Серёжа стал прыгать с кочки на кочку, от куста к кусту, стараясь прятаться за их ветки. Но всё ближе слышалось тяжёлое дыхание фашиста. «Пусть бежит фашист, всё равно не поймает! - думал Серёжа.- Только бы заманить его подальше».
Наконец длинношеий не выдержал, остановился и выпустил автоматную очередь. Он не попал, пули пролетели выше головы мальчика. Но Серёжа заорал, точно подстреленный. Фашист обрадовался: теперь-то мальчишка не убежит от него. А Серёжа, немного покричав и постонав, резко повернул вправо, на знакомую тропинку, и побежал по ней. Здесь болото было очень опасным. Но немец этого не знал и продолжал гнаться за мальчиком. Серёжа пробежал ещё немного. Немец бросился наперерез. Зыбкая почва расступилась под ним, и немца стало засасывать. Он забарахтался в рыжем, хлюпком месиве, закричал, бросил автомат и, размахивая над головой руками, стал призывать на помощь рябого. Болото быстро и неумолимо засасывало его. Вскоре на поверхности остались только пузырьки. Серёжа оглянулся и со злобой бросил:
- Туда тебе и дорога!
8
Серёжа пришёл домой. Дед, увидев его, перепугался.
- Не прошёл?
- Прошёл.
- А почему вернулся?
- Вот принёс тебе.- Серёжа протянул деду газету и поставил корзину с продуктами.- Это сержант прислал. Здесь банка тушёнки, сало, хлеб.
Дед растерянно взял газету, развернул её, часто заморгал белыми ресницами.
- Спасибо тебе, внучек! Порадовал старика,- сказал он и крепко поцеловал Серёжу.- Вот куда силы наших брошены. Вот почему фашисты застряли в нашей деревне,- говорил старик, читая газету.- Ленинград был и будет нашим. Там и твой отец воюет, на Ораниенбаумском пятачке, ведь он скороходовец - с Московской заставы.
«Теперь дед выздоровеет»,- подумал Серёжа. Он прилёг на его постель и тут же крепко уснул.
А дед, спрятав на груди газету, вышел из сарая. К вечеру во всех домах, уцелевших после вражеской бомбёжки, говорили о том, что делается на Большой земле, по ту сторону фронта.
9
На другой вечер Серёжа опять отправился к переправе… Так стал он тайно ходить за свежей газетой и так же возвращаться в деревню.
Однажды сержант сказал:
- Да ты, малыш, настоящий Бабушкин. Революционер был такой, Иван Васильевич, видный большевик, ученик Владимира Ильича Ленина. Бабушкин ленинскую газету «Искра» из-за границы тайно от врагов перевозил рабочим России. Он Бабушкин, и ты Бабушкин. Однофамильцы!
…В оккупированную немцами деревню Серёжа не только носил «Фронтовую правду». Он показал нашим разведчикам тропинку через болото. Разведчики захватили «языка» и выяснили расположение противника в деревне и его огневые точки.
- Спасибо тебе, Серёжа Бабушкин! - сказал сержант.- Теперь совсем скоро мы освободим твоего деда.
ВОВКА С НИЧЕЙНОЙ ПОЛОСЫ
1
Вовка проснулся от страшного грохота. Земля под ним уходила куда-то. Над головой с воем проносились снаряды и, тяжело ухая, падали где-то за немецкими окопами. Мальчик вскарабкался наверх и высунулся из траншеи. Над соседней деревней вздымались огненные вспышки.
- Здорово наши дают фашистам! - обрадовался Вовка и вдруг услышал рядом голос отца:
- Эх, не туда бьют! Всё ведь у немцев в лесу - и техника, и снаряды. А наши лупят по брошенной деревне.
- Сказать бы нашим! - загорелся Вовка.
- То-то и оно, да как? Сидим в этом подземелье, как кроты…
- И подохнем здесь,- послышался со дна траншеи слабый голос матери.- Вон как грохочет!
- Это, маманя, наши стреляют! - весело сообщил Вовка.
Отец спустился вниз и стал что-то говорить матери - наверное, успокаивал.
