Покинув укрытие и разведенный мною небольшой костер, я пересекла амфитеатр и снова направилась к телу Сильвы. От холода ее кожа приобрела бледно-голубой оттенок, который соответствовал ее безжизненным глазам. Я села рядом с ней на землю, вытянув левую ногу перед собой, и стала ждать, когда соберусь с духом. Через некоторое время Хардт сел напротив меня. На нем было новое пальто, на размер больше, чем раньше, и он плотнее закутался в него, выдыхая пар изо рта.
— Тебе не холодно? — спросил он, протягивая мне маленькую закупоренную бутылочку.
— Пиромантия помогает мне согреться. — В основном это было правдой. На мне были те же доспехи из выделанной кожи, которые я носила уже несколько дней. Если ты никогда не носил одну и ту же одежду в течение длительного периода времени, позволь мне тебя заверить, что она становится частью тела, как вторая кожа, удерживаемая на месте пролитой кровью и потом. Под доспехами на мне были удобные брюки и блуза, испачканная кровью в десятках мест. Я должна была мерзнуть, но я привыкла к холоду. Сссеракис был тьмой, страхом и льдом, так что мое тело было холодным даже в лучшие времена. Источник пиромантии давал небольшой огонь внутри, и я использовала его, чтобы согреть кожу, но холод от обладавшего мной ужаса никогда не исчезал. — Что это?
— Ром, — с улыбкой сказал Хардт. У него была своя маленькая бутылочка. — Ты бы удивилась, узнав, что можно найти на теле солдата. — Амфитеатр был завален мертвецами. Все они были там из-за меня, и все же я сама убила только Сильву.
Некоторое время мы оба молча потягивали ром. Он был сладким, пряным и жгучим одновременно, со странным фруктовым привкусом. Мне понравился сам ром и то чувство, которое он вызывал во рту, но я бы предпочла вино. На самом деле это было глупо; я знала, что у меня есть самое большее час, прежде чем меня вырвет.
— Джозеф жив, — сказал Хардт в конце концов.
Это, вероятно, было единственным, что заставляло меня продолжать. Ну, это и обещание силы. «Что ты об этом думаешь?» — спросила я.
Хардт снова отхлебнул из бутылки. Его глаза были устремлены на Сильву, но он смотрел сквозь нее. Хотела бы я, чтобы я могла это сделать, но я могла видеть только ее.
— Я не уверен. Он убил Изена. Он пытался убить и меня, и тебя. Мы подружились с ним, заботились о нем, а он нас предал.
— Я предала его первой. — В этом было трудно признаться. Всего несколькими годами ранее я бы не смогла. Правда, конечно, гораздо сложнее. Мы предавали друг друга в течение многих лет. Просто я была первой, кто не простил.
— Ты не пыталась его убить, — сказал Хардт.
— Я действительно его убила.
— Это была не ты, Эска. Это был Йорин. И Джозеф не умер.
Я покачала головой, ром стал горьким во рту.
— Он умер. И я его убила. Моя вина, что он оказался там, мое решение — не брать его с собой. Если бы я приложила больше усилий, чтобы убедить его… Если бы я не оттолкнула его… Я убила Джозефа. Я убила Изена. — Я замолчала, ненавидя себя, слова гноились внутри, как открытая рана. Я выдавила их, и мой голос сломался вместе с ними. — Я убила Сильву.
— Эска. — Большая рука схватила меня за плечо, и Хардт слегка повернул меня лицом к себе. — Ты не несешь ответственности за действия других. Ты не убивала их.
— Сильва...
Хардт вздохнул и убрал руку:
— Ты не убивала других. А она не оставила тебе выбора.
Некоторым спорам суждено идти в никуда. Хардт всегда оправдывал мои действия, а я никогда бы не отказалась от своей вины. Она была моей. Я заслужила ее, и будь я проклята, если позволю кому-нибудь отнять ее у меня. Даже ему.
