Мне было ясно, что оказанная честь принадлежит не только мне, но и всем нашим вооруженным силам, а потому я телеграфировал главнокомандующему армией генералу Вилкаму, сообщая о признательности, выраженной в адрес финской армии.
Мне казалось, чувства, нашедшие выражение в этих почестях, указывали, что шведская кровь, пролитая за Финляндию и за Север, создала новые и более прочные связи между нашими странами. Я был искренне рад, что будущее финско-шведских отношений выглядело более светлым.
Во время моего пребывания в Стокгольме я встретился с представителями Великобритании и Франции, сэром Эсме Говардом и месье Делаво, верными друзьями Финляндии, и интересная информация, которую они мне предоставили, очень помогла мне понять ситуацию в мире. Они убеждали меня как можно скорее посетить Лондон и Париж, чтобы действовать там в интересах Финляндии, но, поскольку у меня не было официальной поддержки дома, я считал, что не могу самостоятельно проявить какую-либо инициативу в этом направлении. Однако ввиду важности полученной мной информации я счел своим долгом, несмотря на разногласия с правительством, проинформировать его о своей оценке ситуации и предостеречь от продолжения пронемецкой политики. Вскоре я обнаружил, что мои сообщения не имеют особой ценности: оказалось, на Государственном совете их полностью проигнорировали, а видный член правительства даже выразил мнение, что моя частная деятельность по сбору информации определенно показала, что на государственной службе я совершенно бесполезен.
Узкая немецкая ориентация ведущих финских кругов еще во время войны привела к далекоидущим политическим соглашениям весьма серьезного характера. В мирном договоре с Германией от 7 марта 1918 года, о котором с главнокомандующим не консультировались, нейтралитет Финляндии уже был принесен в жертву параграфом 1, где Германия согласилась побудить к признанию еще не признавшие нашу независимость государства. В том же духе были заключены торговое и морское соглашения, объединенные с мирным договором, в параграфе 2 которого говорилось, что субъекты обеих подписавших договор сторон пользуются в торговой и промышленной деятельности на территории другой стороны равными с жителями данной страны правами. Предоставление такой большой и предприимчивой нации, как немцы, таких прав влекло за собой неисчислимые риски. Как и секретный пункт мирного договора, по которому Германия имела право, пока немецкий экспедиционный корпус оставался на территории Финляндии, создавать базы там, где пожелает, в согласии с сохранением нейтралитета страны. Также финские корабли не могли быть переданы в регистр судов другой страны, независимо от того, была ли эта страна нейтральной или невоюющей. Далее было установлено, что финские торговые суда должны подчиняться правилам немецкого Адмиралтейства.
Все эти договоры были заключены во время войны, что указывало на то, как мало верило правительство в наши собственные силы. Если нет, то правительству после нашей победы следовало бы более целенаправленно и проницательно охранять наш нейтралитет и суверенитет. Однако события лета 1918 года показали, что правительство и тогда не обладало возможностями для решения поставленной задачи. Вступив в переговоры о военном союзе с Германией, хотя это явно было рассчитано на то, чтобы ввергнуть нас в войну с союзниками, они показали себя не способными управлять государственным кораблем.
Почти столь же опасной была политика правительства относительно введения монархии с немецким принцем на престоле. Даже после того, как 9 августа 1918 года Германия потерпела решающее поражение на французском фронте, названное генералом Людендорфом «черным днем немецкой армии», наша внешняя политика продолжала следовать тем же курсом. Справедливости ради надо признать, что Финляндия в то время не располагала теми средствами внешнеполитической и военной информации, которые требовались для объективной оценки ситуации. Оценивая положение Финляндии в мире, правительство надело немецкие очки, и выводы в той мере, в какой это касалось Финляндии, были соответствующими.
К моему удивлению, я заметил, что то же самое относится и к влиятельным шведским кругам, даже если они осознавали реальность раньше, чем мы. И только в октябре 1918 года, после того как Австро-Венгрия в середине сентября тщетно попыталась договориться с союзниками о сепаратном мире, а Болгарии в конце месяца удалось добиться перемирия, финское правительство наконец начало осознавать реальность. Но, несмотря на все признаки изменения баланса сил, оценка ситуации правительством была все равно настолько нереалистичной, что они вообразили, что смогут сидеть на двух стульях. Несмотря на осознание, что внешнюю политику необходимо скорректировать, 9 октября в сейме состоялись королевские выборы, и принц Фридрих Карл Гессенский, зять императора Вильгельма, был избран королем Финляндии.
