по столбам? Так, Дрема?
— Во-во. Ты у нас большой мастер по части отболтаться. Где сапоги? Влезай — и прямиком в канцелярию. Подробно все и осветишь, про жилы и про столбы. Популярно, как мне. Капитан у нас любит подробные объяснения, почему не сделал, да как…
— Ну, Дрема, ну я… — все еще оправдывался солдат.
— Отставить Дрема! Сержант Дремов! Оделся? Марш вниз. Сто раз тебе говорил: не прозванивать линию надо, а делать. Делать, понял?.. Ты думаешь, я забыл твою спичку? Шутник…
Про спичку Дремов вспомнил не случайно. Как-то Шпунтова послали на проверку линии связи, а он, вместо того чтобы заизолировать оголившиеся провода, сунул между ними спичку, — дескать, сойдет и так… Потом была гроза, дерево намокло, и застава осталась без связи. Фланговый дозор шел от розетки к розетке, бесполезно «алёкал» в немую трубку, пока не миновал замыкание… После на совете старших пограннарядов председатель горячился, что гнать надо такого «фокусника» с заставы, не подпускать к связи и на пушечный выстрел. Хорошо, Дремов вступился, сказал, что лично проверит с солдатом всю линию. За счет выходных…
— Вам хорошо рассуждать, — между тем говорил Шпунтов, шагая вслед за сержантом и глядя на его долговязую фигуру, острые локти. — Неделю-две — и дома. А мне отдуваться. Кабель тянули еще когда? Теперь весь гнилой. При такой дрянной погоде здесь стальной трос не выдержит, проржавеет. А Шпунтова за холку: давай гони связь…
Дремов благодушно кивнул: побубни, побубни, вдруг полегчает…
Шпунтов неловко поддел сапогом уголок предпоследней ступеньки, запнулся и с лета ткнулся подбородком в спину Дремова. Тот тихо, не поворачивая головы, рассмеялся:
— Ноги не держат, что ли? Не дрейфь! Капитан чай будет пить — значит, все хорошо.
— Не утешай, знаешь ли! — поморщился Шпунтов, сползая с последней ступеньки и баюкая ногу. — Лучше делом займись. Все равно ведь торчишь в дежурке, да будишь еще по ночам! — Успокоенный дремовским «все хорошо», Шпунтов бубнил по инерции: — Трудно, что ли, завернуть сюда лишний шуруп? — Самому же подумалось невесело: «А вдруг Лагунцов все-таки закрутит мне гайки?»
А Лагунцов, сидя у себя за столом в канцелярии, вовсе не думал ни о каком «закручивании гаек». Мысли его вновь сосредоточились на прошедшем совещании в отряде. Там хотя и говорилось в основном об особенностях охраны границы в осенне-зимний период и конкретно никого не критиковали, но Лагунцов знал: на его заставе еще не все сделано. Тот же совет старших пограннарядов еще на прошлой неделе мог бы принять у молодых пограничников зачет по обнаружению следов в пору чернотропа. Да и комсомольцы отчего-то не спешат провести намеченный субботник по оборудованию учебной контрольно-следовой полосы…
Занятый своими размышлениями, Лагунцов вполуха слушал, как знакомый ему майор-связист долго и неинтересно давал рекомендации об устройстве и монтаже на заставах ПУ (пультов управления) — обыкновенных рабочих столиков дежурных, на которых компактно расположились бы все средства связи заставы, необходимые для службы инструкции, схемы. Перед начальниками застав разложили папки с различными, на выбор, вариантами ПУ с детальной раскладкой, чертежами «кроя», и огромный конференц-зал на глазах преобразился, напомнил Лагунцову школьный класс, где проходит урок труда.
— За тебя все продумали, решили, а ты знай внедряй, — наклонился к нему начальник соседней заставы капитан Бойко, пересевший после перерыва ближе к Лагунцову, и Анатолий не возразил: это верно, в штабе работают в поте лица, а на твою долю лишь остается благодарить за заботу, будто собственный твой труд не в счет…
Те редкие часы, когда Лагунцов бывал в штабе, он не мог избавиться от сложного чувства, что находится не в своей тарелке. Приказы, что исходили от него после поездок в штаб отряда, он фильтровал так же тщательно, как будто намывал золотой песок, словно опасался: а не проскочит ли, не станет ли явным влияние не его, командирской, инициативы, а чьей-то подсказки, сторонней ориентировки, что ли? Ведь именно ему, а не офицерам штаба, заниматься инженерными сооружениями, оборудованием границы, заботиться об организации службы в трудную пору чернотропа, и уж какими силами и средствами он будет достигать своей цели — дело его. Он лишь доложит по команде о выполнении, не вдаваясь в детали, и все.
То, что лично он вынес из этой последней поездки, не требовало подробных записей, легко умещалось в голове. Перед ним лежал, отражаясь в чуточку зашарпанном зеленоватом настольном стекле, тощий красный блокнот с алфавитом, раскрытый на первой странице, где красовались две сиротливые строчки, спущенные столбиком: «ПУ — пульт управления» и «Завьялов».
После фамилии Завьялова стояла жирная точка. Лагунцов попеременно переводил глаза с одной строки на другую, намеренно не вдаваясь в суть, которую они заключали. Придвинул к себе пришедшее несколько дней назад на его имя письмо и извещение. Последнее — из академии, официально гласило, что заочнику третьего курса академии капитану Лагунцову должны быть предоставлены для самостоятельной работы три свободных дня в месяц, кроме выходных, и три вечера в неделю, тоже свободных от выполнения служебных обязанностей. Вот уж поистине нечаянная ирония, посланная сюда за полторы тысячи верст! Можно подумать, на границе пруд пруди этими самыми «свободными от службы» днями. Хотя…
Хотя Завьялов тоже мог бы сидеть спокойно на месте, учиться, как капитан, заочно и изредка получать такие утешительные напоминания. Мог ведь, отчего бы и нет? Москва — город тесный, есть кому слоняться по Арбату и без Завьялова.
Впрочем, бог с ним, с Завьяловым. Да и трудно сказать, кому больше нужен отъезд замполита в академию — Завьялову или его жене, Наталье Савельевне? Конечно, Лагунцов ни разу не заводил с ним разговора на эту тему, но тут и слепой бы увидел, что дома у Завьяловых последнее слово всегда остается за Натальей Савельевной. На что уж независтлива Леночка — так и та поговаривает с завистью, что жена управляет Завьяловым так же легко, как бумажным корабликом — дети. Восемьдесят процентов действий Завьялова, исключая, конечно, вопросы службы, — инициатива Натальи Савельевны. Такие дела.