площадки. Автобус вывернул на большую проезжую улицу, а Томми болтался, стоя одной ногой на самом краю задней площадки и балансируя другой, но он не мог втянуть мешок. Лямка врезалась в плечо, и мешок тянул его назад, а автобус набирал скорость. Внизу никого не было. В груди у него все напряглось, и началась сильная боль в шее. Затем лямка стала соскальзывать, она соскользнула вниз и задержалась на изгибе локтя. Томми сжал зубы и вцепился в поручень. Но тут его схватила чья-то холодная рука.
«Держись!» — закричала старуха-кондукторша.
Он с силой вдохнул в себя воздух. Кондукторша втянула его на площадку, и он остановился там, весь дрожа, опустив у своих ног мешок, не в состоянии произнести ни слова.
«Ах ты глупыш! — крикнула кондукторша. — Проходи внутрь, пока не вывалился прочь!»
Она помогла ему втащить мешок с площадки, и он свалился на боковое сиденье, оставив мешок на полу.
«И о чем твоя мать думает!» — сказала кондукторша.
Он вынул из брючного кармана деньги и вежливо сказал:
«Два с половиной пенса, пожалуйста».
В конце Ахамор-Роуд Томми сошел с автобуса: сначала он сам слез с площадки, а потом, снова надев лямку на левое плечо, стащил мешок. Он услышал двойное треньканье звонка, когда кондукторша дала сигнал водителю. Взбираясь по крутому подъему по направлению к Килмуир-Драйв, он сначала делал передышку примерно каждые 20 ярдов, но к середине подъема он отдыхал уже через каждые восемь или 10 ярдов. Наконец он остановился и втащился в первый двор; там он выпрямился, и мешок со стуком рухнул на зацементированную площадку. Он подождал с минуту, но никто не вышел поглядеть, в чем дело. Газеты в мешке сдвинулись, он поднял мешок и уронил его раз-другой, надеясь, что они примут прежнее положение, но они остались, как были. Во всем теле у него было какое-то странное ощущение. Он начал обход двора — черепашьим шагом, как при замедленной съемке. Он пощупал свое плечо, левая рука у него висела, как плеть. Доковыляв до крыльца, он сел на каменную ступеньку — вторую снизу. Потом он встал и потянул из мешка «Санди Пост», но когда он вытащил ее до половины, она застряла и дальше не вылезала; он потянул еще, но бумага порвалась. В конце концов он все-таки умудрился вытащить газету и, сидя на ступеньке, прочел отчеты о футбольных матчах.
Затем он проделал то же самое с «Санди Мэйл». Еще посидев, он просмотрел «Рейнолдз Ньюз», а потом встал, потирая холодный зад.
Первый двор он обошел за пять минут; потом он потащил мешок по тротуару к следующему двору. В конце двора, на верхней площадке, когда он засовывал в почтовый ящик свернутые в трубки «Пост», «Мэйл» и «Уорлд», за дверью залаяла собака, и он ободрал пальцы о створку ящичной щели.
Он пососал их, спускаясь по ступенькам. В третьем дворе он уже и не пытался засовывать газеты вглубь, он оставлял их так, что они торчали из щелей наружу. Потом он протащил мешок до середины расстояния между четвертым и пятым двором и оттуда разнес газеты по обоим. Теперь он уже обходил каждый двор за две-три минуты.
Когда он опорожнил добрых три четверти мешка, он заметил, что в торговом квартале открылась молочная лавка. Некоторые клиенты, которым он доставил газеты, заплатили ему сразу, так что он мог позволить себе выпить пинту молока и съесть кусок фруктового пирога. В табачной лавочке он купил маленькую пачку сигарет — на пять штук — и коробок спичек. Перекусив и перекурив, Томми рысью понесся по Килмуир-Драйв и закончил свой первый обход. У него осталось 12 лишних экземпляров «Санди Мэйл», но не хватало восьми «Санди Пост», и, кроме того, остались разрозненные листы из номеров «Обзервер» и «Таймс».
На долгом пути домой ему пришлось юркнуть в какой-то дворик и спрятаться там, когда он увидел, что навстречу ему по улице идет в церковь миссис Джонстон, учительница воскресной школы. Не успев войти в дом, он ринулся в ванную. Там он почистил зубы, чтобы избавиться от табачного запаха, а затем сел за стол и съел яичницу с тостом. Отец все еще не встал. Примерно к этому времени Джон обычно уже полностью заканчивал доставку газет и рассчитывался на складе. Мать могла бы Томми об этом напомнить, но промолчала. Поев, Томми вскоре после 11 часов пустился в обратный путь на Килмуир-Драйв, чтобы собрать деньги. Нужно было еще получить за старое — то, что недоплатили Джону: Джон оставил ему об этом записку. Одна семья задолжала за целых девять недель. По ошибке Томми и туда доставил газеты, хотя Джон предупредил этого не делать, и на звонок там не откликнулись, хотя он долго стоял у двери и звонил снова и снова. Некоторых других клиентов тоже не было дома. Кое-кого он на обратном пути ухитрился застать, но все-таки осталось еще несколько квартир, где нужно было получить деньги. На станцию он поехал на автобусе. Кондуктор сказал ему, что уже четверть четвертого.
