– Сургут, ты видел сириан?
– Их никто не видел. – Робот закрыл приборный блок. – Слезайте, я буду проверять мотор.
Сигнал госпожи уже пару минут бился в его антенны, но робот решил игнорировать вызов, пока не покончит с делом. Вряд ли у неё что-то срочное.
Хозяйка быстро привыкла, что в питомнике есть безотказный работник с группой подчинённых киберов, которым можно поручить любое дело. Она крупно сэкономила на персонале, согласившись испытывать в хозяйстве брянский робо-комплект для строительства, охраны и ремонта.
– Ну пожа-а-алуйста, тут так удо-о-обно!
– Брысь.
Сгоняя овечек с движка, он вёл диалог по радио.
Так и есть, очередная чепуха. Детка Сто Пять ушла гулять и позабыла про обед. Сургут прикинул, кто из его служак может пойти в розыск. Жаль, с ними нет надёжной связи. Разве что завыть?
Он просчитал, какая мощность звука понадобится, чтобы покрыть питомник от околицы до околицы. Слишком громко, это беспорядок. «Не режим, – скажет хозяйка. – Роботы ревут средь бела дня, как скалозубы ночью. Ягнята пугаются». И напишет рекламацию на БМЗ.
– Ладно, сидите. Я должен уйти по делу. Вас отсюда вожатая стащит.
– Ты что – в уборную? – спросив, Три-Два закатилась от хохота. – Овцы, слыхали – он пошёл в сортир! во, веселуха!
– Да чхать мне на вожачку, – вопила вслед Три-Пять. – Я сама большая!
Оставшись совсем без надзора, они завели хозяйкину любимую:
Ах, дело не шутка, ведь наша малютка,
Бо-пип, потеряла овечек!
Пускай попасутся – и сами вернутся,
И хвостики с ними, конечно!
Потом им на глаза попал служака, и они состязались – кто попадёт в него плевком. В глубине души они считали, что киберы – колёсные, гусеничные и с ножками, – не железки, а какие-то необычайные звери, которые пьют электричество и едят смазку.
* * *
Работа в таёжных условиях дала Сургуту большой опыт ориентирования на пересечённой местности. По сравнению с Тюменским краем здешние пологие холмы с их убогой растительностью были всё равно, что гладь высохшего соляного озера. Любой пешеход виден до горизонта.
Он оцифровал все примятости трав, вычислил след и прямиком вышел на блужавую овечку, спрятавшуюся в гуще перистых стеблей.
– Сто Пятая? – спросил он, больше для порядка. На шее бирка с номером 105 и символом питомника.
Загорелое существо в шортах медленно, нехотя встало, стряхнуло соринки с колен и живота. Сургут убедился, что обнаружил именно Сто Пятую: спереди на левой голени – молочно-белое пятно в виде разомкнутого кольца, сильно выделявшееся на коже. Более щуплая, чем ярки, она только начала приобретать девичьи формы.
– Я тебе не овца без имени, – бросила детишка, исподлобья глядя на латника цвета хаки. Желтовато-коричневые глаза её смотрели настороженно. Чтобы занять бесполезные руки, она стала тихонько теребить свою косу, свисавшую с бритой головы до ключицы.
– Как же тебя следует называть? – осведомился робот. Овцам разрешается самим выбирать имя, но в документы его вносят с первым ягнёнком или при поступлении на службу.
– Найда. Потому что меня нашли.
– Сведения другие. Тебя произвела здешняя матка, Скинни Гук.
– Меня нашли, – настаивала детка, начиная злиться. – Я сосала Скинни Гук, но она не моя матка. Я её даже не помню.
– Это естественно. Скинни Гук теперь где-то служит.
– Меня подобрали. И сдали сюда, – упрямо твердила детишка.
– Так не бывает.
– Бывает! Если хозяева купят ребёночка!
– Они используют только стандартный материал из центра.
– А я – нестандартная! У меня песь на ноге! Я настоящая, от человечьей женщины. – Сто Пятая даже кулаки сжала, а глаза её заблестели.
– Ты это выдумала, – поставил диагноз Сургут. Он достаточно общался с людьми, чтобы делать подобные выводы. – Пойдём. Тебя ищет хозяйка.
Помотав головой, Сто Пятая попятилась.
– Ты пропустила обед.
– Ерунда, я поела. Поймала игольника.
– Ты его съела сырым? Это вредно. Можно отравиться. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Лучше всех! Я что, дура? Я его зарезала, – детка вынула из кармана шортов перочинный ножик, – а потом зажарила. Развела костёр.
– Это твой нож или чей-нибудь?
– Тебе какое дело? Мой!
– Красть и врать – плохие привычки. Ты говоришь одни выдумки. За время твоего отсутствия нельзя было поймать и зажарить игольника.
– Нет, можно!
– Или мы идём в питомник вместе, или я тебя понесу.
Робот приближался. Сто Пятая отступала всё дальше.
– Отвяжись от меня, железяка!
Детишка собралась рвануться наутёк; робот заметил это по её напряжению и дыханию.
– Я тебя догоню. Я бегаю быстрее.
Сургут приготовился схватить детку, но в этот миг произошло нечто, напрочь изменившее его планы.
Исчезла связь.
До сего момента Сургут постоянно принимал радио на нескольких частотах. Внезапно эфир замолчал, словно разом отключились передатчики.
