Но на самом деле все было скучнее. Если перевести с канцелярского языка на человеческий, это означало, что Зимин должен был четыре раза в год приносить в Отдел новые тексты, не предназначенные для широкого круга читателей. Кто их читает, кроме сотрудников, он не знал. Нельзя сказать, что он переживал по этому поводу. Заведующий отдела не любил Зимина, наверное, у него были для этого веские причины, но деньги платил исправно. Этого было вполне достаточно, чтобы между ними установились пусть и не дружеские, но ровные отношения.
— Здравствуйте, господин Ручин, — произнес Зимин заранее приготовленное приветствие.
Заведующий был человеком толстым, но очень активным и деятельным. Но на этот раз он неподвижно сидел за своим огромным столом, думал.
— Смотрите, кто к нам вернулся! — воскликнул Ручин и с явным трудом придал своему лицу приветливое выражение. — Не думал, что увижу вас снова.
— Что так? — удивился Зимин.
— Из Зоны досуга возвращаются не все.
— Слышал об этом, но я ведь надежный сотрудник. Жажда наживы не самое сильное мое качество.
— А зачем же вы туда отправились?
— Мне захотелось развеяться. Лучший отдых — новые впечатления, путешествия и развлечения. Наблюдение за азартными людьми — завораживающее зрелище. Так что все получилось наилучшим образом. Мне было интересно, здоровье я поправил. К работе готов.
— Это вы о Зоне досуга? — Ручин был потрясен.
— Да. Мы же говорим о моей поездке?
— Иногда я не могу ответить на простой вопрос: вы действительно не слишком сообразительный человек или притворяетесь? Как руководителю, мне следовало бы разобраться и принять меры. Закавыка в том, что при любом ответе я должен буду вас уволить, но мне неохота терять умелого поставщика текстов. Вот и стараюсь изо всех сил оставаться в неведении.
— Объяснитесь.
— Вы так демонстративно не интересуетесь реальной жизнью, что мне даже завидно. Как вам удается при этом сочинять новые истории? Загадка. Зимин, неужели вы не знаете, зачем люди отправляются в Зону досуга? Впрочем, не удивлюсь, если вас это не интересует.
— Так в чем же дело? Расскажите. Удивите меня. Буду признателен.
— И не подумаю, я не справочное бюро.
— Ответьте на другой вопрос, зачем я вам нужен? — спросил Зимин, расписываясь в ведомости. — Мои книги вы не читаете и, насколько мне известно, не пытаетесь продавать. В чем смысл нашего сотрудничества? Вы — коллекционер?
— Читаю, конечно, читаю, но по долгу службы, и кое-кто еще читает. Там, — Ручин указывал пальцем на потолок, — есть любители.
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю, — признался Ручин. — Мне не нравится то, что вы пишите, скучища.
— Расстанемся? — с надеждой спросил Зимин.
— Это не нам решать. Прекратите действовать мне на нервы. В последнее время вы ведете себя недопустимо, как какой-то пустобрех.
— Вы видите меня всего лишь четыре раза в год.
— Странное оправдание. Кстати, давно хотел спросить, почему вы пользуетесь наличными? Это подозрительно и неудобно.
— Я так хочу.
— Еще одно проявление самодурства?
— В приличных домах это называют проявлением свободной воли.
— Какой смешной термин вы употребили. Кажется, это философское понятие? Игра в слова. Получается, что ради этих словесных кружев вам приходится тратить несколько дней жизни на банковское оформление накоплений. Насколько я знаю, наличка действительна только в течение года, потом вы должны поменять свои бумажки в банке на новые. Занятие муторное, согласитесь.
— Я не считаю время, проведенное среди любителей наличных, пустой тратой. В очереди встречаются очень интересные люди. Мне грех жаловаться. Где еще я мог бы познакомиться с будущими героями моих книг? Истории, которые они рассказывают друг другу, чтобы скоротать часы ожидания, очень часто оказываются по-настоящему оригинальными. Жизнь всегда фантастичнее любых выдумок.
— За это вы готовы расстаться с 5% своих накоплений?
— С банковского счета снимают те же 5%.
— Я получаю за свои деньги полезные услуги, кредит, например. Обязательные выплаты и налоги снимаются со счета автоматически. Моя финансовая деятельность безопасна и упорядочена. За это нужно платить.
— Вот и я плачу. За бумагу, качественную печать с водяными знаками, за существующую систему оплаты наличными, за возможность хранить деньги в кошельке. Дороговато, конечно, но ничего страшного. Могу себе это позволить. Вашими молитвами.
Ручин удивился.
