назначить новый кабинет министров. Ответа получено не было, и 12-го числа спикер Думы Родзянко направил аналогичное сообщение в Генеральный штаб сухопутных войск. В ту же ночь часть гвардейского полка подняла мятеж и убила своих офицеров, а на следующее утро остальные войска и флот подняли революционный флаг, что привело к всеобщему хаосу. Мятежи на военно-морской базе в Кронштадте были самыми ожесточенными, но и в Петрограде погибло много офицеров разных званий, независимо от их политических убеждений.
Все, что было известно об императоре, – это то, что он находился в Ставке в Могилеве. Императрица, наследник престола и четыре великие княжны были помещены под арест в Царскосельский дворец, правительство подало в отставку, и было сформировано Временное правительство, состоящее из членов Государственной думы. Однако в Таврическом дворце, где проходили заседания Думы, появилась другая партия, а именно – Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов, сокращенно называемый – Совет. Президентское кресло занимали Чхеидзе и Керенский, два лидера левого крыла в Думе. Помимо других указов, этот комитет запретил выпуск ежедневных газет, что стало ярким свидетельством слабости нового Временного правительства.
Еще большим вызовом Временному правительству стал приказ № 1, в котором было объявлено о создании солдатских Советов. Они должны были отвечать за оружие, боеприпасы и провиант и обладать всей полнотой власти. Приветствие старших по званию было отменено.
15 марта я отправился в Москву ночным поездом, и мне посчастливилось получить спальное купе. Я прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть, как в бывшей столице России разразилась революция. Сидя в санях у Брестского вокзала[13], где двадцать один год назад я во главе своего подразделения был свидетелем трагического события, омрачившего торжества по случаю коронации, я увидел, как первая московская демонстрация под красными знаменами прошла по тем же улицам, что и великолепная коронационная процессия.
В Москве я получил известие, что 15 марта царь отрекся от престола, одновременно и за своего сына в пользу брата, великого князя Михаила. Это вселило в меня надежду, но не успел я пару дней спустя покинуть Москву, как стало известно, что великий князь тоже отрекся от престола.
По пути на юг, чтобы присоединиться к своей дивизии, я разыскал генерала Сахарова, который командовал русскими войсками в Румынии. Я рассказал генералу, известному как человек смелый и решительный, о своих впечатлениях от Петрограда и Москвы и умолял его встать во главе контрреволюционного движения, но он счел это преждевременным.
Когда я присоединился к своему подразделению, то вскоре понял, что за несколько недель моего отсутствия многое изменилось. Революция распространялась как степной пожар, и знаменитый приказ Совета № 1, первоначально предназначавшийся только для столичного гарнизона, применялся повсеместно, и всякая дисциплина разлагалась. Анархия усилилась, когда Временное правительство выпустило манифест, провозглашавший свободу печати, собраний и слова, а также право на забастовку, которое распространялось на армию «в той мере, в какой это позволяла служба». Военные суды и смертная казнь были отменены. Поддерживать дисциплину становилось все труднее, и любой офицер, настаивавший, чтобы ему подчинялись, просто рисковал жизнью. Для солдат обычным делом стало уходить в отпуск без спроса, многочисленны были случаи дезертирства. К концу апреля число дезертиров оценивалось в миллион. Большинство из них были крестьянами, стремившимися вернуться домой, чтобы потребовать свою долю от обещанного раздела крупных поместий. Обычным делом стало братание с врагом. Как и в 1905 году, наибольшую устойчивость к революционной заразе проявляли артиллерия и кавалерия, но даже эти войска не были от нее застрахованы.
Высшее командование ничего не сделало, чтобы остановить революционную волну. Царь назначил главнокомандующим великого князя Николая Николаевича, но, когда он прибыл в Ставку, ему сообщили, что Временное правительство назначило генерала Алексеева. На следующий день великий князь был отстранен от командования на Кавказе. Генералу Алексееву, хорошо подготовленному, но нерешительному и нелюдимому офицеру, не суждено было оставаться на этом посту долго, еще до конца мая его сменил генерал Брусилов.
В моих войсках дисциплина пока оставалась на хорошем уровне. 1 мая мне приказали командовать сектором к западу от города Сучава в Трансильванских Альпах. Именно здесь в июне я был произведен в генерал-лейтенанты и назначен командиром 2-го кавалерийского корпуса, состоящего из 12-й кавалерийской дивизии и двух других частей.
Дух армии в те дни иллюстрирует следующий анекдот. Одна из моих дивизий отводилась на отдых, а генерал, командовавший той, которая должна была ее сменить, доложил мне об этом. Когда я спросил его, можно ли положиться на его войска, он воспринял это как удар по своей чести, но тем не менее я сообщил ему, что на всякий случай приказал произвести по расположению его лагеря несколько учебных выстрелов. Полчаса спустя он доложил, что его войска отказались занимать окопы. Несколько снарядов, упавших рядом с ними, заставили их передумать, а также вернули их генералу хорошее настроение.
