Восхождение — страница 12 из 27

1

Петергоф. Берег моря у дачной местности. Аристей и Леонард. На холме одна из дач в два этажа с башенкой привлекает внимание художника. Это дача Легасова в стиле модерн.

Аристей переглядывается с Леонардом:

- Видать, костюминированный вечер. Мы ехали сюда?

Они случайно встретились у вокзала, Леонард, заговорив с Аристеем, последовал за ним.

- Я ехал с вами. Поскольку нас не приглашали, вряд ли нам будут рады… Что ж, мы разыграем у моря публику потехи ради!

- Явиться хочешь в новом амплуа?

На берегу моря с выступающими из-под воды валунами и песками, подступающими к обнаженным корням сосен, выстроившихся полукругом, создавая как бы естественную сценическую площадку, двое мужчин - один в светлом дачном костюме, другой - в легкой сине-белой блузе - останавливают двух барышень в летних платьях и шляпках.

Леонард (как Ариман):

-Прекрасный вечер, барышни прекрасны! Позвольте с вами мне заговорить, поскольку вижу интерес взаимный… Вам приглянулся мой приятель явно, и вы, как Ева, в том, конечно, правы. Могу его представить: Люцифер!

Девушек звали, как стало ясно из их болтовни, Маша и Глаша.

Маша воскликнула:

- Ах, боже!

Глаша переспросила:

- Люцифер? Он, что же, дьявол?

Аристей смущенно проворчал:

- И так всегда.

Леонард со смешком, очень подвижный:

- Нет, милые мои! Да разве он похож на дьявола?

Маша резонно заметила:

- Кто знает, мы ведь дьявола в глаза не видели, но слышали немало.

Глаша усомнилась:

- Нет, нет, он не похож на дьявола, скорей внушает мне доверье он, хотя есть странность в нем. Уж очень грустен и больно уж серьезен он. Как Демон.

Леонард в восторге:

- О, милая, ты к истине близка, гораздо больше, чем представить можешь.

Внизу у воды собирается публика с возгласами «Артисты? Комедианты!»

Маша проявила осведомленность:

- А хороша ли истина? Не он ли в Эдеме Еву соблазнил сорвать запретный плод, вкусить его с Адамом, и наших прародителей изгнал из Рая Бог?

Леонард удивленно:

- Нет, не совсем так было. Ведь если о соблазнах говорить, по чести, это по моей уж части.

Глаша с хитрецой:

- Ну, это мы заметили. А кто ты?

Леонард обратился, словно в зал:

- Эдем! Мужчина, женщина нагие, невинные, как дети. В чем же счастье? В трудах лишь только и в молитвах Богу?

Так это ж монастырь, никак не Рай, когда бы не взросло познанья древо. И им-то привлечен, явился ангел, наскучив в небесах все петь псалмы, а с ним и я, по ангельскому чину, как подмастерье или паж веселый; и за мои проказы Люциферу все доставалось, я ж в тени держался.

Маша строго:

- Проказы с Евой ты творил, а, бес?

- Да, да! Ведь Люцифер все больше Еве о красоте Эдема толковал и даже приодел, ну, так, слегка, из света соткав дивные шелка, в те первообразы вещей от века вы драпируетесь, и заблистала праматерь прелестью неотразимой, что даже ангельская рать слеталась полюбоваться ею…

Люцифер, я думаю, влюбился в ученицу, и Ева не осталась равнодушна; и весь Эдем благоухал и пел, и нега, и томленье разносились с волненьем, с грустью и тоскою, чего терпеть, по правде, не могу.

Голоса из публики:

- Однако, как он разошелся. Бес! Как обезьяна, гибок и подвижен! А речь ведет опусную. Потеха!

Леонард с живостью:

- Поведал я Адаму анекдот про змия, возбудив в нем вожделенье и ревность к Люциферу, по сему Адам наш впал в смятенье, даже в ярость и на жену набросился, срывая с нее одежды и пугая змием, пока ему не предалась она, как мужу своему и господину.

Голоса из публики:

- Нет, это уж бесстыдство! Да, кощунство! Сюда полиция сейчас нагрянет. Ах, лучше от греха подальше! Тсс!

Леонард с упоением:

- Они спознались в сладостных объятьях и упились восторгами, мне в радость. И в чем же счастие Эдема, если не в первой брачной ночи и любви?!

Глаша с волнением:

- Вот как на самом деле было, значит.