Томми медленно дошел до перекрестка у белой церкви. В джинсах у него, в трех из четырех карманов, были деньги. В одном из передних карманов была дырка. В другом переднем кармане он держал мелочь: пенни, полпенни и трехпенсовики — его чаевые. В двух задних карманах хранились шестипенсовики, шиллинги, двухшиллинговые монеты и полкроны. В сигаретную пачку, которую он держал в левой руке, он засунул десятишиллинговые бумажки. В пачке оставались три целых сигареты и одна, выкуренная наполовину.
В газетном складе на станции трое мужчин были теперь совсем одни. Они сидели на прилавке, курили и пили лимонад. Увидев Томми, толстый слез с прилавка и крикнул:
«Смотри-ка, справился!»
Томми поглядел на него, но ничего не ответил.
«Отлично, — сказал стриженый ежиком и взял с прилавка деревянный поднос. — Выкладывай деньги, и начнем считать».
Двое — стриженый ежиком и толстый — сложили деньги кучками и два раза их пересчитали, а тощий выписал квитанцию на сумму, которая причиталась с Томми: семь фунтов, пять шиллингов и четыре пенса.
«Сколько, говоришь?» — спросил толстый.
«Семь фунтов, пять и четыре».
«Здесь только четыре с половиной фунта».
«Что?»
«Четыре с половиной».
«Как так?»
Стриженый ежиком покачал головой.
«Это у тебя все деньги, парень?»
«Да. Еще есть мои чаевые».
«Чаевые?»
«Его чаевые!» — сказал толстый.
Тощий улыбнулся.
«Выкладывай», — сказал он.
Томми, поколебавшись, выгреб все деньги из правого переднего кармана и высыпал их на прилавок.
Стриженый ежиком быстро их пересчитал.
«Двадцать два и семь, — сказал он. — Плюс зарплата 25 шиллингов».
Тощий кивнул.
«Не хватает семи шиллингов и девяти пенсов, — сказал стриженый ежиком и поглядел на Томми. — Не хватает семи шиллингов и девяти пенсов, парень».
Томми нахмурился.
«Тебе еще кто-то остался должен?»
«Ага».
Стриженый ежиком кивнул.
«Ладно, на неделе ты их получишь, да?»
«Ага».
Томми посмотрел на толстого, который унес деревянный поднос с деньгами к письменному столу. Тощий что-то записывал в толстый гроссбух.
«Ладно, парень, — сказал стриженый ежиком. — Ну, а теперь нам пора закрывать».
Он снял с крючка на стене ключ, подошел к прилавку и, перескочив через него, с грохотом приземлился у самой двери. Он открыл дверь и выпустил Томми.
«Макензи будет на следующей неделе, да?»
«Ага».
«Хорошо».
Тощий спросил:
«Он хочет получить участок?»
«Хочешь получить участок и для себя?» — спросил у Томми стриженый ежиком.
«Ага!»
«Ладно, сынок, как только какой-нибудь участок освободится, я скажу твоему брату, хорошо?»
«Ага. Спасибо, мистер».
«Ну, с Богом!» — сказал стриженый ежиком и закрыл за ним дверь. Томми услышал, как в замке повернулся ключ.
Когда он вернулся домой, дверь ему открыла мать. Она воскликнула:
«Томми, уже почти четыре часа, где ты был? Что случилось?»
«Ничего, мама. Просто я запоздал, честное слово».
«Просто запоздал?»
«Ага. Честное слово».
«Тш! Беги, скинь эти старые брюки, а я пока сделаю тебе бутерброд с сыром. И пойди умойся, ты же весь грязный. Погляди на свое лицо! Где ты так извозюкался?»
Когда он потом вошел в гостиную, на буфете его уже ждал бутерброд с сыром и чашка молока. Отец сидел в своем кресле, читал «Мэйл» и пил чай, на краю пепельницы дымилась сигарета.
«Ну, как все прошло?» — спросил он, глядя на Томми поверх очков.
«Все в порядке, папа».
«Но сколько времени на это ушло!» — отозвалась мать.
«Было трудно?» — спросил отец.
«Кое в чем; но, правда, все в порядке. На этой неделе я должен еще кое с кого получить деньги».
Отец кивнул.
«Что, их не было дома?» — спросила мать:
«Да, и мне пришлось вернуться снова».
«Ужасно!»
«Мне сказали, что я, может, скоро получу свой участок. Они скажут Джону».
Отец кивнул и снова углубился в газету.
«Очень хорошо, сынок», — сказала мать.
Отец пробормотал:
«Смотри, скопи себе что-нибудь».
Откусывая бутерброд, Томми кивнул.