— Как глупо! Если дома, так пусть называются домами.
— Ты уж прости их. В следующий раз они исправятся.
— В следующий раз… Только и слышу про следующий раз! Скажи лучше, в горах водятся волки?
— Осталось несколько штук.
— Злые?
— Не то чтобы очень. Но если проголодаются, так лучше с ними не разговаривать, даже по телефону.
Дверь купе неожиданно открывается, и женский голос спрашивает:
— Что вы там делаете, дорогие товарищи? Ссоритесь?
— Разумеется, — отвечает высокий.
Низенький молчит. Он следит за пролетающими мимо столбами. Потеха с ними… Когда он их считает, то после третьего всегда следует пятый, а после восьмого — двести семьдесят шестой. Только когда за дело берётся папа, счёт выходит точный. Но это неважно. Двое мужчин стоят рядом, и им хорошо. Поезд мчится к горам. Скоро они туда приедут.
Ионел ТеодорянуПЕРВОЕ МАРТА
— Вставайте, сони, весна пришла! — будит их голос мамы.
В печи уютно потрескивает огонь.
Мама склоняется над кроватями детей. От неё пахнет утренней свежестью, словно окно распахнули; верно, она только что со двора — кормила крошками воробьёв.
— Скорее, вас ждёт весна.
Дети моргают, зевают, потягиваются. Они ещё не проснулись. Но весть, которую принесла мама, наполняет их ликованием. Они вскакивают с постелей, набрасывают толстые пикейные халаты, суют ноги в тапочки, потом снова по очереди зевают и потягиваются, откинув назад головы, и кажется, будто сон у них за спиной, точно капюшон, который едва успели откинуть.
Мама ведёт их в столовую, где на столе уже поёт самовар. Она смотрит на детей, улыбается и прячет за спиной руки.
— А теперь будем тянуть на счастье.
Что же это прячет мама?
Дети смотрят друг на друга. Они знают: сегодня не день рождения, не рождество, не Новый год — эти праздники уже давно позади и их придётся ждать ещё долго-долго. Так что же? Со двора доносится воробьиный гвалт. Воробышки сгрудились на карнизе и галдят, как младшие классы на перемене.
Дети вопросительно смотрят на мать. Та в ответ хитро улыбается.
Потом она спрашивает:
— Кому мизинец левой руки?
— Мне, — отвечает младший, протягивая руку.
Левая мамина рука медленно высовывается из-за спины. На её мизинце на красно-белом шнурке покачивается марцишор.
— Марцишор! Марцишор! — распевает младший, прыгая на одной ножке.
— Это свинка, — говорит мама.
— Она серебряная?
— Конечно, серебряная. Ну, а теперь, кому правый мизинец?
— Мне! — кричит средний.
И получает уточку, тоже серебряную. А старшему достаётся лягушка.
Глаза у всех троих светятся счастьем. Ещё бы! Шнурок сплетён из белой и красной шёлковых нитей, на концах — пушистые кисточки, белая и красная. А свинка, лягушка и уточка такие маленькие! Мама отдала им коробочки из-под марцишоров. Теперь у каждого зверя свой домик из глянцевого картона с подстилкой из цветной ваты.
Мама надела им марцишоры на шею, и весёлая процессия вошла в столовую, где их ожидал самовар, горячее молоко и рогалики с маслом и мёдом.
Дети жуют рогалики, запивают сладким чаем, но глаза их то и дело устремляются вниз, на марцишоры.
— Ты — свинка, я — утка, а мама — лягушка, — говорит старший.
— И все мы серебряные!
— Мама, а зачем дарят марцишоры?
— Так уж у нас повелось отмечать приход весны.
— Значит, сегодня пришла весна?
— Конечно, ведь сегодня первое марта.
— И зимы больше нет?
Мама кивает головой:
— Зима кончилась.
— Ура! — кричат дети.
Сегодня они умылись и оделись гораздо быстрее, чем обычно. Ведь на дворе их ждёт весна. Долой шубы и валенки, долой рукавицы. Да здравствуют свинка, лягушка и уточка!