Маша смеется:

- И ты поверила? Все это сказки, чтоб головы нам легче задурить.

Глаша не возражает:

- Хотя и старомодно, но приятно. Вы так нам не назвали ваше имя.

Леонард с важностью:

- По-разному зовут. Я - Ариман.

Глаша:

- Ах, бес растленья!

Леонард с горделивым смиреньем:

- Да, я бес растленья, желанный столь для твари, утомленной то яствами, то скукой, то работой, но чаще и сильнее вожделеньем. Что вас томит сейчас? Я призван вами. И в чем моя вина? Я ваш слуга и властелин. Вся тварь земная служит с охотой превеликой мне!

Маша пугаясь:

- Нет, это сумашедший, я боюсь! И друг его, наверное, того...

Глаша, обращаясь к Аристею:

- Нет, я не тварь дрожащая и бесу служить не стану ни за что на свете.

Леонард к Аристею:

- Ну, вечная история, ты, где?

Аристей, глядя на море:

- В начале и в конце - времен и века.

Дивная, в полнеба заря освещает мир, столь же реальный, сколь и баснословный в своей беспредельности во времени и пространстве, точно спали все преграды между видимыми и невидимыми сферами бытия.

Раздаются аплодисменты. Среди публики ряд лиц в маскарадных костюмах.

Две дамы в масках приближаются к комедиантам, что вновь привлекает внимание публики. В одной из них Леонард узнает Эсту, та отшатывается от него, и между ними разыгрывается пантомима.

ЛЕОНАРД, протягивая руки: почему вы бежите меня?

ЭСТА В МАСКЕ, отступив назад, выражает молча явное недоумение, мол, как ей не бежать от столь назойливого преследования.

ЛЕОНАРД, переходя на язык жестов, выражает уверенность, что знает, кто она, и вы меня, надеюсь.

ЭСТА В МАСКЕ очень мило вскидывает чудную головку как бы с возгласом: а кто же я? Нет, нет, вы ошибаетесь, я вас не знаю.

ЛЕОНАРД соглашается, мол, хорошо он ее не знает, его-то нельзя не знать, ведь собрались здесь, если не чествовать его, во всяком случае, поглязеть на меня.

ЭСТА В МАСКЕ: О, да, обдавая его всего холодом.

ЛЕОНАРД застывает, словно схваченный крещенским морозом, весь в инее или во льду, что издает звон.

Диана в чудесной полумаске Аристею:

- Что вздумалось разыгрывать вам здесь? Вы у полиции уже на мушке, жандармы явятся без промедленья.

Аристей смеется:

- Не мы разыгрываем публику, прообразы ее исканий вышли наружу с новым обращением…

- Мы погружаемся в средневековье?

- Скорей в закат эпохи Возрожденья в России, так неузнанной еще…

ЭСТА В МАСКЕ, выражая великую грусть и печаль в простых шагах, как искуснейшая балерина: а знаешь ли ты, за время твоих странствий боги Греции умерли?

ЛЕОНАРД, делая высокие прыжки вокруг: как! Боги Греции умерли?!

ЭСТА В МАСКЕ, убегая от него: неужели нельзя было хоть изредка возвращаться на родину? Ты мог забыть несчастную Психею, но родину и ее богов - как? Это не проходит даром. Твоя душа претерпела изменения. Желая добра, ты служишь злу. И вот ты являешься Сатаной, в ком люди видят врага рода человеческого. Зачем тебе чужая личина? Славы она тебе не принесет. А хулы и клеветы и за Эротом тянется бесконечно.

ЛЕОНАРД, делая в крайнем отчаянии и восхищении ряд головокружительных прыжков: О, Психея! Премудрая, милая, божественная! Упреки твои справедливы. Ужасно, если я первопричина гибели богов!

Аристей показывает Леонарду на неведомо откуда взявшийся остров из южных морей, с кипарисами, неподалеку от берега.

Голоса из публики:

- Что это там? Мираж? Фата-Моргана! Что происходит? Это представленье?

Возникает, как на сцене, каменистая возвышенность с разрушенным храмом, с остовами колонн под голубым небом полуденного края, куда Леонард переходит, казалось, по валунам. На склоне холма и в воде всюду лежат груды удивительных камней - туловища, ноги, головы, руки беломраморных статуй.

Диана в маске, хватая Эсту за руку, словно боясь, что та последует за Леонардом, Аристею:

- Что дальше? Вас ведь схватят вновь.