Что это может означать, робот прекрасно знал. Общий отказ радиосвязи входил в ту часть его обучения, о которой хозяйка не подозревала. Тактически дни прохождения – идеальное время быстрой высадки; час или два сплошного молчания всегда можно объяснить помехами двух солнц. А после выясняется, что Прима и Секунда ни при чём.
Он тотчас исключил из плана ловлю и доставку детки в питомник. Некогда с ней возиться; появилась более приоритетная задача.
Однако, она – ценное имущество. Сургут мгновенно рассчитал возможности для Сто Пятой. Детка может уцелеть, если укроется. Ей опасно оставаться на открытом месте.
– Сириане, – произнёс он, подняв глаза к небу, потом указал на заросли у речушки и быстро проговорил: – Беги туда, прячься в тени, лежи лицом вниз, закрыв руками голову. Или залезь в воду – так, чтобы на тебя падала тень.
– Где? – растерялась детка, тоже озирая небосвод. В голубизне вяло плыли редкие пушистые облачка. – Ты… врёшь!
– Они снижаются. Прячься быстрей! – развернувшись лицом к питомнику, механический человек огромными скачками ринулся с места со скоростью автомобиля.
Сто Пятая с ужасом глядела вверх. Сириане, твари без облика. Унесут навсегда, и никто не найдёт. Или живьём разрежут, чтоб всё вынуть изнутри. Ой, нет-нет-нет!
«Почему он меня бросил? Гадина железная!»
– Постой!! – закричала она, но робот уже скрылся с глаз.
Тогда Сто Пятая, плача, со всех ног понеслась к спасительной речушке.
* * *
Едва миновав околицу, Сургут издал долгий вой. При радиоблокаде акустика – последний способ отдавать команды и заодно способ насторожить питомник. Но им придётся спасаться самим; кто не успеет – тот потерян.
Его служаки на звук побросали работу и метнулись кто куда, вниз и в тень, а ворота главного ангара стали открываться.
Пробежав технический двор и влетев в ангар, Сургут последним скачком запрыгнул в кабину управления строительного комбайна.
Дверца хлопнула, кабина замкнулась. Шагающий комбайн сбросил блоки инструментов, ступил назад и поднял из открывшихся в полу ячеек массивные продолговатые контейнеры.
К Сургуту с боков полезли шланги с острыми головками, стали втыкаться в клапаны туловища. Эти стебли будто врастали в него.
Комбайн как громадный краб вышел из ангара. Сургут выпустил и направил вверх приборы наблюдения.
А вот и гости.
Далеко-далеко, на грани видимости в небе возникла точка вибрации, затем – колеблющееся серое пятно, словно рождалась тучка в форме медузы. Зыбкие очертания дрожащего пятна мешали разглядеть, что таится в его середине, но бои с сирианами научили землян определять расстояние до призрачных кораблей пришельцев.
Чудище висело в стратосфере, градусах в семи от зенита, прокладывая тоннель для безинерционного прыжка и удерживая зону питомника в луче гасителя радиоволн.
Вход и выход – уязвимые моменты движения кораблей. Знать точки входа-выхода – половина успеха. Другую половину обеспечивает истребитель.
Краб-комбайн заревел так, что затрепетали оконные стёкла:
– Воздушная тревога! Нападение сириан! Всем укрыться! Всем уйти с открытого места. В дома, в подвалы, в кошары. Бегом! Даю две минуты! Повторяю – нападение сириан. Всем немедленно укрыться!
Замерший от воя, встревоженный питомник вмиг ожил, заметался и заголосил. Овцы, ярки, матки, детки, работницы, хозяйка – все бросились прятаться. Тут не до хлопот и не до сборов, раз такой кошмар! Неважно, кто приказывает. Если орёт, значит – командир.
Сургут твёрдо намеревался открыть огонь через сто двадцать секунд – дольше выжидать опасно, корабль совершит прыжок и окажется у самой земли, тогда бой точно станет самоубийством.
Еле видимый абрис десантного корабля начал смещаться к границе тропосферы.
Сургут пустил ракеты из левого контейнера.
Техдвор залило шквалом пламени, над питомником вскинулись клубы мрака с оранжевыми языками. Ракеты ушли ввысь, раскаляясь трением о воздух. В пятнадцати километрах над землёй они разомкнули строй и ударили с нескольких сторон в защитное поле сирианского десантника. Литиевые боеголовки дружно полыхнули термоядерными вспышками.
Ради этого брянцы создавали, а земной Совет Обороны под видом снабжения колонистов раздавал комплект «Стройремонтохрана».
В вышине зажглось ослепительно-белое солнце, куда ярче Примы; побелела земля, тени стали непроницаемо чёрными. Затем сверху пришёл мощный порыв ветра, словно порывистый выдох – «Ха!» Выше крыш взметнулась пугливая пыль, и донёсся раскат грома.
Вряд ли сирианин ждал такого жаркого привета от овечьей фермы, на которую он метился. Корабль в оболочке поля отшвырнуло вверх и едва не вышибло из области открытого тоннеля.
На миг померкнув, взрывная туча озарилась изнутри сполохами – сирианин спешно орудовал маневровыми двигателями, возвращаясь на ось мгновенного доступа к земле, – а затем сверкнула пучком лучей.
Десантник засёк место пуска. Он был обозлён тем, что его демаскировали, и сразу открыл ответный огонь. Но встряска от удара русских ракет была сильна – прицел сглючило, лучевые пушки дали сбой. Жгучие стрелы легли в стороне от техдвора, испепеляя землю.