Эта мысль мне совсем не понравилась.
– И что теперь? Совсем ничего не делать? А зачем тогда мы вообще что-то там выбираем, решаем, если кто-то знает, как лучше? А Женька? – у меня сорвался голос. – Женька – это что, тоже лучше?
Лиза долго смотрела куда-то в одну точку, а потом тихо сказала:
– Я спрашивала у Смотрителя. А он сказал, что каждый узнает целиком только свою историю, а все другие нам не дано знать изнутри. И еще добавил, что мы не знаем, что бы ждало Женьку, если бы она Родилась. Я думаю, – Лизка еще сильней натянула одеяло, укутавшись почти с головой, – что, может быть, ей где-то сейчас хорошо.
Я тоже залезла под одеяло с головой и спросила шепотом:
– Лиза, помнишь, вы со Славой залезли в те файлы, которых в обычном Хранилище нету? Может, если мы побольше их почитаем, то лучше поймем, что к чему и что нам делать?
– Нет, – тоже шепотом ответила Лиза. – Я поняла, что лучше, наверное, этого не знать.
И я вспомнила, как на антропологии нам все время говорили: «Вы уже знаете очень много, теперь – думайте». Но думать сейчас совсем не хотелось. Я ужасно устала от этих важных и умных разговоров.
И мы с Лизкой стали просто лежать в темноте под одеялом, и она мне все рассказывала, как папа хотел помочь и чуть не прожег мамино концертное платье, а мама чуть не упала в обморок.
И уже совсем поздно ночью она рассказала мне про Сережу, как он ее всегда слушает, а она его. И как они читают вместе книжки и обсуждают их потом. И еще много чего – про маму Сережи, какая она хорошая, красивая и грустная, про кошку Мари, которая живет у родителей Лизы, и мама все гордилась, что она настоящая аристократка, а Мари взяла и вытащила из мусорного ведра объедки и разбросала по кухне. А я рассказывала, как еще давно, когда я могла смотреть на родителей через экранчик, бабушка пришла к нам домой, чтобы помочь маме с уборкой, и аккуратно разложила все папины провода от компьютеров, так что у него там все перепуталось, а потом чтобы загладить свою вину, приготовила пирог с луком. А папа терпеть не может лук. И еще про Ритку, про нашу будущую собаку и про то, как я буду ее выгуливать. Может быть, даже с Ритой по очереди…
И так мы проговорили до самого утра, пока не заснули на Лизкиной кровати под одним одеялом.
Глава 20
Я привыкла спать всю ночь, поэтому утром проснулась с трудом, но все равно потихоньку встала, накинула на мирно спящую Лизку одеяло и побежала к своей капсуле, на ходу заглянув пожелать Рите доброго утра.
В такую рань в Управлении еще никого не было. Я уселась прямо на ступеньки и стала ждать.
Старшая по выбору удивилась, увидев меня на пороге, но она, кажется, не хотела показывать, что мы с ней как-то особенно знакомы, потому что только суховато сказала:
– Здравствуйте! Подождите немного, я Вас вызову.
Пока я уже в третий раз сидела в этом коридорчике, дверь открылась и в нее робко заглянула незнакомая мне светловолосая девочка. Она уселась на другой край скамейки и стала теребить край своей пышной голубой юбки.
Старшая все не вызывала меня, и мы так и сидели молча, пока девочка вдруг не спросила:
– А как ты поймешь, что это твои родители?
Я даже растерялась.
– Я вообще-то уже поняла, какие родители мои, просто так получилось, что мне нужно выбрать их еще раз.
Девочка вздохнула и оторвала взгляд от пальцев, перебирающих юбку:
– Я послушала все лекции, знаю алгоритм, но так и не поняла, как же все-таки не ошибиться и выбрать правильных родителей.
Девочка была на кого-то очень похожа, только я никак не могла вспомнить, где ее видела. В этот момент открылась дверь и Старшая объявила, что можно проходить в порядке очереди. Уже на пороге я вспомнила вчерашний разговор с Лизой и остановилась:
– Вот увидишь, все будет хорошо. Все равно все получится правильно и как нужно, даже если тебе кажется, что все идет не так!
Старшая по выбору что-то разглядывала на экране, щелкая клавиатурой:
– Слушаю Вас.
Теперь она снова стала похожа на строгую учительницу, подругу мамы Елену Сергеевну, которая учит детей математике и всегда носит строгие прямоугольные очки.
– Я хотела бы сделать повторную заявку на родителей после неудачной попытки Появления, – сказала я, протягивая свой экранчик.
Она на секунду перестала печатать, но так и не посмотрела на меня. Мой экранчик пискнул и мигнул голубым светом, и через минуту Старшая вернула его.
– Ваша заявка принята. Ожидайте подтверждения в течение дня. Также у вас на руках находится личный архив выбранных родителей. Прошу сдать его и… второй тоже, пожалуйста, – добавила она, понизив голос.
Я все время крепко держала папки в руках, а потом, наверное, оставила их на скамейке перед кабинетом.
– Ой, подождите минутку, – я выскочила в коридор. Одна папка лежала на скамейке, а вторую держала девочка в голубой юбке. Вид у нее был странный.
– Это же нельзя! – шикнула я на нее, выхватив папку и бегом возвращаясь в кабинет Старшей. – Возьмите, пожалуйста. И спасибо Вам за все.