Аристей, смеясь, радуясь нежданным приключениям:

- На остров никто не вступит, кроме нас. Прощайте!

Голоса из публики:

- Полиция! Дворцовая охрана. Комедианты! Доигрались! Боже!

На дорожке среди сосен показывается конная полиция… Аристей, не касаясь ногами поверхности воды, перебирается на другой берег, и остров из южных морей исчезает, как корабль в сиянии вод и небес. Публика, словно очнувшись от наваждения, разбегается. Диана и Эста, как зачарованные, в масках, стоят у моря.


2

Разрушенный храм. Остовы колонн, часть стены и пол, покрытый слоем земли и заросший кустами, - все здесь обвито плющом, выпускающим новые побеги и цветы как будто на глазах.

Леонард находит в густой траве статую сатира, который, впрочем, может сойти за Диониса или Пана, и вносит ее в храм.

Знатная дама с сопровождающими ее особами, одетыми если и проще, но во всем подстать ей, наблюдают за юношей, посмеиваясь одинаково и заговаривая разом, как Хор из трагедии, а роль предводительницы Хора берет на себя Левкиппа, как зовут знатную даму.

Хор женщин:

- Откуда взялся он такой, с прозваньем, которое нам лучше и не знать. Поверим ли Асклепии- колдунье? Он демон? Разве страшный так уж очень?

Левкиппа, стараясь быть посерьезней:

- Но демон ведь лукав, не забывайтесь. Как искуситель Евы, он обрел над нами, всеми женщинами, власть, погибельную для души и тела, сладчайшую и горькую, как смерть.

Хор женщин:

- Вы правы, да. Но стоит поразмыслить, как ясно нам, что гибельная власть Эрота милого одна желанна и сладостна настолько, если даже ввергает в горе и приводит к смерти.

Левкиппа:

- Ну, что ж, бегите в горы к тем несчастным, вообразившим, что они вакханки, и пляшут, скинув платья, исступленно под дудки пастухов в рогах сатиров.

Хор женщин:

- Не о Дионисе ведем мы речь. Уж лучше с юношей заговорите. Как видно, он бездомный, - приюти! Пускай с собою нет ни стрел, ни лука, уж отблагодарить найдет он способ.

Левкиппа недовольно:

- Смеетесь вы? В языческие басни я верить не должна.

Хор женщин:

- Но отчего же? Они ничем не хуже притч и сказок из Библии, преданий старины соседних стран, не Греции, увы!

С гор несет эхо: «Эвое!»

Левкиппа смотрит на склоны гор с любопытством:

- Все тянет вас одеться в козьи шкуры, обвить венками головы, запеть и заплясать, вопя: «Воскрес Дионис! Воистину воскрес!» И: «Эвое!»

Хор женщин:

- Левкиппа, удержав нас от безумств, была права; из города несутся, как на охоту, всадники и псы.

Левкиппа с тревогой:

- О, юноша, кто б ни был ты, укройся!

Леонард приветливо:

- О, госпожа, я здесь не для того, чтоб прятаться. И от кого ж, скажите?

Левкиппа, показывая рукой в сторону:

- Правитель города и стража злая, в бесчинствах озверевшая совсем. Не миновать беды. Облава будет на женщин, упоенных сладострастьем свободы, счастья на земле весенней, безумных и веселых, но гонимых, как боги Греции и изваянья.

Леонард, взглядывая на горы, с изумлением:

- На празднество явился сам Дионис в венке из винограда и с тимпаном, и с тирсом, что увит плющом в цвету! Куда же страже - против сына Зевса?

Всадники останавливаются у храма; правитель приветствует знатную даму настороженно. Звуки флейты и возгласы вакханок разносятся над долиной горной речки.

Правитель угрюмо:

- А это кто? Там что еще такое?! - Части стражников знаком велит помчаться в горы.

Леонард, вскарабкиваясь на высокую сосну:

- Могу сказать, что происходит там.

Правитель:

- Что видишь там, как на духу, поведай!

Леонард:

- Сплетают женщины венки и пляшут; иные на деревьях, точно я, сидят, без страха выпасть, словно птицы, и желуди, морозцем схваченные и ныне сладкие, едят, как дети.

Там много и детей, им праздник - в радость.

Правитель, бросая взор на женщин:

- Какой же нынче праздник, черт возьми!

Леонард:

- Там празднество в честь бога, что страдал и умер, и с весною вновь воскрес.

- Да ты о ком? О сыне Божьем?

- Да. О сыне Зевса.