— Ты хочешь убить Джозефа? — Этот вопрос нужно было задать, но я боялась ответа.
Хардт ответил не сразу. Ему нужно было подумать. Это добавляло весомости ответу, делало его более определенным. Мгновенный ответ подпитывается страстью и, скорее всего, изменится после того, как эмоции улягутся. Но ответ, данный после такой долгой паузы, становится неловко отвергать… ты знаешь, что этот ответ был обдуман. Знаешь, что за ним стоит мысль, изучение. Это ответ, к которому пришли и разум, и сердце.
— Я не хочу никого убивать, Эска. Это не значит, что я его прощаю. Не думаю, что я когда-нибудь смогу его простить, даже если ты сможешь. — Хардт глубоко вздохнул и покачал головой, его взгляд был отстраненным. — Но я не хочу ни убивать его, ни даже видеть его мертвым. Я не уверен, какую форму должно принять правосудие за убийство. Возможно, он заслуживал того, чтобы оказаться в Яме, но, возможно, и я тоже. — Тогда меня осенило, что я была не единственной, кто погрузился в меланхолию. Мы оба погрузились в уютное молчание, потягивая ром.
— Не секрет, что она мне не нравилась, — в конце концов сказал Хардт. — Я ей не доверял. Но я видел, как она заставляла тебя улыбаться. Наверное, это меня немного смутило... или... может быть, это было похоже на предательство по отношению к моему брату? — Я не стала уточнять, что никогда не любила Изена. — Она сделала тебя счастливой. И, полагаю, это то, о чем стоит скорбеть.
Я шмыгнула носом и вытерла слезы. Когда я открыла рот, чтобы заговорить, я чуть не подавилась своей печалью. Ни одно слово не захотело выйти наружу.
— Я винил ее за Кенто, — продолжил Хардт. — Я знаю, что это несправедливо. Я знаю, что это было твое решение, но я все равно ее винил. Возможно, если бы я мог не обращать на это внимания, я бы увидел в Сильве немного того, что нашла в ней ты.
Когда Хардт посмотрел на меня, я сломалась.
— Я пыталась найти ее, Хардт, — выдавила я из себя слова, и слезы потекли по моим щекам. — Я пыталась вернуть Кенто. Я требовала этого. Она ушла. Мезула сказала...
— Прекрати, — рявкнул Хардт. Он покачал головой. — Я не хочу этого знать, Эска. Я не могу это слышать.
Он был прав. Это был мой позор, моя мука. Я не имела права обременять его знанием о том, что моя дочь мертва. Это был груз, который я должна была нести в одиночку.
Ты не одинока. Слова Сссеракиса стали утешением, хотя, вероятно, не были. Без сомнения, ужас имел в виду напугать меня, но я черпала силы в уверенности, что он рядом.
— Чем дольше ты будешь откладывать, тем тяжелее будет, — сказал Хардт, и его голос был мягким и успокаивающим, как отдаленный раскат грома.
Я кивнула, и Хардт встал, протягивая мне руку. Я проигнорировала ее и вместо этого подползла ближе к Сильве, наклонилась к ее лицу и прошептала ей свои последние слова. Я не буду делиться ими ни с тобой, ни с кем-либо еще. Эти слова, произнесенные шепотом моим сердцем и душой, являются личными. Достаточно сказать, что я задохнулась ими, это было мое последнее прощание с женщиной, которая открыла мне глаза на любовь. Даже Сссеракис отошел в сторону, позволив мне побыть одной. Я запечатлела последний поцелуй на губах Сильвы и вместе с ним выдохнула огонь.
Когда я отстранилась, Хардт помог мне подняться на ноги. Я привыкла полагаться на его неизменную поддержку, и тогда я нуждалась в ней больше, чем когда-либо. Мы вместе наблюдали, как огонь, который я вдохнула в Сильву, поглотил ее. Локализованный ад, сжигающий мою любовь дотла. Что-то ожесточилось внутри меня, когда я смотрела, как она сгорает. Я не могу этого объяснить. Я могу сказать только одно: часть меня сгорела вместе с ней.