Она наконец взглянула на меня:
– Желаю Вам удачи.
Я хотела разобраться с этой девочкой в коридоре и объяснить ей, что нехорошо брать чужие вещи, но не успела я открыть дверь, как она уже влетела в кабинет.
И я медленно пошла, боясь даже смотреть на экранчик, хотя знала, что еще слишком рано… И уже когда спустилась по лестнице, вдруг поняла, на кого так похожа моя новая знакомая…
К Управлению подтягивались другие ребята. А я второй раз за утро села на ступеньки и стала ждать. Очень скоро передо мной мелькнули голубые оборки. Я не успела опомниться, как кто-то уже крепко обнимал меня.
– Спасибо тебе! Спасибо!
Девочка помчалась по дорожке, держа перед собой экран, потом остановилась и крикнула:
– Меня зовут Ангелина. А моих маму с папой – Алена и Вадим!
Я еще немножко посидела, глядя ей вслед, а когда встала, чтобы уходить, увидела в окне Старшую. Она улыбалась и махала мне рукой.
Глава 21
«Ты тоже тень, но глаз не отвести», – вот первое, что я услышала, когда второй раз в жизни экран издал мелодичное «дзинь» и выдал приложение «Родители». Горели свечи, на столе стояла красивая посуда, которую мама называла «свадебной» и доставала только по очень важным поводам. А еще звучала гитара. Мне сто раз приходилось слушать, как Лизина мама пиликает на своей скрипке (по-моему, это больше похоже на скрип избушки на курьих ножках, когда она поворачивается к лесу задом. Но уж точно не на музыку), а вот гитару я услышала впервые. Она все время висела на стенке над диваном, и я понятия не имела, что папа может вот так здорово на ней играть. Да еще и петь! А мама сидела рядом, завернувшись в красно-зеленый плед, скрестив ноги, и тихонько покачивалась в такт музыке. Самое удивительное – даже папин ноутбук был выключен, а такого я, по-моему, вообще ни разу не видела.
Не знаю, что произошло, пока меня не было. Нет, конечно, у них и раньше бывали такие тихие вечера, когда они что-нибудь смотрели вместе, или просто разговаривали, или гуляли. Иногда к ним приходили друзья, тогда бывало шумно и весело. И я заметила, что при других людях папа чаще обнимает маму и как-то особенно на нее смотрит, а мама больше улыбается. Кстати, она вообще любит посмеяться. А когда мама заболела, и ученики пришли ее навестить с яблоками и апельсинами, стала казаться ужасно серьезной. Наверное, и в школе она такая. Сдержанно улыбается и хмурится, если кто-то из ребят расшумится. Правда, в следующую минуту чаще всего и сама начинает смеяться вместе с ними. Вообще мне показалось, что ученики ее очень любят. Я даже сердилась на них немножко за то, что они могут вот так запросто разговаривать с мамой каждый день.
Папа тем временем заиграл что-то очень быстрое, веселое, и под эту мелодию они с мамой стали выкрикивать поочередно:
– Агриппина!
– Ипполит!
– Аурелия!
– Иннокентий!
– Васисуалий!
– Господи, он вырастет, засудит нас и будет прав, – мама вытирала слезы, которые выступили у нее от смеха.
– Увидим первый раз и сразу поймем, кто это. Сам нам подскажет, – сказал папа, откладывая в сторону гитару и нежно обнимая маму.
Праздничная посуда, свечи, мамины любимые хризантемы в вазе… «Долго соображаешь», – говорила мне Лиза.
Конечно, они знали!
И были так рады этому, что стали сами на себя не похожи.
Только вот… Неужели они назовут Ритку Васисуалием?!
Глава 22
Все поменялось. Папа теперь вставал рано утром, и маме не приходилось будить его по десять раз до самого ухода на работу. Он шел на кухню и, напевая, готовил завтрак. «Снег не пойдет, ибо у нас его и так полно, а вот пустыня точно образуется», – говорила бабушка, которая теперь заходила очень часто и обязательно приносила бананы, орехи или еще что-нибудь вкусненькое. Но вообще она стала поглядывать на папу гораздо добрее и один раз даже притащила ему вязаную подушку для компьютерного кресла, чтобы «сидел как король».
Первые дни я вообще забыла обо всем и обо всех. Все время торчала в капсуле и ждала, пока экранчик позволит мне посмотреть, что там происходит у родителей. Было так здорово снова увидеть их квартиру, синие занавесочки на окнах, мамин кораблик на шкафу, маленькую елку, которая стояла на кухне в углу («Что уж теперь убирать, пусть стоит до следующего Нового Года», – ворчала бабушка). И в доме теперь было так уютно, когда родители не ссорились и не молчали.
Было так весело, так радостно, так тепло. И все это не имело ко мне никакого отношения.
А потом они стали обустраивать детскую.
– Конечно, нужно подождать, – говорила мама извиняющимся тоном, – но когда я увидела эту подушечку…
Мама каждый день видела что-то такое. А еще бабушка заваливала дом вязаными вещами, которые она, видимо, давно припасла для такого случая. И даже папа однажды вечером притащил какого-то огромного грустного слоненка и, смущаясь, объявил, что именно такой был у него в детстве.