В то время поражение Центральных держав казалось неизбежным. В апреле союзники начали наступление в Реймсе, на французском фронте, которое ясно продемонстрировало их растущее превосходство. 2 апреля к Антанте присоединились Соединенные Штаты, и в начале июня первые американские войска высадились во Франции. Австро-Венгрия, казалось, была на грани распада. Если Россия хочет получить компенсацию за свои жертвы и добиться поставленных целей, то не должна потерпеть неудачу на финише.
На этом фоне новое руководство России решило начать наступление против Австро-Венгрии. Это было смелое решение, поскольку апрельское наступление Германии на ковенском фронте ясно продемонстрировало, что русские армии утратили боеспособность. Первым условием успеха, несомненно, было восстановление авторитета офицеров и унтер-офицеров и прекращение деятельности агитаторов в окопах, однако ничего сделано не было. Вместо этого Керенский, ставший военным министром, отправился в пропагандистское турне, результатом которого стала охватившая армии короткая волна патриотического подъема. Более важным было формирование добровольческих «штурмовых отрядов» и переброска всей имеющейся артиллерии для наступления. Главное наступление планировалось провести в направлении Тарнополя, а вспомогательное – в Буковине.
Оно началось в июле, и после нескольких первых успехов главное наступление было остановлено, но 8-я армия, действовавшая на южном фланге, продвинулась вперед примерно на 18 миль. В результате ее командующий генерал Корнилов был назначен командующим Юго-Западным фронтом. Однако вскоре военная удача от него отвернулась. 14 июля противник перешел в контрнаступление в Галиции и на Буковине, где оборона русских была прорвана, а войска в диком беспорядке бежали. Тарнополь и Черновцы пали, и Украина оказалась под угрозой.
Генерал Корнилов решил, что пришло время радикальных мер. Для борьбы с дезертирами были сформированы специальные отряды, нерешительные и неспособные командиры были отстранены, собрания запрещены, а власть солдатских Советов значительно уменьшена. По настоянию Корнилова Временное правительство согласилось на повторное введение смертной казни и военных трибуналов. Благодаря этим мерам врага в конце концов остановили, но к тому времени фронт был отодвинут на 60 миль.
В августе Корнилов получил Верховное командование и теперь делал все, чтобы восстановить моральный дух и дисциплину в армии, но его программа не была принята правительством, и процесс распада продолжился.
На Сучавском фронте давление противника, рвавшегося в Бессарабию, усиливалось, но на моем участке его успехи были лишь локальными.
Провал июльского наступления и успешное контрнаступление противника еще больше подорвали авторитет офицеров. Все чаще случалось, что солдаты арестовывали офицеров и отдавали их под революционные трибуналы. Один из моих офицеров, особенно бравый кавалерийский капитан, произнесший монархическую речь в офицерском клубе, был схвачен солдатами и доставлен в Кишинев. Строго следуя предписанному порядку, я направлял в один суд за другим требования о его немедленном освобождении и наказании виновных и наконец добился успеха. Когда бумаги попали к военному комиссару, он лично подошел ко мне и сказал, что намерен посетить полк, о котором идет речь. Он поздравил меня с успехом и сказал, что относится к этому делу так же, как и я, и пообещал, что эти люди будут уволены из полка без права возвращения.
На следующий день полк прошел парадным строем перед комиссаром и мной. После нескольких слов приветствия в адрес полка он приказал преступникам выйти вперед, они были арестованы и выведены. На последующем заседании дивизионного комитета комиссар повторил свое осуждение действий этих людей, но в заключение сказал, что, когда они отбудут наказание, им все же будет разрешено вернуться в полк.
Для меня это были последние горькие капли моей и без того переполненной чаши. Поскольку я не мог защитить своих офицеров от притеснений взбунтовавшихся солдат, мне не было места в русской армии. Некоторые события, произошедшие летом, подтолкнули меня к решению покинуть ее.
В связи с наступлением немцев в Прибалтийских провинциях в начале сентября, приведшим к падению Риги, главнокомандующий повторил свои требования о принятии эффективных мер для восстановления воинской дисциплины, но новый премьер-министр Керенский отказался их выполнить. Тогда Корнилов решил попытаться спасти страну от катастрофы силой оружия и направил в Петроград две кавалерийские дивизии с приказом арестовать Керенского. Одной из этих дивизий командовал генерал Крымов, виновный в прорыве противника у Магуры. Разыгрывая свою последнюю карту, Верховный главнокомандующий оказал ему честь своим доверием. Керенский вызвал Крымова в Зимний дворец, и он отправился туда один. После бурного совещания, о котором ничего не известно, генерал покинул дворец, поехал домой и застрелился. На следующий день главнокомандующий Корнилов был арестован в своей ставке в Могилеве, и была провозглашена республика.