— Что нам теперь делать? — спросил меня Хардт, пока мы смотрели на огненные похороны.
Отправь меня домой. Я проигнорировала ужас.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы все здесь из-за тебя, Эска. Я не обвиняю тебя, просто констатирую факт. Мы застряли здесь, на До'шане. Мы не можем вернуться. Теперь Ранд будет преследовать нас, она узнает, что здесь произошло, и Коби… Что ж, на самом деле никто из нас ей никогда не нравился. — И меньше всего я. Коби искала повод убить меня с первого дня нашей встречи, и ее негодование только росло по мене углубления моих отношений с Сильвой.
— Тот старый Хранитель Источников, возможно, и утверждал, что терреланский император закончил с нами, но Прена Нералис, похоже, не из тех, кто так просто это оставит, — продолжил Хардт. — И я не думаю, что император захочет позволить орранскому Хранителю Источников разгуливать по его империи. Итак, куда мы направляемся? Что нам теперь делать?
Домой!
— Я не ищу ответа прямо сейчас, Эска. — Хардт положил свою большую руку мне на плечо. — Но над этим стоит подумать. А пока давай немного отдохнем. Я думаю, нам всем это не помешает.
Я позволила ему отвести меня от пепелища Сильвы. Пиромантия хороша тем, что можно разжечь такой огонь, что даже кости превратятся в пепел. Хардт повел меня к нашему импровизированному убежищу, где Тамура и Иштар, оба раненые и угрюмые, сидели, сгрудившись вокруг костра, и пили из своих бутылок. Имико нигде не было видно, а ее маленький ринглет сидел на коленях у Тамуры, завернувшись в шерстяной плащ, и нервно вертел головкой, высматривая свою хозяйку. Кто-то накинул пару плащей на дрожащее тело Хорралейна, но здоровяк все еще не вырвался из своего кошмара. Я одна не ограбила мертвецов ради более теплой одежды, но я знала, что пройдет совсем немного времени, прежде чем мой Источник пиромантии убьет меня, вскипятив мои внутренности. Мне нужно будет еще раз его отрыгнуть прежде, чем это произойдет.
— Пока нет, — сказала я, освобождаясь от нежной руки Хардта.
— Эска, тебе, как и всем нам, нужно отдохнуть.
— Пока нет, — выплюнула я. — Пока один из нас все еще в опасности.
Глава 5
Я, прихрамывая, шла к Хорралейну — словно пробивалась сквозь миазмы. С каждым шагом мир вокруг меня отдалялся еще больше. Каждый дюйм, который делал меня ближе, приносил новый, пьянящий прилив удовольствия. Страх Хорралейна не был похож ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше. Город, любой город, полон страха, который проносится по улицам и переулкам, как ветер. Его не заботят границы домов и жилищ. Страх исходит от жителей, от всех без исключения. Маленькие страхи, ослепляющий ужас, гложущие тревоги. Это постоянная пища для ужаса, такого как как Сссеракис, и, пока монстр поглощал ее, толстея и становясь сильным, я тоже получала от этого пользу. В этом отношении Яма была похожа на город. Страх был повсюду, все время, делая меня сильной и могущественной. Ро'шан не был исключением, как и столица Полазии. Даже До'шан был испещрен прожилками страха, ожидающего, что его добудут, хотя по большей части это был страх передо мной из-за того, что я убила так много диких пахтов. Хорралейн был другим. Он не был неисчерпаемым источником страха, медленно сочившегося в мир, он превратился в горнило страха, горящее жарче, чем у любого другого человека. Это не могло продолжаться вечно. Я это знала. Сссеракис тоже это знал. Скорее рано, чем поздно, ужас станет невыносимым, стресс и перегрузка его организма — непосильной. Скорее рано, чем поздно, Хорралейн погибнет, убитый темницей страха, из которой не знал, как выбраться.