А воскресенья и подавно не похожи одно на другое. Отличаться они начинают ещё с субботнего вечера; ещё в субботу вечером чувствуется, что это воскресенье будет совсем не такое, как прошлое.
— Завтра воскресенье, — говорит папа в субботу вечером, — я думаю, нам с тобой надо сходить куда-нибудь, где мы ещё ни разу не были.
— А где мы ни разу не были? — спрашивает Единственный Мальчик В Европе, Который Ест Суп Без Уговоров.
— Мы ещё не были в ресторане, — говорит папа.
— Были, — говорит Единственный Мальчик В Европе Плюс В Южной Америке, Который Иногда Всё Же С Уговорами Ест Суп. — Как раз в прошлое воскресенье были. Ты забыл? Там не нашлось соломинки для соков.
— Тогда пойдём в кино, — говорит папа.
— И в кино мы уже были, — говорит Единственный Мальчик В Европе Плюс В Южной И Северной Америке, Который Хоть Иногда И С Уговорами, Но Всё Же Ест Суп. — Мы смотрели фильм про лошадей, очень грустный фильм, там жеребёнок упал в пропасть, но ты мне сказал, что он не настоящий, а картонный.
— Хорошо, — говорит папа, — я уже знаю, куда нам пойти. Мы полетим на самолёте, или поедем на самокате, или ещё на чём-нибудь, только без остановок, и сойдём в конце.
— В каком конце?
— В одном или в другом, конечно. Откровенно говоря, мне больше нравится другой конец, но я ничего против не имею, если ты хочешь не в другой.
— Я тоже хочу в другой.
— Очень рад, — говорит папа, — такой счастливый случай, мы оба сойдём в одном месте.
И на следующее утро, в воскресенье, они одеваются, смотрятся в зеркало, мама прыскает их одеколоном «Лаванда», проверяет, не забыли ли они взять носовые платки, предупреждает, чтобы не опаздывали к обеду, и вот они садятся в самолёт, или на самокат, или ещё на что-то, что едет без остановок, скажем, на автобус номер сорок, и сходят на другом конце.
— А что мы здесь увидим? — спрашивает Единственный Мальчик В Европе Плюс В Южной И Северной Америке, Плюс В Африке, Азии И Австралии, Которого Не Принуждают Есть Суп.
— Что увидим, то и увидим, — говорит папа. — Может, встретим мастера Фокус-Покус, а может, и не встретим, вернее, встретим, да не узнаем. Мастер Фокус-Покус каждое воскресенье выглядит по-разному. То он с бородой, то вообще даже не представляет, что это такое, словно бород и на свете нет. Иногда у него чёрные глаза и так он грозно смотрит, что с ним и по телефону разговаривать побоишься, а в другой раз он выбирает себе голубые глаза, и тогда он добрейший человек на земле. Можешь садиться на него верхом, дёргать за нос, воткнуть ему за ухо карандаш или растянуться в тени его усов и читать свой журнал «Луминицу». Он тебе ни словечка не скажет, только чихает иногда. Это уж, извините, его право. Чиханье не запрещается, хотя оно и похоже на автомобильный гудок, но это к делу не относится.
— Я что-то не вижу его, — говорит Единственный Мальчик и так далее…
— Давай зайдём в этот ресторанчик, я выпью пива, а ты — фруктовый сок, и подождём его.
Они заходят в летний ресторан. Папа пьёт пиво, а мальчик — сок, и ждут мастера Фокус-Покус. Но он не появляется.
— Наверное, он занят, — говорит папа. — Я забыл тебе сказать, что он очень занятой человек. Если приложишь ухо к его груди, ты услышишь короткие гудки, как в телефоне, когда наберёшь номер, а он занят. Но должен тебе заметить, что мастер Фокус-Покус и для кино находит время. Он страшно любит фильмы для детей, просто жить не может без них. И вот почему: хоть он и взрослый, ему всё хочется быть маленьким, каким он был когда-то давно. Знаешь что? У меня есть одно предложение: давай заплатим за пиво и сок и пойдём в кино.
Они платят за пиво и сок и отправляются в кино. Во время сеанса им уже не до мастера Фокус-Покус. У них другая забота: ничего не пропустить в фильме, надо ведь маме потом рассказать. Вспоминают они про него, только когда всё кончается и они выходят на улицу.
— Не пришёл он, — говорит мальчик, Единственный Мальчик и так далее…
— Ничего, — говорит папа, — не велика трагедия. Он много потерял, не мы.
Ни мальчик, ни папа не думают, что он им встретится в следующее воскресенье. Ни одно воскресенье не похоже на другое. В будущее воскресенье они станут искать кого-то ещё. Кого — они пока не знают, но узнают в субботу вечером, когда воскресенье только-только начнёт проглядывать, когда его чуть-чуть только видно, один кончик носа и больше ничего, но оно будет, это точно, и будет совсем другое, всегда другое.
Октав Панку-ЯшПОЕЗД МЧИТСЯ К ГОРАМ
Поезд мчится к горам. Он ездит туда каждый день и хорошо знает дорогу.
Из купе выходят двое мужчин. Высокий достаёт из верхнего кармана куртки карандаш. Повертев его в руках, долго стучит неочиненным кончиком по ногтю, потом суёт его в рот и наклоняется, чтобы ему дали прикурить. Второй, поднявшись на цыпочки, протягивает руку к карандашу, щёлкает пальцами и спрашивает:
— Зажглась?
