Увидев это, Айдал понял, что не готов оставить свой род проклятым ради пары монет. О нет, его дети будут жить, даже если он здесь умрет, боги не допустят поругания.
Выхватив свой топорик, он напал на одного из воинов.
— За Вотана, — прозвучал клич Айдала. Удар был неожиданным с его стороны и пришел в подмышку, прорубив хлипкую кольчугу.
Еще, еще я всех убью, я спасу свой род от проклятья. И Айдал вновь пошел в атаку, только ближайший воин уже был готов и принял удар топора на свой щит, а следующим ударом вспорол брюхо проводнику.
Проводник же, рухнув на землю, одной рукой пытался удерживать вываливающуюся требуху из живота, а другой указывал на небо. Его глаза застилало пеленой смерти. Сам же Айдал в этот момент не испытывал боли, а перед своим взором он видел валькирию Гель.
«Я не проклят, я не проклят, Вотан, я иду к тебе», — шептали его губы.
После того как сопротивление было уничтожено, а все камни сброшены на землю, священник подошел к Адлару:
— Что кричал этот демонопоклонник? — он кивну на мертвого жреца. — А то я плохо разобрал.
— Ха, ха, как всегда, проклинал и обещал кару своих богов. Ваш же бог нас защитит?
— Истинная вера защитит, сын мой, только истинная вера является спасением для заблудших душ, — и перекрестил Адлара, а тот лишь поморщился от этого и взглянул с неодобрением на священника.
А тем временем кровь убитых, которая вытекла на землю, слилась в маленький ручеек и проложила свой путь к одному из алтарных камней, сброшенных со своих мест. И как только капля задела один из них, они все вспыхнули словно призрачным огнем.
— Что это? — священник видел такое впервые, он впал в ступор. Воины Адлара начали перешептываться и осенять себя языческими символами. Бросив на это взгляд, он сделал себе зарубку в памяти: надо будет вновь провести с ними молитву и рассказать об истинной вере. Ох и тяжело ему нести свет в этих диких местах, полных варваров.
Приблизившись к одному из камней, что продолжали пылать, он не рискнул прикоснуться. Явно демонские проделки, но истинная вера все равно сильнее.
— На огонь похоже, только странный какой-то, — прошептал он себе под нос. И, немного прикрыв глаза, начал читать молитву об изгнании зла.
А призрачный огонь с каждым мгновением набирал силы и в итоге охватил всю вершину холма. И, вспыхнув в последний раз, он не оставил на вершине ни мертвых, ни живых, ни срубленного священного древа, ни зеленой травы. Все было поглощено мгновенно, и люди не успели даже закричать, прежде чем обратились в пепел, как и все остальное. Осталась лишь лысая верхушка холма, с камнями, лежащими на ней, и все это покрывал слой пепла.
Глава 1
Сидя на поваленной березе, я размышлял о случившемся и пытался собрать в кучу все, что до этого раскидал.
— Ну что же, Александр Кащапов, он же Кащей, что делать будем? Или лучше поинтересоваться у Яромира сына Велерада, внука Деяна, правнука Рознега и еще раз пять или шесть своих пра-прародителей? И это все один и тот же человек, как замечательно.
Радость-то какая, к нам Мойша приехал, а у нас кушать нечего. Ситуацию примерно так и можно описать.
Воздев к очам, длани свои.
— Тьфу, твою же душу. Какие очи, какие длани. Что я несу? Главное, трястись эти длани перестали, и то хорошо.
Хотя, когда только пришел в себя, озноб был жуткий, и колотило меня нещадно.
А перед взором силуэт сокола сквозь деревья виднелся. Когда зрение пришло в норму, понял, что это не сокола полет, а прыжки глухаря с ветки на ветку, да еще и толстого такого, я бы даже сказал, откормленного. Да и, оглядевшись, подумал, что странность сплошная вокруг, а не лес. Чувствовалось лето, а трава вокруг желтая, сухая была, местами осыпавшаяся прахом, да и деревья такие же с порыжевшими и опавшими листьями, а ближние и вовсе без них. Черные и сухие стволы деревьев, словно высушенные, а вот на земле вокруг парочка трупиков животинок лежала. Только глухарь беззаботно прыгал с ветки на ветку.
Явно не в доброе место занесло, хотя для Кащея, может быть, самое оно.
Когда выбрался из оврага, пару десятков метров прошел по такому же лесу, а потом вдруг как будто граница была между жизнью и смертью. Один шаг — и я в абсолютно живом и нормальном лесу. Оглянувшись, видел пятно мертвого леса вокруг оврага, из которого выбрался, словно кто-то обвёл его огромным циркулем, и все, что было в этом круге, умерло. Лишь несколько пичуг, не обращая внимания, пролетели это пятно насквозь, уносясь дальше в лес.
Я же постарался место получше найти, вот и сижу на поваленной березе, возле ручейка, думу думаю.
И вот, с одной стороны, я мертвец, так как умер как Александр Кащапов, он же Кащей, это я прекрасно помню. А с другой — я глупый несмышленыш, грамоте не обученный, да и со всех сторон мужчиной еще не считаюсь. И вообще, о мире мало знающий, вот о соседях в ближнем городище — это пожалуйста, это да, это ценная информация. А вот мысль, какая година, так и начинаются всякие воспоминания, что вот совсем недавно, вот прям вчера, лет так пятнадцать назад, схлестнулись али бучу устроили наши соседи то ли с немцами, то ли с саксами, то ли с маркграфом каким.
