Караугомский ледник. 1886. Фото М. фон Деши
Карта горного хребта Лазистан и его самой высокой вершины Качкар, выполненная И. Зданевичем. 1918. Бумага, тушь, карандаш, акварель
Луна мало прояснила окружавший нас пейзаж. Я мог разобрать только, что глациальная[58] долина, по которой вела нас тропа, безлесная, подобная в сечении полукругу, сохраняет однообразный характер на всём протяжении от Меретета. Обратный путь также пришёлся ночью, и детали склонов и устья бокового ущелья, впадающего в долину слева в 2,5 км от Меретета, потонули для меня в ночи. Вот мы на яйле Харис-тави (ხარისთავი — бычья голова). Пересекаем обширный загон, окружённый каменной изгородью и теперь уже пустой и заставленный по краям деревянными хлевами и жилищами пастухов: разумеется, ночлега на таких постройках следует избежать. На яйле Харис-тав выпасывается летом большинство хевекской скотины. С Харис-тавом соперничает яйла Дибе в верховьях Меретет-суи.
За яйлой мост на левый берег из деревянного сруба. Теперь тропа уже теряется в траве и камнях и разбивается на ряд то сливающихся, то расслаивающихся тропинок. Недолго идём мы ещё над неглубоким каньоном реки, пока берега не снижаются, каньон не пропадает, и Хевек-суи бежит уже прямо по ложу долины. Вдруг Абдулла нарушает молчание и останавливается. Следует подождать, и мы устраиваемся за большим камнем, укрывшись от ветра, которым уже начинает тянуть с гор. Какие-то звуки внушают Абдулле сомнения. Он обменивается мнением с Мехметом и сообщает, что следует быть настороже, — мы все безоружны, — я в путешествии не обременил себя и револьвером — а тут у Хотучурского перевала бродят армяне, и мы можем поплатиться за нашу решимость углубиться в горы. Я невнимательно слушаю его указания и пытаюсь получше укрыться от крепчающего ветра на NO (до 2 баллов). Термометр — 0,5. Переждав и прислушавшись к неясным крикам, два-три раза донёсшимся из неподалёку, которые никак нельзя было принять за голос человека, Абдулла заявляет, что это медведь и мы можем тронуться дальше. Я спрашиваю проводников, что скажут они о погоде. Мехмет уклончиво отвечает, что звёзды были недостаточно чистыми ночью. Проблески наползающего рассвета застают нас в верховьях долины. Равномерно выступают окрестности. Ущелье положе, чем у Меретета, и переходит в цирк[59], охваченный скалистыми склонами, выбеленными там и сям осенним снегом. Слева скалистая высокая палатка у устья небольшого ущелья. За ней впереди вершина, которую проводники зовут просто Хотучур-даги (3530 м), и, к западу от неё, длинный гамак Хотучурского перевала. Тропинки перебираются на правый берег, уходя к перевалу, но мы остаёмся на левом. Правей полки крутых, с невысокими скалистыми вершинами над ними, скал, ближе ущелья Шайтанун-дере видно только узкое устье его, стиснутое невысокими травяными склонами. Снег, снег. Панорамы никакой. Мы у верховий глациальной долины, замыкающейся цирком. Качкар должен быть вправо от нас к W. Турецкая карта уже становится слишком схематичной и неточной. Я уже проникся скептицизмом.
Свету всё больше. Проводники останавливаются и уходят поодаль совершить намаз. Мы идём дальше левым берегом, переходим воду, бегущую из ущелья Шайтанун-дере (отсюда оно не оправдывает решительного названия), и, повернув вправо, пробираемся к скалам правого бока, разорванным крупным, не богатым водой водостоком. Часы показывали 8, когда, преодолев насыпи щебня, мы были у подножья скал. На светлом небе уже висят несколько клочьев ваты.
Экспедиция Витторио Селлы. Ок. 1890. Фото В. Селлы
Подъём к леднику
Мы идём на приступ скал, держась левого берега водостока. Я предлагаю связаться. Проводники протестуют — это будет стеснять их. Я повторяю предложение ещё раз — можете поплатиться (и один из них поплатился позже) и больше не настаиваю на не слишком необходимой предосторожности. Узкая полка, ступенями тянущаяся вдоль потока, служит нам путём. Но в общем приходится идти по ручьям. Камни сидят надёжно, но поток и забрызганные берега сплошь оледенели. Кожаные лапти проводников скользят хуже моих украшенных гвоздями подошв, но всем одинаково приходится медлить, состязаясь с ледяной коркой водостока. Местами и наш, и противоположный берега сужаются — внизу чаще, — и мы ползём по холодной трубе, цепляясь за каждый выступ. Выше берега́ несколько раздаются или скалы образуют в водостоке острова, и мы ступаем по снегу либо по скалам, лишённым льда. Изредка слева в водостоке сбегают небольшие притоки. Вот напротив небольшой откос в снегу и траве: проводники приостанавливаются и внимательно осматривают траву и снег. Но они не находят ни старых, ни свежих следов тура, хотя, по их словам, «красная охота» (кизил-ав) — охота на тура богата именно на склонах Качкара, тут зверь встречается чаще всего. Особенно много козла теперь, когда нет охоты из-за отсутствия оружия. Я за всё путешествие не мог увидеть ни одной пары рогов и спрашиваю: в Меретете не удастся ли это? Абдулла после раздумья обещает показать пару рогов — больше в Меретете нет. Потом пастух принимается оглядывать окрестности, но безуспешно. Одновременно идут обычные охотничьи рассказы, но, несмотря на уверения Абдуллы, я выношу определённое мнение, что зверь не изобилует, во всяком случае, ни здесь, ни в альпах Хевека.
