— Когда-то давным-давно далеко к северу от Нью-Йорка, а именно на Аляске, начали возводить фундамент для одного большого дома. Один богатый филантроп строил его больше двух лет.
Он быстро посмотрел на Питера, прикидывая что-то про себя. Затем добавил:
— Филантроп — это человек, жертвующий свои деньги на благо другим людям.
— Пап, я знаю.
— Ну, конечно же. Прошу прощения. — И папа кивнул, прежде, чем продолжить.
— Филантроп с любовью строил этот дом. Он называл его своим «убежищем от оков реальности» и лично контролировал каждую деталь проекта, повторявшую его предыдущий дом под Беверли-Хиллз. Придумал огромный камин такого размера, что в нем мог в полный рост выпрямиться человек. Выбирал шкафы для кухни и плитку для ванной. Даже нашел маленький латунный знак «выключить мобильные телефоны» и поставил его перед входом.
— Молодец, — поддержала мама. Она ненавидела мобильники.
— Ой, ну хватит вам, — возмутился Питер. — Папа сам все придумывает на ходу.
Папа и бровью не повел.
— Но филантропу довелось побывать в собственном доме всего один-единственный раз. Когда он вернулся в Беверли-Хиллз, ему позвонил сторож и сказал, что в игровой комнате очень сильно просел пол, словно нечто огромное внизу пыталось всосать его любимый бильярдный стол.
Мама ахнула.
— Какой кошмар!
— Да. — Папа кивнул. — Действительно кошмар. Пришлось немедленно снести все здание. Филантроп даже не успел продемонстрировать его друзьям. Но он решил во всем разобраться.
— Естественно, — согласилась мама.
— Естественно. И ему сообщили очень странную вещь: его дом поставили на вечной мерзлоте, и она постепенно начала таять. Мерзлота оказалась не вечной, и это, как ему сказали, было вызвано глобальным потеплением.
— Глобальным потеплением? — Мама Питера покачала головой. — Никогда ни о чем таком не слышала.
Питер закатил глаза, хотя понимал, что всего год назад с удовольствием бы ей подыграл.
— Гло-баль-но-е-по-те-пле-ни-е, — по складам произнес папа, все больше включаясь в игру. — Такое научное понятие. В атмосфере земли скапливаются выхлопные газы, знаешь ли, и перегревают планету, плавят ледяные шапки полюсов и разрушают природное равновесие, принося хаос. — Он улыбнулся. — А тот филантроп оказался пытливым человеком. Он начал читать книги по глобальному потеплению. Конечно, раньше ему доводилось слышать эту фразу, но он никогда над ней не задумывался. Чем больше он читал, тем больше думал о своем шикарном доме на Аляске и тем хуже себя чувствовал. В конце концов он решил, что нужно возместить вред, причиненный природе. Может быть, даже подключить большие денежные суммы.
— Насколько большие? — Питеру не терпелось добраться до сути вопроса.
— Хорошо, что ты спросил, — сказал папа и вручил им газету, которую все это время держал в руках.
Это был университетский вестник. Питер прочел вслух заголовок на первой полосе.
«Филантроп жертвует университету 1 500 000 долларов на изучение проблемы глобального потепления».
Мама присвистнула.
— Да, — своим обычным голосом произнес папа. — Сумма действительно солидная. Достаточная для того, чтобы отправить меня со всем необходимым снаряжением в Гренландию. И для того, чтобы взять вас с собой.
Мамина улыбка словно испарилась.
— Взять с собой?
— На шесть недель. Сейчас март. Если уедем в апреле, то до конца мая вернемся назад.
У Питера перехватило дыхание. Он будет заниматься ледолазанием! Править собачьей упряжкой! И наконец-то познакомится с Суперменом!
— У Питера школа… — начала мама и кивнула в его сторону так, будто папа позабыл о его существовании.
— Рори, я знаю. Но оно стоит того. А ты сможешь дописать там свою книгу.
Мама застонала, как от зубной боли, и зажмурилась. Ей нельзя было напоминать про книгу: она уже опаздывала с ней на полгода. Мама работала микробиологом — подобное занятие объяснить еще сложнее, чем гляциологию. А ее книга рассказывала о митохондриальной ДНК, одной из самых сложных областей в микробиологии.
Мама мученически закатила глаза и посмотрела на окна под потолком.
— Но почему именно сейчас? Почему не в следующем году? Питеру уже будет тринадцать…
— В Гренландии происходят серьезные изменения климата, — деловито начал объяснять папа. — И намного быстрее, чем мы могли предположить.
Питер молчал, но в его голове тем временем одна яркая картинка сменяла другую. Он уже представлял себе, как они с мамой и папой играют в монополию в уютной теплой палатке. Как он правит упряжкой белоснежных пушистых собак. «И никакой школы», — запел голос в его голове.
Никакой школы, никакой школы, никакой школы…
— Я с тобой, пап!
— Замечательно, Пит. Я знал, что ты меня поддержишь.
Папа улыбнулся ему и затем посмотрел вслед маме, которая молча встала и ушла на кухню.
Они заказали пиццу, но никто, кроме Питера, ее не ел. Родители перешептывались о чем-то, сидя на диване, и на письменном столе перед ними росла гора календарей, карт и путеводителей.