Это я еще вроде в себя пришел, и голова не болит, даже мыслю вроде адекватно.
Воздев к очам, длани свои.
— Тьфу, привязалось.
А сам я больше жив, чем мертв. Хотя, когда в себя пришел, знатно испужался.
Вот только ощущения весьма странные, интересно, шизофреники себя так же чувствуют? Вот я Александр и я же Яромир, и ко мне как к Яромиру пришли воспоминания о былом, об Александре. Вот только нахожусь явно в далеком прошлом.
Я, конечно, слышал, да и читал о случаях, когда люди вспоминали свои прошлые жизни или реинкарнации, но там было вперед во времени, из прошлого в будущее, а не наоборот. А здесь из времени, которое еще не наступило, реинкарнация в прошлое. Однако. Из прошлого в будущее, из будущего в прошлое, машина времени какая-то. Что же получается, что для души не существует понятия времени и можно переродиться в совершенно любом отрезке времени. Странно, даже таких теорий не слышал. Несмотря на всю странность, оставим эту теорию, это теория и только. По крайней мере, я помню ту свою жизнь и эту одновременно, и это факт.
Вот только у Яромира отец владеет эрё. Не очень-то похоже на слово воздух, а вот на слово аэро очень даже, да и звучит почти так же.
Хотя это слишком громко сказано, что владеет воздухом. Да, может им повелевать несильно и немного, паруса ветром надуть и гнать корабль, да человека порывом оттолкнуть. Прадед может лекарем считаться, прикосновением руки раны заживлять, небольшие, но может ускорить лечение. Да и я кой-чего могу, не как прадед — раны заживлять, слабоват для этого, если пару царапин только. Да и как отец не могу порывом ветра человека с ног сбить, но уж в жаркую пору освежающим ветерком себя обдать способен. Какая прелесть. Это я и у себя мог, угли для шашлыков в мангале раздувать, например. Вот только это ко мне пришло уже после двадцати, а точнее, даже позже, но точно в девять лет я не был на это способен.
Способности у нас явились где-то в конце двенадцатого года, вроде почти под самый новый год, хотя и до этого какие-то слухи ходили. Но официально признали именно в том году, а вот до этого ничего такого не было. И самым ценными считались способности лекаря, лечить, как прадедушка Рознег, полноценно не могли, а вот способствовать выздоровлению и скорейшему заживлению — это да, это пожалуйста, иногда и раны небольшие затворять. Всего лишь направляя свою силу, даже стабилизировать тяжелого пациента могли. Статей и передач, как и различных роликов на эту тему, много было. Вот уж кому повезло, раз — и в дамках. И за работу свою денег хороших просили. Помню, ценник какой мне озвучили за операции с их участием и почти гарантировали успех восстановления ноги. Бизнес, и ничего лично, а они даже не медики и никаких клятв не давали, да и немного их было, на всех не хватало.
Хотя мне-Яромиру сейчас годков четырнадцать, и думаю, способности еще усилятся.
Огляделся еще раз на окружающий лесок:
— Разгар липеня[1], душновато, а экзамен на зрелость и все нормы ГТО у меня будет в назменовати ревуна[2].
Я же задумался над только что произнесенным, вроде слова получились смешанными, но думал-то я как обычно на своем родном, в привычном ритме, и о месяцах июле и сентябре, а вышел липень да ревун.
— Ярило, свети присно.
Однако, у меня что, переводчик, или думаю на одном, а изъясняюсь как принято здесь, как привык Яромир. Надо попробовать нормально сказать.
— Солнце светит всегда, — немного напрягшись, сумел. Попробуем еще раз.
— Сыроядец, — варвар, понимаю, однако.
Соответственно, изъясняться и понимать я вполне смогу, здесь проблемы нет. Это же просто прекрасно и замечательно.
Ощущение весьма двоякие, конечно, отторжения никакого, я — это я, я Яромир и я Саша. Это хорошо, это еще не клиника.
Жил юный Яромир, готовился перейти из статуса юный пионер в статус юный комсомолец. А тут бац, и вспомнил, что он был когда-то злобным капиталистом и долго был, намного дольше, чем пионером. И сейчас смотрит на все со злым оскалом этого самого капитализма вокруг себя. Вот только не попасться бы мне в руки уже тех самых опытных коммунистов, разговоров, наверно, со мной о мировой политике вести не будут, а зачем молодёжь портить и смущать, зачем? Вон речка близко, да и море варяжское, утоп парень почти случайно, а главное, сам. Как утоп, спросят мои родичи? Совсем утоп, совсем намертво. Если сами раньше не прикопают.
Это я утрирую, конечно, но чем меньше ко мне вопросов будет, тем лучше.
И мой ответ «я вас не помню, совсем не помню, камнем по голове прилетело» здесь не пройдет. В миру живем, в обществе то есть, все и везде на виду у соседа у родича, у друга. И очень сильно надо будет учитывать мой опыт Яромира и так же в большинстве случаев реагировать. Вот только вопрос, смогу ли я?