Чудесным зимним днем на подходе к Стокгольму «Тармо» встретила моторная лодка с генерал-лейтенантом Б. Мунком и генерал-майором К. фон Эссеном на борту, которые представились как мои конюшенные и оказали мне официальный прием. Историческая, исполненная традиций королевская барка «Вазаорден» находилась на ремонте, так что им тоже пришлось довольствоваться более простым судном, безусловно более соответствующим стилю «Тармо». Вскоре после этого король Густав пожал мне руку и представил других членов королевского дома и сопровождающих его высокопоставленных лиц. Почетный караул лейб-гвардейского полка «Швеция» в медвежьих шкурах выглядел великолепно, а во время короткой поездки в открытом экипаже, в котором сидели его величество и я, нас сопровождал целый эскадрон конных гвардейцев. Через несколько минут мы подошли к ступеням замка, и меня провели между двойными шеренгами гренадеров, тоже одетых в медвежьи шкуры, и гвардейцев в форме эпохи Карла XII с длинными кавалерийскими мечами, которыми можно как рубить, так и колоть, в отведенные для меня комнаты.
Когда вскоре после этого я отправился к его величеству, он вручил мне орден Серафима с красивой бледно-голубой лентой и маленькими ангельскими головками. Я выразил благодарность за эту честь и попросил его величество принять Большой крест Белой розы Финляндии на цепи[37].
Затем король перевел разговор на различные современные скандинавские проблемы и сам затронул вопрос об Аландах. В ходе беседы я заметил, что мы, финны, по-прежнему считаем Аланды частью Финляндии, как это было всегда. Это, однако, не меняло того факта, что Швеция имела право требовать безопасности для своей столицы, включая соответствующие гарантии, что с Аланд как базы не может быть совершено нападение на Стокгольм и Швецию в целом. Поскольку неукрепленные Аланды представляли бы такую же большую опасность для Швеции, как и для Финляндии, защиту группы островов мы должны разделить между собой. Я заявил о готовности использовать свое влияние, чтобы гарантировать, что Швеции будет предоставлено разрешение на укрепление и заселение одного или нескольких небольших островов Аландского архипелага в качестве наблюдательных пунктов. Король, однако, посчитал, что это будет равносильно военному союзу, и отметил, что Швеция никогда не сможет на это пойти. Я ответил, что не рассматриваю это в таком свете и что я сделал это предложение исходя из того, что такое решение будет также отвечать интересам Швеции. Я добавил, что убежден, что широкие полномочия, предоставленные главе Финляндского государства конституцией 1772 года, позволят мне довести этот план до конца. Наш главный интерес заключался в том, чтобы навсегда рассеять плохое впечатление, возникшее в связи с аландским вопросом. Король перевел разговор в другое русло, после чего был подан обед в присутствии лишь нескольких человек.
Днем я принял премьер-министра Идена и министра иностранных дел Хельнера в присутствии министра Энкеля и нашего представителя в Стокгольме, советника Алексиса Грипенберга. В ходе долгого обсуждения вопросов, представляющих актуальный интерес, я сослался на предложение по решению Аландской проблемы, которое высказал королю, подчеркнув преимущества, которые, по моему мнению, это соглашение будет иметь для Швеции. Однако по отсутствию интереса, проявленного моими собеседниками, я понял, что они уже были проинформированы о моем разговоре с королем.
Вечером король устроил в замке государственный банкет, сервированный в галерее Карла III. Чрезвычайно длинный стол украшали знаменитые густавианские и бразильские сервизы и множество цветов.
Во время ужина его величество встал и произнес речь, приветствуя меня в своей стране и обращая внимание на прочные узы дружбы, связывающие Финляндию и Швецию. Он надеялся, что теперь, когда Финляндия заняла свое место в рядах свободных народов, она, учитывая свои культурные и политические традиции, сможет принять участие в сотрудничестве скандинавских народов, которые последние судьбоносные годы еще сильнее сблизили в сохранении своих общих интересов.
В конце выступления прозвучал государственный гимн Финляндии, после чего я ответил на приветствие его величества. Я сказал, что народ Финляндии с радостью воспринял выраженную его величеством надежду, что они смогут принять участие в сотрудничестве Скандинавских стран.
Тон буржуазных газет выражал дружбу, доброжелательность и понимание, и они тоже отмечали, что наше вступление в круг скандинавских народов было столь же желанным, сколь и естественным. В статье одной ежедневной газеты, которую я прочитал с особым удовольствием, открыто признавалось, что «Швеция в долгу перед человеком, которому, помимо всего прочего, выпала честь остановить волну варварской агрессии с востока». Эти слова были тем более приятны, что послужили желанным ответом на протесты радикального левого крыла, резко диссонирующие с сердечными комментариями остальной прессы.