— Вы считаете, что за вашими тратами будет сложнее проследить? Но контроль за наличкой не менее строгий, чем за электронными деньгами. Вот видите, я переписал номера купюр и отправил сообщение в центральный банк. Если понадобится, ваше местоположение легко вычислят и по банкнотам.
— Это если понадобится, — улыбнулся Зимин. — Так я, собственно, и не прячусь.
— Чувствуете себя в безопасности?
— Нет, стараюсь быть законопослушным.
— Вы несерьезный человек, Зимин.
— Я это уже слышал.
Если бы Зимин решил выстроить жизнь согласно своим представлениям и желаниям, он бы немедленно сократил общение с людьми до минимума. Все время проводил бы в кабинете, сочиняя тексты, не заботясь о том, будут ли их читать. Как говорили древние: «Труд сам по себе есть награда».
Это можно устроить, если откладывать некую сумму после каждого посещения Отдела. Зимин с удовольствием засунул пухлую пачку банкнот во внутренний карман и почувствовал себя временно свободным. Ему не хотелось обсуждать с Ручиным способы скрытого использования бумажных денег, которые не могут отследить даже самые умелые контролеры. Как и говорить с ним о литературе. Зачем, спрашивается, расстраивать человека без особой нужды? Он улыбнулся и направился к выходу. Три месяца свободы он честно заслужил.
— Подождите, Зимин, мы не закончили. Есть еще одно дело. Я должен вам кое-что показать.
Ручин повернулся к компьютеру, выискивая нужный файл. Руки его неприятно дрожали, как у выпивающего или не имеющего постоянной практики работы с мышью человека. Наконец он отыскал нужную запись.
На экране появились два известных Зимину человека. Один из них — фон Могилевец — возглавлял Временную Коллегию по нормализации. Ему удалось сосредоточить в своих руках огромную власть, говорили, что президент лично докладывает ему о важных государственных делах. Зимин охотно верил сплетням. Почему-то он подумал, что именно фон Могилевец может оказаться тем самым единственным читателем, ради которого он предается творчеству. Мысль была слишком смелой, чтобы быть правдой. До сих пор Зимин считал, даже при самых сильных приступах мании величия, что его книги вряд ли способны заинтересовать хотя бы помощника советника президента. На самом деле это был очень высокий пост, и заинтересовать чиновника столь высокого ранга мечтали многие. Зимин не был исключением. Однако, он оценивал свои возможности крайне низко.
Почему он подумал о фон Могилевце, как о возможном читателе? Да потому что вторым человеком в кадре был профессор Лобов, друг тети Клавы. Как мал мир!
— Вы не слушаете, Зимин, — возмутился Ручин. — Это очень важно. Придется повторить.
— Мне будут указывать, о чем не следует писать? — На всякий случай решил уточнить Зимин, ему не хотелось лишний раз обнадеживать Ручина. — Напрасный труд. Выполнять ваши приказы я не буду. Не потому что я буян. Просто я не умею работать по приказу.
— Стоит ли так волноваться из-за пустяков. Рано или поздно это должно было случиться. Отсутствие контроля оскорбляет настоящего писателя. Не правда ли? — Ручин смотрел вдаль и благостно улыбался — Считайте это признанием ваших будущих заслуг. На новом месте работы обязательно пойдете на повышение.
— Разрываете со мной контракт?
— Не я это решаю, — грустно сказал Ручин. — Пока все остается по-прежнему. Жду вас через три месяца с новым текстом.
— А потом?
— Не хочу вас расстраивать, но, скорее всего, наш Отдел будет упразднен. Советую внимательнее изучить интервью господина фон Могилевца, это поможет вам найти новую работу. Давайте прослушаем запись еще раз. Для закрепления.
«Лобов. Чего вы добиваетесь?
Фон Могилевец. Мои намерения чисты и открыты. Я не делаю из них тайны. Хорошо, что мои скромные усилия по реформированию общества поддерживает Временная Коллегия, это помогает в работе.
Лобов. И все-таки. Можно сформулировать ваш замысел кратко, в двух словах?
Фон Могилевец. Это не трудно. Я очень хочу, чтобы люди, проживающие в нашей стране, были счастливы.
Лобов. Разве это возможно? Политические разногласия еще никто не отменял. То, что хорошо для одних, плохо для других.
Фон Могилевец. Верно. Политика — занятие низкое. Рано или поздно нам придется отказаться от нее. Политика, как вы правильно заметили, мешает обрести счастье.
Лобов. Как можно в нашем мире обойтись без политики? Другого способа поддерживать равновесие между разными слоями общества еще не придумали.
Фон Могилевец. Это не совсем верно. До поры до времени это действительно было так. Но мир меняется на наших глазах самым решительным образом. Голод, продолжение рода и жажда власти больше не являются важнейшими мотивациями человеческого поведения.