Вялое солнце бросает нам тепловатые лучи в спину. Они оживляют нашу ложбину и быстро сгоняют ледяную корку. Оборачиваюсь назад. Скалистая палатка под нами, за ней застеленные снегом откосы, но ни Бавутдаги, ни Гютермез-даги, ни хотучурских вершин пока не видно — панорама бедна из этой каменной щели. Направо ближайшие скалы, поверх которых ничего. Налево тоже. Пятна снега чуть разнообразят берега. Я отворачиваюсь от солнца и продолжаю работу.
Так уходят часы. Мы прыгаем с камня на камень, качаемся[60] в поисках опоры, всползаем на животах, шагаем по высоким ступеням, подымая ноги сразу на треть корпуса — staccato, обычное при восхождениях в расселинах и водоёмах, и staccato всё выше подымает нас по клавиатуре потока — поминутно оборачиваемся и глядим по сторонам, но тщетно: справа и слева всё те же ширмы скал, и нет ни Качкара, ни второстепенных вершин. Панорамы, расширяясь и захватывая всё новые пределы, падают одна за другой к ногам, уступая новым, всё более волнующим[61] и делающимся пытливее, как падают к ногам одно за другим платья женщины, но тщетно мы можем смотреть только в сторону солнца, из короткой трубы нет будто выхода. Одиннадцатый час. На ближайшей террасе я объявляю привал и в десять минут готовлю чай. Понежившись эти минуты на камне и обжёгши нёбо, я снимаюсь с места. На этот раз всего несколько минут ещё суждено нам прыгать по водостоку. Вот мы отошли влево от воды и стоим у устья котловины, усыпанной щебнем. Слева от нас ряд скалистых невысоких столбов, лестницей поднимающихся к западу, скрываясь за боком котловины. Вода уходит влево и теряется отчасти в камнях. Прямо перед нами направо за краями котловины — крутые скалы, близко свесившиеся над нами и стеной преграждающие путь. Больше ничего. Опять ни Качкара, ни одного из второстепенных пиков.
Я не теряю равномерного шага, хотя нетерпение прокрадывается в меня. Недалеко до полудня, а я до сих пор не знаю, куда иду, и не могу взвесить предстоящей работы. Мы поднялись до высоты […] м и предстоит ещё сделать до […] м. И потом этот недоброкачественный вид Мехмета всё время перед глазами. Я беру инициативу и, обогнав проводников, начинаю подыматься по осыпям правого бока котловины, не забирая слишком вправо. Вскоре края котловины достигнуты. Пейзаж меняется разом. Передо мной группа «бараньих лбов»[62] и обширное нагорье, покрытое снегом. Я пробираюсь к «бараньим лбам» и, усевшись на сброшенный рюкзак, берусь за анализ нового пейзажа, пока подойдут мои товарищи. 11 часов.
Ледовый цирк высокогорья. 1885. Фото М. фон Деши
Ледник и восх<ождение> на Качкар
За близлежащими, крытыми снегом скалами вправо от меня возвышается злой голый гребень пика, расколотый посередине и источенный, как зубы рахитика, крутой и девственный. Восточнее его невысокая коническая вершина, более выдвинутая ко мне, на север образовывала с гребнем забитый снегом цирк. Я всматриваюсь: под конической вершиной, начавшись и повернув далее под прямым углом, под гребнем тянется отчётливая полоса подгорной трещины, драгоценная, как ожерелье на молочной груди, я не ошибся, ожидая льда окрест Качкара. И гребень и трещина прячутся за ближайшими скалами. Я покидаю стоянку и быстро поднимаюсь наверх на скалы, закрывавшие мне ледник, чтобы лучше осмотреться. Теперь цирк виден весь. Вокруг меня сугробы свежего снега. Но цирк заполнен ледником каровым, и приходится учесть невыгоды позднего посещения верховий Хевек-суи — здесь надо было быть месяцем раньше. Гребень не тянется дальше, чем я видел с «бараньих лбов». Последний зубец круто обрывается, и под ним кончает свой высокий зев трещина. Я осматриваю поле ледника, разделённое от меня неглубоким оврагом; у края оврага, где, видимо, кончается лёд под снегом, проступает ряд[63] поперечных недлинных трещин. Прилагаемая фотография снята с моей первой стоянки у «бараньих лбов». Захвачен только восточный край ледника, но и подгорная трещина и поперечная трещина выгиба вышли, несмотря на неблагоприятные условия освещения. При восхождении на вершину альпинисту надо пересечь ледник и атаковать восточную половину гребня, так как на восточном зубце находится высшая точка. Преодоление подгорной трещины представит затруднения. Площадь открытого ледника равна около […] км, конец его на высоте […] м, площадь бассейна ок<оло> […] км.
Я оборачиваюсь вправо. Склон в снегу некруто по — дымается вверх к хребту, унизанному отдельными скалами и пальцами и тянущегося на N, скрываясь за отвесной стеной правого бока арены. Многочисленные кулуары