Дети готовы уже бежать во двор, но голос матери настигает их у дверей:
— А шубы?!
— Ведь весна, мамочка!
Но мама решительно преграждает им путь:
— А ну-ка, быстро! Надевайте шубы, шапки, валенки и рукавицы!
— Но ведь…
— Поглядите-ка на улицу!
Мамин палец указывает на окно. Дети по очереди прижимаются носами к запотевшему стеклу.
Большой сугроб так никуда и не ушёл со двора. Он стоит, как стоял всю зиму, — так стоят волы, которые привозят из деревни дрова и кукурузу: «Но! Трогай!»
— Мама, но ведь ты же сама сказала, что пришла весна!
— Да, по календарю, но на дворе пока ещё зима.
Губы у ребят надуваются, ноги тяжелеют, они мрачно переглядываются и прячут свои марцишоры.
— Что вы? Может, раздумали идти гулять?
Раздумали.
Ребята сидят на ковре, спиною к окнам, и смотрят на огонь.
Календарь на стене показывает: первое марта. Что ж ты обманываешь?
Мама не видит, как лист календаря летит в печь и наказан золотыми саблями пламени.
Тител КонстантинескуЕГО ДРУЗЬЯ
Стояло тёплое лето. Маленький мальчик часами играл один на завалинке, а взрослые занимались своими делами. У малыша бывало немало забот и огорчений: то он упадёт и ушибётся, то его больно клюнет сердитая наседка. Тогда мальчик горько плакал. И мама, бросив все дела, бегом бежала к нему.
А иногда соседи помогали ей утешать малыша.
Но с некоторых пор мальчик почти совсем перестал плакать. А почему? Этого никто не знал. Больше того, он не только редко плакал, но частенько сидел один и смеялся.
— Что это ваш малыш смеётся? — удивлялись соседи.
— Ей-богу, не знаю, — отвечала мама, — хорошо, что смеётся: пусть лучше смеётся, чем плачет! А то я и так с делами не управляюсь.
А случилось вот что.
Мальчик, как всегда, играл один и ушиб колено. На глаза его навернулись слёзы, но тут на колодезном вороте заскрипела бадья.
— Мальчик, а мальчик! Ты что плачешь? — спросила она.
Глаза мальчика сразу просохли. Лишь одна, одна-единственная слеза повисла, будто росинка, на ресницах, но тут выглянул солнечный луч и сразу высушил её.
— Погоди, я расскажу тебе сказку, сказку расскажу, — пробормотала бадья. И, покачиваясь, начала свой рассказ: — Жила-была большая-пребольшая собака. Она…
— Гав-гав! — раздался вдруг весёлый лай. — Что ты там про меня рассказываешь, гав-гав! Лучше я сам представлюсь!
Из-за сарая выбежал щенок:
— Здравствуй! Это я.
— Ну и что? Подумаешь, какая важность! Кто ты такой? Самый обыкновенный щенок, и больше ничего! — послышалось сзади.
Мальчик оглянулся и посмотрел на завалинку. Кто это говорит? Ах, это кошка! И какая важная — смотрите, как причёсывается да гостей намывает!
Щенок не обиделся, а рассмеялся:
— Ой-ой-ой! Какая ты рыжая! Где это ты так покрасилась?
— Это я рыжая? Лгунишка! Моя шубка белее снега!
— А вот и нет!
— А вот и да!
А вдруг щенок правду сказал? Кошка подбежала к колодцу и погляделась в бадью с водой: шубка её была бела как снег.
С досады, что её обманули, кошка сорвала одуванчик, который рос под забором, и сдунула с него пух на щенка. Пушинки попали щенку в нос — ему стало щекотно, и он закружился на месте, смешно подпрыгивая.
Глядя на него, малыш хохотал до упаду.