— Да, благодарю вас, — отвечает высокий.
— Это отличная зажигалка, — замечает низенький.
— Иностранная марка?
— Я о зажигалке, а вы почему-то о марках…
— Нет, я тоже о зажигалке: в том смысле, что не куплена ли она где-нибудь в Попугалии или, скажем, Гиппопотамии…
— Это подарок. Я не знаю, где её купили.
Высокий с наслаждением курит: вытягивает губы и выдыхает понемногу дым.
— Колечки делаете? — спрашивает низенький.
— Ага!
— Сколько же их получается?
— Я стараюсь выпустить штук сто, — отвечает высокий. — Бывает, и перевыполню норму, но это не беда.
— Вы всегда перевыполняете норму, — замечает низенький, но это, кажется, относится не к колечкам.
— Что верно, то верно, — соглашается высокий и тоже думает не о колечках.
Потом они опускают стекло. Высокий проверяет, нет ли в коридоре сквозняка, оглядывается и говорит:
— Тут хорошо. А свет-то какой!
Низенький удивлён:
— Почему светом называют две разные вещи?
Кто-нибудь другой, может, и не понял бы, попросил бы уточнить, но высокий всегда всё понимал без всяких объяснений.
— Даже не две, а больше: и вид освещения, и земной шар, и человеческое общество…
— Как жучки, — замечает низенький. — Одни живут в земле, другие — в электропроводке…
Некоторое время они молча смотрят в окно. Поезд едет и едет. Гор ещё не видно, но оба знают, что поезд каждый день проделывает эту дорогу и сегодня тоже обязательно привезёт их к горам. Мимо них по коридору проходит белоусый старик в белом колпаке и белом переднике. Он звонит в колокольчик.
— Что это он трезвонит? — спрашивает низенький.
— Приглашает в вагон-ресторан. Обед готов.
— А я ещё совсем не проголодался.
— Мы и не собираемся идти.
— А вдруг обидится?
— Ничего. Мы скажем, что захватили с собой бутерброды с солнцем и ветерком. Когда проголодаемся, будем их есть.
— У нас ещё пирог с клубникой.
— Ну, про это мы не скажем, — говорит высокий. — Не станем же мы открывать все наши тайны. Хватит и того, что они уже узнали.
— Правда, так лучше. Давайте считать столбы.
— С удовольствием. Мне это занятие всегда нравилось. Телеграфные столбы удивительно добродушные существа, охотно позволяют себя считать, — отвечает высокий.
— Начинаю я, — говорит низенький. — Один…
— Два…
— Три…
— Пять…
— Извините, но вы пропустили «четыре», — замечает высокий.
— И совсем не пропустил, — отвечает низенький. — Я только хотел сказать «четыре»…
— Пять…
— А «пять» я уже сказал, — поправляет низенький. — Назовите другое число, если знаете…
— Я много знаю. Например, шесть…
— Тысяча четыреста семьдесят и одно яблоко… и ещё галоша… и перо!
— При всём моём глубочайшем к вам уважении, — говорит высокий, — позвольте заметить, что такого числа нет в природе.
— А я его понарошку придумал, для смеха.
И оба смеются.
Поезд делает остановку на маленькой станции. А может, это вовсе и не станция, а полустанок. Справа виден цветник, посреди него — колодец.
— Это глубокий колодец? — спрашивает низенький.
— Понятия не имею, — отвечает высокий.
— А что, если вырыть такой глубокий колодец, чтобы и дна у него не было?
Высокий думает, как лучше ответить. Но он зря старается.
— Буза это, — сам себе отвечает низенький. — Лучше заняться чем-нибудь другим.
— Например?
— Откуда я знаю? Например, делать тракторы, как вы. Я тоже хочу делать тракторы. Только мои будут голубые. И поменьше.
Ткнув пальцем в сторону цветника, он спрашивает:
— А что означают эти буквы из цветов?
— МИР.
— Я эти буквы везде видел.
— Такое уж слово, нужное всем.
— И нам тоже?
— Нам особенно.
— Тогда давай напишем его в нашем саду. Я сам всё сделаю, если ты научишь, — говорит низенький, не замечая, что перешёл на «ты».
Не замечает и высокий.
— Обязательно сделаю, если научишь, — уверяет низенький. — Я уже знаю буквы «И» и «П».
— А «П» тут ни при чём.
— Может, и при чём, — возражает низенький. — «П» тоже может пригодиться…
Паровоз даёт короткий свисток, поезд трогается с места и катит к горам. Низенький, повернувшись и прижав нос к стеклу в двери купе, всматривается.
— Обманула нас, — говорит он. — Мы ей велели спать, а она читает.
— А мы разве не обманули её?
— Как?
— Она уверена, что я курю, а я вот взял себя в руки и не курю.
— Правда, — замечает низенький. — Мы просто стоим и говорим. А я тебя очень люблю.
— Вот как? — смеётся высокий. — Признаёшься при всём честном народе?
— А тут никого нет. А то я бы не сказал.
— Почему?
Низенький делает вид, что не расслышал. Приставив ладони биноклем к глазам, он всматривается в даль. Там уже видны очертания гор.
— А в горах есть дома? — спрашивает он.
— Есть, конечно. Горные хижины…
— Они похожи на дома?
— Это и есть дома, только называются горными хижинами.