— Куда?
— В квартиру мисс Хант.
— Я не хочу туда идти. Это жестоко предлагать мне идти на это место.
— Извините, — сказал он после минутной холодной паузы, — может быть, Шелби Карпентер сможет мне помочь. Постараюсь связаться с ним.
— Ладно. Я приду.
Десять минут спустя я стоял рядом с ним у эркера в гостиной Лоры. На Восточной Шестьдесят второй улице было нечто вроде карнавала. Продавцы воздушной кукурузы и мелкие торговцы, толкающие тележки с товаром, почуяв возможность нажиться на несчастье, предлагали возбужденной толпе мороженое, сэндвичи, соленые палочки и пятицентовые сладости. Воскресные парочки покинули зеленые лужайки Центрального парка и под руку прогуливались мимо ее дома, глазея на маргаритки, которые накануне своей рукой поливала жертва убийства. Отцы семейств везли детские коляски, матери ругали детей, те дразнили полицейских, охранявших вход в дом, где была убита «та незамужняя девушка».
— Кони-Айленд переместился в Платиновый пояс города, — заметил я.
Марк кивнул головой:
— Убийство — самое лучшее, и притом бесплатное, развлечение людей. Надеюсь, это вас не коробит, мистер Лайдекер?
— Напротив. Только запах тубероз и звуки органной музыки угнетают меня. Праздничный настрой толпы придает смерти классическую значимость. Никто не восторгался бы этим спектаклем так, как Лора.
Он вздохнул.
— Если бы она была здесь, она открыла бы окна, срывала бы маргаритки в цветочных ящиках и бросала бы их на улицу. Потом послала бы меня за дешевыми солеными палочками.
Марк сорвал маргаритку и оборвал лепестки.
— Лора любила танцевать на улицах. Шарманщикам она давала по доллару.
Он покачал головой:
— Никогда бы не подумал, глядя на такое соседство.
— Но у нее был и вкус к одиночеству.
Дом Лоры стоял в ряду больших домов, реставрированных так, чтобы основательность и элегантность викторианского стиля совмещались с шиком XX века. Вместо высокого крыльца со ступеньками появилась лакированная дверь с тремя ступеньками, ведущими вниз к входу, золотушно-желтые маргаритки и рахитичная герань цвели в широких оконных проемах голубого и зеленого цвета. Арендная плата здесь была непомерно высока. Лора говорила мне, что живет здесь, потому что ей нравится бросать вызов богемной публике с Парк-авеню. После утомительного рабочего дня в конторе она не желала сталкиваться с каким-нибудь суперменом в золотых галунах или обсуждать погоду с вежливо-равнодушными мальчиками-лифтерами. Ей нравилось открывать входную дверь своим ключом и подниматься пешком на третий этаж своей перепланированной квартиры. Именно это стремление к уединению и привело ее к смерти, ведь у двери никто не задал вопроса, ждала ли мисс Хант посетителя в тот вечер, когда явился убийца.
— Прозвенел звонок у входной двери, — неожиданно объявил Марк.
— Что?
— Должно быть, это случилось именно так. Прозвенел звонок у входной двери. Она была в спальне, уже раздетая. К тому времени, когда она надела шелковый халат и шлепанцы, звонок, вероятно, прозвенел вторично. Она подошла к двери, и, когда открыла, раздался выстрел!
— Откуда вы все это знаете? — спросил я.
— Она упала на спину. Тело лежало вон там.
Мы оба уставились на голый полированный пол. Он видел труп, бледно-голубая ткань была забрызгана кровью, она ручейками стекала к краю зеленого ковра.
Дверь внизу, по-видимому, так и оставалась открытой. И когда вчера утром Бесси пришла на работу, то она, прежде чем подняться, поискала консьержа, чтобы отругать его за небрежность, но не нашла: он с семьей уехал на уик-энд к Манхэттенскому заливу. Соседи с первого и второго этажей отбыли на все лето, так что в доме никого не было. По обе стороны улицы в это время года дома также пусты.
— Наверно, убийца предусмотрел это, — заметил я.
— Может быть, дверь оставили для него открытой. Может быть, она ждала посетителя.
— Вы так думаете?
— Вы были с ней знакомы, мистер Лайдекер. Скажите, что она была за дама?
— Она вовсе не была дамой в том смысле, какой вы вкладываете в это слово, — возразил я.
— Хорошо. Но какой она была?
— Посмотрите на эту комнату. Разве она не говорит ничего о человеке, который ее обставлял и украшал? Разве, на ваш взгляд, она хранит память о девушке-затворнице? Разве она похожа на квартиру молодой женщины, которая лжет жениху, обманывает старого друга и тайком назначает свидание убийце?
Я ждал от него ответа, как Иегова. Если Марк не мог оценить достоинства женщины, обустраивавшей эту квартиру, я должен признать, что его интерес к литературе — не более чем самодовольное стремление к самосовершенствованию, а его восприимчивость — просто притворная пролетарская щепетильность. Для меня эта комната до сих пор хранила блеск Лоры. Может быть, во мне теснились воспоминания о жарких беседах, о том, как мы смеялись, сидя за ужином при свечах за большим столом, и полуночных откровениях, сдобренных острыми закусками и бесконечным дымящимся кофе. Но даже для него, у которого не было этих воспоминаний, таинственная комната в самом глубоком смысле слова должна была представлять собой жилье.