В ночь на 13 февраля, как раз перед моим отъездом в Копенгаген, я заболел лихорадкой, и мой врач запретил мне путешествовать. Король навестил меня, попросил не волноваться и оставаться во дворце, пока не поправлюсь. Я поблагодарил его величество за внимание, но ответил, что уже принял решение переехать в «Тармо». Это упростило бы подготовку к моему возвращению, если бы мне стало хуже.
В течение двух дней, пока я лежал в постели, из Копенгагена постоянно поступали запросы о времени моего возвращения, к которому все было готово.
Хотя я выздоровел лишь наполовину, но решил поехать в столицу Дании на специальном поезде, который был предоставлен в мое распоряжение. Утром 18 февраля на главном железнодорожном вокзале Копенгагена меня встретил король Кристиан X и отвез в замок Амалиенборг. Королевскую карету сопровождал красивый эскадрон гусарского полка, а также шайка хулиганов, которые забрасывали меня снежками, что, разумеется, не было дружеским приветствием. Король, пострадавший от этой неожиданной атаки почти так же, как и я, со смехом извинился за прием. Я ответил, что я был бы объектом еще большего сочувствия, если бы организаторы демонстрации приняли меня с почестями, но сожалею, что мой приезд вверг его величество в такие неприятности.
Вскоре после этого его величество вручил мне исключительный орден Слона с прекрасной бледно-голубой лентой того же цвета, что и у ордена Серафимов, только украшенной маленьким белым слоном с едущим верхом негром. В течение дня я навещал королеву и королеву-мать и оставлял визитные карточки другим членам королевского дома. Вечером во впечатляющем рыцарском зале замка Амалиенборг был дан официальный обед, на котором его величество выступил с речью, выразив надежду, что Финляндия присоединится к сотрудничеству со Скандинавией. В своем ответе я рассказал о глубоко укоренившейся в моей стране дружбе с народом Дании и сказал, как мы благодарны за помощь, которую оказала нам Дания в трудные времена, которые мы только что пережили, когда голод стучался в нашу дверь. Народ Финляндии с радостью разделил надежду на сотрудничество, которую изволил выразить его величество.
Во время моего пребывания в Копенгагене норвежский министр информировал меня об угрозах, высказывавшихся в радикальных левых кругах в связи с моим предстоящим визитом в Осло. Сначала они ограничились уличными демонстрациями, затем в замке включили электричество и воду. Их величества, однако, сказали, что все еще надеются меня принять. Меня эти угрозы не слишком встревожили. Я был полон решимости поехать в Осло и ждал этого визита с большим интересом, сдерживаемым, возможно, некоторым любопытством относительно того, какие средства радикальные элементы в городе придумают, чтобы продемонстрировать свое неодобрение.
Однако заметное ухудшение здоровья заставило меня подчиниться решению моего врача, категорически запретившего поездку. Поэтому я сообщил королю Хокону VII, что, к моему глубокому сожалению, я вынужден прервать путешествие и выбрать кратчайший путь домой. Хотя и разочарованный таким преждевременным завершением турне, я был удовлетворен его результатами и чувствовал, что преуспел в продвижении дела сотрудничества, к которому так искренне стремился.
Следующим пунктом внутриполитической программы были выборы. 24 февраля был распущен сейм, и по этому торжественному случаю я произнес следующую речь, которая также представляла собой мое личное обращение к народу Финляндии ввиду приближающейся избирательной кампании:
«Ныне мир захлестнула волна разногласий и беспорядков. Если мы не сможем защитить себя и объединиться в нашей борьбе, эта волна прорвет плотины и захлестнет нашу маленькую страну, сея разрушения и уничтожая нас. Пусть народ Финляндии, так дорого купивший свою долгожданную и вновь завоеванную свободу, восстанет вновь, объединившись для своей защиты. Этого единства можно достичь только в том случае, если мы все вместе будем стремиться гармонизировать противоречивые воли и поставить благо страны выше всех интересов сект и классов. В этом отношении путеводной звездой нашего законодательства должно стать чувство ответственности перед менее удачливыми членами общества. Да будет даровано нашему народу, индивидуально и коллективно, достаточно сил, чтобы сохранить в себе и на этой основе еще больше укрепить, несмотря на окружающие разногласия, то чувство национального единства, которое необходимо для счастья и свободы нашего Отечества».
Я также заявил, что острый продовольственный кризис можно считать преодоленным. Наш народ, буквально столкнувшийся с голодом, благодаря решительным мерам правительства и помощи, оказанной дружественными державами, мог рассчитывать на увеличенные и адекватные пайки.
Перспективы после выборов не выглядели обнадеживающими. То, что той части населения, которая совсем недавно доказала незрелость, восстав против закона и порядка, разрешили голосовать, несомненно, было сопряжено с большим риском, хотя также служило признаком щедрого доверия и протянутой недовольным открытой руки. Сегодня, оглядываясь на этот тревожный период в истории Финляндии, понимаешь, что тогда абсолютно необходимо было выступить с ясной и безошибочной инициативой во имя единства и ради преодоления созданной восстанием и углубленной войной пропасти.