Питер позвонил Майлзу в дом его папы (был понедельник) и сообщил ему последние новости.
— Ого, — восхитился Майлз. — Шесть недель без китайской еды?
— Я как-то об этом не подумал, — признался Питер.
— Попытаюсь прислать тебе чего-нибудь туда, вниз. Службой специальной доставки.
— Наверх.
— Чего наверх?
— Прислать мне чего-нибудь наверх. Гренландия на севере, неуч.
— Да, понял. Как раз вижу ее на папином землешаре. Огромный такой остров.
— Дай-ка угадаю: «землешар» — это глобус, что ли? — Майлз любил придумывать новые названия вещей. Он даже начал составлять свой словарь.
— Неплохое словечко, да? Когда ты уезжаешь, кстати?
— Не знаю пока. Родители еще не решили окончательно.
— Надеюсь, не завтра или что-нибудь типа того?
— Скорее всего, в следующем месяце. Мы сможем переписываться по почте. Папа всегда берет с собой кучу компьютерной техники.
— Ты не узнаешь меня, когда вернешься, — заметил Майлз. — Я иду на греблю.
— Какую такую греблю?
— Не какую-такую, а академическую, болван. На длиннющих таких лодках. Бицепсы вырастут — полный отпад.
Питер вздохнул. Майлз недавно увлекся фитнесом и трижды в неделю посещал спортзал, где пыхтел и тягал гири.
— Мне пора, — сказал Майлз. — Семейное время все-таки.
— Семейное время?
— Папа купил кучу настольных игр. Даже не спрашивай. Конец связи!
«Конец связи» было фирменным прощанием Майлза.
Питер положил трубку и услышал, как родители перешептываются в комнате внизу. Он еще не выполнил задание по математике. Собрав волю в кулак, Питер засел за примеры. Квадратные корни, экспоненты и прочая занудная фигня. Работа не клеилась. Он не был математическим гением, к тому же невольно прислушивался к разговору родителей внизу. Наконец ему удалось расслышать, как папа возразил: «Он уже достаточно взрослый, Рори!», а мама остановила, его громким «Тсс!».
Одиннадцать в третьей степени. В его мозгах царила абсолютная пустота. В конце концов он сдался, встал из-за стола и, рухнув на постель, полностью погрузился в подслушивание.
— Это тот шанс, которого мы…
— Я понимаю, но что…
— …Может быть на -дцать лет? А что, если все начнет меняться еще быстрее?
Питер рассматривал соседние здания через люки в потолке. Одно за другим оживали окна квартир, куда после работы возвращались люди. Он любил наблюдать это вечернее оживление — чем-то напоминало появление звезд на ночном небе.
Вернулось то же самое ощущение, которое он испытывал днем. Уголками глаз он почувствовал какое-то шевеление за пределами поля зрения. Будто там маячило какое-то крошечное насекомое, мельтешило крылышками, и он мог отпугнуть его или оставить все как есть. Он замер.
В здании напротив сразу в трех окнах одновременно вспыхнул свет.
— Наверное, ехали в одном лифте. — Пробормотал Питер. Его клонило ко сну.
И затем перед его глазами словно опустили занавес. Уличные огни исчезли, и он уже наблюдал совсем другую картину, словно смотрел кино.
Маленький мальчик в пижаме сидел на кровати и огромными ножницами состригал себе волосы. Рядом с ним на одеяле была развернута упаковочная бумага, словно он только что распечатал какой-то подарок.
Мальчик был полностью поглощен своим странным занятием, его маленькая ручка, сжимавшая ножницы, равномерно двигалась туда-сюда. Ножницы выглядели острыми, а мальчик, видимо, не придавал никакого значения тому, что щелкает ими у самого уха, рискуя порезаться. На вид ему было не больше четырех.
Затем рядом с ним возникла женщина в длинном халате, она промокала мокрые волосы полотенцем. На мгновение застыла, затем поняла, что происходит, и закричала — абсолютно беззвучно. Питер понял, что он ничего не слышит. Женщина выхватила ножницы у мальчика из рук.
У Питера начало жечь глаза, он моргнул. Его комната снова возникла, словно из ниоткуда. И затем его виски сдавила боль.
Сердце стучало, как сумасшедшее. Это был сон? Но он даже не заметил, как заснул. Он подслушивал разговор родителей, их голоса то утвердительно, то отрицательно звучали где-то внизу. Смотрел в световые люки на здания через улицу, и они тоже глядели на него сотнями желтых окон-глаз. Получается, он заснул. Уже совсем стемнело, он лежал в постели, и время близилось к ночи.
Но почему у него заболела голова?
Неприятная пульсация где-то под глазницами начала понемногу стихать и наконец прошла. Он почувствовал себя хорошо. Папа и мама продолжали разговаривать внизу, но никаких видений вроде маленьких мальчиков с ножницами больше не появлялось. Чем больше он слушал родительские голоса, тем больше убеждался в том, что это действительно был сон, а проснулся он от головной боли.
Спустя некоторое время голоса затихли и раздался один короткий скрип: они разбирали кровать. Питер потянулся за блокнотом и поставил еще одну, десятую в черточку на последней странице и, немного поразмыслив, пририсовал к ней маленькую звездочку.