Раздумывая над ответом, он устроился в длинном зеленом кресле, протянул ноги на кушетку и вынул трубку. Его глаза скользили по черному мраморному камину с поленьями дров, приготовленными для первых прохладных вечеров, по слегка выцветшим ситцевым занавескам, которые своими глубокими складками смягчали яркость жарких сумерек.
Через некоторое время он выпалил:
— Я очень хотел бы, чтобы моя сестра увидела эту квартиру. После замужества она переехала в Кью-Гарденс, и она не держит спичек в гостиной. Эта квартира, — он помедлил, — она очень удобная.
Мне показалось, что он хотел сказать «классная», но не произнес этого слова, зная, что интеллектуальный снобизм подпитывается такой тривиальной грубостью. Его внимание привлекли книжные полки.
— У нее масса книг. Она их когда-нибудь читала?
— А как вы думаете?
Он пожал плечами:
— О женщинах ничего нельзя знать наверняка.
— Не говорите только, что вы женоненавистник.
Он крепко сжал зубами мундштук и посмотрел на меня по-мальчишески вызывающе.
— Ну-ну, а подружка у вас есть? — спросил я.
— У меня их было много, — ответил он сухо. — И я не ангел.
— Любили вы кого-нибудь?
— Одна красотка из Вашингтон-Хейтс вила из меня веревки. А я ведь шотландец, мистер Лайдекер. Так что можете сделать выводы.
— А вы были знакомы когда-нибудь с девушкой, которая не была бы красоткой или дамой?
Он подошел к книжным полкам. Пока он говорил, его руки и глаза были заняты небольшим томиком в красном сафьяновом переплете.
— Иногда я приглашал куда-нибудь подружек моей сестры. Они никогда не говорили ни о чем другом, кроме как о жениховстве и замужестве. И всегда хотели пройти мимо мебельных магазинов, чтобы показать мебель для гостиной. Одна из них чуть было не подцепила меня.
— И что же вас спасло?
— Автомат Мэтти Грейсона. Вы правы. Это была не трагедия.
— Она вас не ждала?
— Ждала. В день выписки из больницы она была у дверей. С любовью и планами на жизнь. У ее отца была масса денег, рыбный магазин, он готов был обставить нам квартиру, заплатить за нее наличными первый взнос. Но я все еще ходил на костылях и сказал ей, что не приму жертвы. — Он громко засмеялся. — После того как я месяцами читал и думал, я не мог заниматься мебелью для гостиной. Сейчас она замужем, у нее двое детей, живет в Джерси.
— И она не прочла ни одной книги?
— Наверно, купила несколько комплектов для шкафа. Стирает с них пыль, но не читает.
Он взял в руки томик в красном сафьяновом переплете. До наших ушей доносились резкие звуки свистка продавца воздушной кукурузы, детские голоса напоминали о кладбищенском карнавале, который разыгрывался внизу, на улице. Бесси Клэри, служанка Лоры, сказала полицейским, что в первое мгновение она увидела труп в искаженном отражении в вазе из ртутного стекла на каминной полке. Эта тусклая ваза привлекала к себе взгляд, и мы могли представить себе отражение неподвижного тела в голубом халате, темную кровь в темных волосах.
— Что вы хотели у меня спросить, Макферсон? Зачем вы меня сюда позвали?
На его лице как бы застыла маска осторожности, свойственная многим поколениям покоренного народа. Мститель, когда он является, является с гордым и сдержанным выражением лица. На мгновение я почувствовал враждебность. Я барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Странно, но заглушаемые обивкой кресла звуки дошли до его слуха, он повернулся ко мне с таким видом, как будто мое лицо напомнило ему о неких мимолетных мечтах. Прошло еще, как я полагаю, секунд тридцать, прежде чем он взял с ее стола круглый предмет, завернутый в промасленную кожу.
— Что это, мистер Лайдекер?
— Человек с вашими спортивными пристрастиями, Макферсон, наверняка знаком с этой потрясающей игрушкой.
— Но почему она держала на своем столе бейсбольный мяч? — Он сделал ударение на местоимении. И местоимение начало жить собственной жизнью. Внимательно изучив потертую кожу и расползшуюся шнуровку, он спросил: — Он что, у нее с 1938 года?
— Знаете, я не запомнил точную дату, когда этот objet d’art[6] появился в ее домашнем хозяйстве.
— На нем автограф Куки Лаваджетто. 1938 год был для него победным. Она болела за команду «Доджерс»?
— Ее характер был разносторонним.
— А Шелби тоже болельщик?
— Разве ответ на этот вопрос поможет вам разрешить загадку ее убийства, дружище?
Он положил бейсбольный мяч точно на то же место, где его оставила Лора.
— Мне просто хотелось узнать. Если вы не хотите отвечать на вопрос, мистер Лайдекер…
— Нечего на меня сердиться, — огрызнулся я. — Шелби не был болельщиком. Он предпочитал… а почему я говорю о нем в прошедшем времени? Он, знаете ли, предпочитает более аристократические виды спорта: теннис, верховую езду, охоту.