А в это время к нему слетел с крыши голубь:
— Глу-глу-глу, я рад, что тебе весело, глу-глу-глу…
А ласточка звонко прощебетала из своего гнезда под застрехою:
— Кивиц-кивиц! И я рада, что тебе весело! Кивиц-кивиц!
— Му-мууу! И я, и я рад! Му-мууу! — отозвался привязанный к забору телёнок.
Вдруг стало тихо. Тихо, как никогда. И, словно издалека, донёсся лёгкий шелест:
— Шш…
— Кто это шелестит? — спросила ласточка.
— Я, яблоневая ветка!
Все посмотрели на сад. Обременённая круглыми желтоватыми плодами, яблоневая ветка тихонько склонилась к мальчику.
— Подожди немного, совсем немного! Вот, взгляни на мои яблоки. Видишь? Они жёлтые. А теперь смотри внимательно: то, что ты сейчас увидишь, увидит не всякий.
И вдруг из-за трубы выглянул солнечный луч. Он скользнул по крыше и осветил яблоневую ветку.
— Здравствуйте, жёлтенькие яблоки! Я пришёл согреть вас, чтобы вы скорее поспели!
И солнечный луч прильнул к чудесным плодам. Яблоки порозовели.
Сперва один бочок, потом другой. В это время шли с озера утята. Самый шустрый утёнок, как обычно, крикнул яблокам:
— Как поживаете, жёлтенькие? Как дела?
— Мы уже не жёлтенькие! — ответили в один голос яблоки.
Утёнок присмотрелся и увидел, что яблоки и в самом деле стали алыми, как огонь!
— Но я… я не заметил, как вы поспели! — удивился утёнок.
— И я не заметила! — проскрипела бадья.
— И я! — промяукала кошка.
— И я! — пролаял щенок.
Яблоневая ветка засмеялась тихим смехом и показала па мальчика.
— Он один заметил, только он! — похвалила ветка малыша.
И вдруг на завалинке раздалась песня. Это пела мама: она пришла за сыном.
Яблоневая ветка умолкла. Умолкли и все остальные — и кошка, и щенок, и бадья. Только ласточка всё ещё кружилась над домом, да голубь, пролетая мимо мальчика, успел шепнуть ему на ухо:
— Завтра мы снова ждём тебя… Мы ждём тебя…
— Приходи же… — прощебетала ласточка. — Завтра я покажу тебе своих птенцов. Я буду учить их летать!
Глаза малыша светились радостью.
Вдруг он очутился высоко-высоко, под самым ласточкиным гнездом, — это мама взяла его на руки. Она стояла у калитки с малышом на руках и разговаривала с соседками.
— Какой у тебя славный сынок! — говорили они. — Весёлый, спокойный.
— Да, он хороший мальчик. Был бы только здоров, и пусть будут здоровы все дети! — отвечала мама.
Потом мальчик очутился ещё выше, почти под самым солнцем: это пришёл папа.
Тудор АргезиПАРОВОЗ И ВОКЗАЛ
Мы, родители, получили два очень ответственных поручения и сейчас из кожи вон лезем, чтобы их выполнить.
Баруцу мечтает стать машинистом и потребовал поезд, длинный поезд, сделанный для него по специальной мерке. Поезд должен быть высокий, нам до подбородка, а паровоз — самый настоящий, такой, который бежит по рельсам, потому что в нём горит огонь. Баруцу будет управлять паром, громко пыхтеть и давать гудки, приветствуя на своём пути все встречные станции. А останавливаться он будет, когда ему захочется выпить водички или что-нибудь съесть. Покатит он быстро-быстро, исколесит вдоль и поперёк всю страну и даже проедет по улице, где живёт дядя Сесис. Перед калиткой дома номер десять машинист даст громкий гудок. А если котёнок Шлёпанец захочет прокатиться на паровозе, Баруцу ему позволит, но пусть котёнок поостережётся: поезд мчится стрелой, и если у Шлёпанца закружится голова, то спрыгнуть он не сможет. Так что лучше ему сидеть дома за печкой.