Накануне королевских выборов министр Карл Энкель, занимавший пост помощника министра иностранных дел, по заданию правительства связался со мной в Стокгольме, чтобы побудить меня поехать в Англию и Францию в качестве их представителя. Я должен был попытаться добиться признания нашей независимости Англией и убедить признавшую в начале января наш суверенитет Францию возобновить прерванные после призыва немцев дипломатические отношения. Правительство также хотело, чтобы я разъяснил его позицию в вопросе о монархии в Лондоне и Париже, а Америку убедил снять эмбарго на уже закупленные партии пшеницы и разрешить Финляндии осуществлять дальнейшие закупки.
Начнем с того, что я был против этого предложения. В нынешнем правительстве, за исключением двух новых членов, идентичном так называемому сенату независимости, я наблюдал самоуверенность по многим жизненно важным для страны вопросам, с которой не мог согласиться, и мне не хотелось сотрудничать с правительством, проявившим так мало понимания благополучия и достоинства страны. Но чем больше я над этим размышлял, тем яснее становилось, что дело не в том, кто стоит у руля. Речь шла не о чем ином, как о сохранении Финляндии как независимого государства.
Моим патриотическим долгом было помочь построить страну на прочном фундаменте.
То, что я предсказывал и против чего предупреждал, произошло. Завоевания Освободительной войны окажутся под угрозой, если мы не сможем быстро установить хорошие отношения с Антантой. В противном случае следовало ожидать, что дело Финляндии будет передано на мирную конференцию, где мы столкнемся с происками русских белых и новыми попытками Швеции отнять у нас Аланды. В эти же дни делегация аландских сепаратистов отправилась в Стокгольм и обратилась к шведскому правительству. Более того, консолидация нашей позиции в отношении иностранных дел была первым необходимым условием восстановления нашей внешней торговли. Если быстро не восстановить внешнюю торговлю, вскоре мы лицом к лицу столкнемся с голодом и опасным экономическим кризисом, который может поставить под угрозу восстановленный нами ценой таких больших жертв порядок. Это было тем более важно, что наша внешняя торговля до сих пор была направлена на Россию и требовались новые рынки, за завоевание которых можно было ожидать сильной конкуренции в конце мировой войны.
Столкнувшись со всеми этими фактами и проблемами, я решил вернуться в Финляндию для более детальных переговоров с правительством. В середине октября я прибыл в Хельсинки и сразу же посетил обладателя высшей власти в государстве сенатора Свинхувуда и министра иностранных дел Стенрота, которые повторили предложение, сделанное мне министром Энкелем, и дали общий обзор ситуации.
Казалось, отношения с Францией неуклонно ухудшались. Несколько дней назад французский консул представил резкую ноту с утверждением, что наша молодая республика находится под полным владычеством Германии и не может рассчитывать на какую-либо поддержку Франции. Провозгласив монархию и пригласив на престол немецкого принца, Финляндия встала на сторону Центральных держав. Нас предостерегали от мысли, что признание Франции не обусловлено режимом, – его не будет ни при каких обстоятельствах, если на трон сядет немецкий принц.
Только сейчас я узнал, что Англия собиралась признать независимость Финляндии, пока не стало известно, что правительство запросило немецкой интервенции. Перспективы улучшения финско-британских отношений не представлялись многообещающими, поскольку финское правительство заявило, что оно само не способно выполнить некоторые выдвинутые Англией условия, одно из которых заключалось в том, что Мурманская железная дорога не должна подвергаться нападению. Ситуация еще больше ухудшилась после того, как в мае 1918 года правительство, не посоветовавшись со мной, собрало и отправило экспедицию для защиты законных интересов Финляндии в Петсамо[34].
Я сообщил сенатору Свинхувуду, что после тщательного обдумывания и ввиду важности миссии я почувствовал, что не могу отказаться.
Я обещал попытаться получить ясную картину об отношении Лондона и Парижа к королевским выборам, не бросая при этом на чашу весов своего авторитета. Когда правительство получит информацию, которую я смогу дать ему после визита в страны Антанты, его делом будет поступить так, как оно сочтет лучшим. В конце концов, не исключена вероятность, что вопрос о монархии может стать последним козырем в руках правительства.
Продовольственная ситуация становилась тревожной. Поскольку из-за войны и последовавшего за ней всеобщего хаоса весенний сев не везде был возможен, урожай оказался скудным. Финляндия себя не кормила, а шансов на успех попыток с помощью Германии импортировать зерно с Украины было мало. И до восстановления нормальных отношений с победившей Антантой поставок продовольствия из Америки ожидать не приходилось. Я, естественно, пообещал сделать все возможное, чтобы доставить товар как можно скорее.
После нескольких дней в Хельсинки я в сопровождении моего зятя, майора Михаэля Грипенберга, предоставленного мне в качестве секретаря, через Швецию отправился на континент. К своему изумлению, на пароходе в Стокгольм я встретил направлявшуюся в Германию депутацию, чтобы от имени правительства проинформировать принца Фридриха Карла о результатах выборов и попытаться побудить его как можно скорее отреагировать на приглашение сейма.