Правитель с удивлением:

- Как! Не о Христе ты? О сыне Божьем, что страдал и умер, чтобы затем воистину воскреснуть?

Леонард:

- Многоразличны божества и схожи.

Правитель:

- Эй! Нет богов, один есть Господь Бог.

- А сын его?

- О нем я говорю.

- Ну, значит, их уж два. И Дух святой.

- Известно, троица. В трех лицах Бог!

Леонард:

- Как Будда многорукий, многоногий?

- Какой еще там Будда? Нет такого!

- Многоразличны божества и схожи. Я о Дионисе, чей праздник ныне, и сам он с тирсом водит хоровод из пляшущих сатиров и вакханок.

Правитель грозно:

- Эй! Не рассказывай-ка басни мне о вакханалиях. Отсюда вижу: бесстыдство и разврат средь бела дня. Ночей им мало. Ведьминский шабаш!

Схватить Диониса! А женщин этих как ведьм с отродьем истребить огнем.

А ты слезай-ка. Не могу взять в толк я, кто ты, язычник или еретик? Но по всему Диониса поклонник, смутьяна и развратника, который за бога выдает себя. Слезай!

Леонард, рассмеявшись свысока:

- Не смей приказывать, я не мальчишка. Язычники и даже христиане, что рушили прекраснейшие храмы, по мне вы варвары. Я же эллин!

Вам красота неведома. Природа для вас всего лишь юдоль скорби… Жизнь - бесценный дар - для вас лишь суета.

Влечет вас будущая жизнь, спешите! Зачем чините суд над всеми, кто своих богов чтит свято и поныне?

- А христиан преследовали мало?

Показываются три всадника из-за деревьев, один из них - Аристей в козьей шкуре, с венком из винограда на голове. Правитель спешивается, то же самое делает Аристей.

Правитель отдает приказание:

- Чтоб не было недоразумений, как с юношей, что на сосну взобрался, скажу я прямо, арестован ты. Теперь же отвечай, как на духу, кто ты и что ты делал среди женщин?

Аристей (как Дионис):

- Я арестован? Не смеши, Пенфей!

Правитель:

- Меня зовут не так.

- Так будешь им, преследуя Диониса и женщин, среди которых, знаешь, мать твоя.

- Ты лжешь! Связать Диониса к сосне, дровами обложить и сжечь смутьянов. - Стражникам. - Вы возвращайтесь в лес с моим приказом: собак на ведьм, всех изловить, изрезать…

Стражники:

- Все будет сделано. А матушка?

Правитель:

- Когда она в безумье впала тоже, пусть первая запляшет, как в Аду! Все видит Господь и простит он нас!

Хор женщин:

- Пенфей! К тебе пристанет это имя. Остановись! Затеял с кем войну? Никак в тебя вселился Сатана. Недаром предки славились твои жестокостью; твой дед ведь был пиратом, отец же - кондотьером, объявившим себя врагом и церкви, и Христа.

Разграбив Грецию, как чужеземцы, семья твоя взяла на откуп город; теперь размахиваешь ты мечом за веру ли Христову, трудно верить.

Раскаявшийся грешник церкви люб. Замаливай грехи отца и деда смиреньем и молитвою, не кровью!

Правитель:

- Я поступаю, как угодно Богу. Ведь он принес не слово нам, а меч. И вам я не советую бросаться словами - языков лишитесь разом.

Хор женщин:

- О, юноша! Сейчас он вниз сорвется. Что там такое видишь ты, скажи?

Леонард:

- Закалывают пиками детей и женщин; тут же в бешенстве собаки тела их рвут на части; кровь струится, что дождь над грудой туловищей, ног, как боги здесь повсюду. То охота на женщин бедных лютого зверья.

Правитель:

- Эй, замолчи! Уж лучше помолись-ка, пока не поздно. В Ад ведь угодишь. А там идет святое, знаешь, дело - охота настоящая на ведьм! - Подает знак поджечь костер вокруг сосны.

Аристей, привязанный к сосне; Леонарду:

- Приветствую тебя с началом странствий! Огонь займется, спустишься сюда, развяжешь руки мне, и мы спасемся, во пламени поднявшись до небес.

Костер разгорается со всех сторон, пламенем охвачена сосна; юноша падает вниз, как вдруг две фигуры, явно демонские, взлетают ввысь, и мгновенно поднимается буря, с брызгами дождя, и все погружается во тьму, с проблесками молний на все небо.


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