Деревня горела, и в отсветах поднимающегося зарева отчётливо проступали очертания немецких окопов. Почти рядом - колья проволочных заграждений, длинные холмики брустверов траншей. Кое-где торчали стволы пулемётов. А на дороге, спускавшейся к реке, лежало несколько противотанковых ежей. Сейчас в немецких траншеях всё как будто замерло. Только в окошке землянки, где находился их дозор, на секунду мелькнул свет.
- Затаились, гады! Радуются небось, что наши вхолостую стреляют. Ну, погодите… Погодите! Недолго вам радоваться! - Вовка, прижавшись грудью к брустверу, выкрикивал свои угрозы, но они тонули в гуле выстрелов и взрывов.
Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась.
«А что, если сейчас, пока фашисты не очухались, перейти ничейную полосу, переплыть реку, а там до своих меньше километра…»-мелькнуло в голове у Вовки. И, не раздумывая, он попытался вынырнуть из траншеи. Опираясь на руки, он поднялся на глинистый бруствер, но поскользнулся и полетел вниз. Настил затрещал, со стен траншеи посыпалась земля.
- Цурюк! Цурюк! - раздался окрик из соседнего окопа, где за пулемётами сидели немцы.
Над окопом выросло сразу несколько фигур в зелёных касках.
- Кто бежаль?! Отфечай! Будет стрелять! - крикнул немец.
Вовка вскочил, морщась от боли в коленке. Рядом встал отец. Над их головами тускло блеснули дула автоматов.
- Все здесь! Никто не бежал,- спокойно сказал отец.- Это он упал. Споткнулся в темноте и упал.- Отец показал на Вовку.
Немец спрыгнул в траншею. Мать медленно приподнялась на своей соломенной подстилке, глаза её с тревогой смотрели на солдата. Он молча, видимо пересчитывая, ткнул автоматом в Вовку, отца и мать.
- Дольжен быть руиг… Тихо! - приказал он, угрожающе двинув в сторону отца автоматом. Вылез из траншеи и ушёл вместе с другими автоматчиками.
- Ты что, спокойно слезть не мог?! - ругался отец.- Видишь, за каждым шагом следят… Боятся малейшего шороха.
- В темноте не разглядел, поскользнулся…- оправдывался Вовка.
Он лёг на своё место на дне траншеи и закрыл глаза. Отец поворчал ещё немного и тоже улёгся.
«Ничего, ничего! Всё равно я убегу, проклятые фашисты, и сообщу нашим, где вы всё прячете,- думал Вовка, ворочаясь на сырой соломе.- А то вон как всполошились! Доски затрещали, и они уже тут как тут! Из нашей же землянки прибежали, наверняка оттуда…»
2
Мысль о землянке сразу же напомнила Вовке все подробности их заточения в старую траншею ничейной полосы. Уже прошло пол месяца их жизни под постоянным надзором. Ежедневно, по требованию фашистов, они совершали вдоль траншеи «прогулки» на виду у наших воинов.
Вовка, как сейчас, помнит холодное ветреное утро. Они ещё спали, когда вдруг слетела с петель дверь и в землянку ворвался немец.
- Пшёль! Пшёль! Все пшёль! - закричал он визгливым голосом.- Здесь будет немецкий зольдат!
Мать всплеснула руками и заплакала, отец молча стал собирать пожитки. Вовка не сразу сообразил, что их выгоняют. Потом кинулся помогать отцу.
- Шнель! Бистро! - Немец тыкал им в спины прикладом.
Выйдя из землянки, отец повернул было в сторону деревни - там уцелело два полуразрушенных дома. Фашисты, боясь обстрела, не жили в них. Но солдат преградил винтовкой дорогу и, направив штык отцу в грудь, погнал к заброшенной глубокой траншее. Здесь им было приказано остаться.
Так очутился Вовка с больной матерью и инвалидом-отцом в траншее на ничейной полосе, между вражеской обороной и нашим передним краем, за рекой и луговой низиной, простреливаемой немцами. Здесь, на высоком западном берегу, прекрасном наблюдательном пункте, немцы вели прицельный огонь по лощине ничейной полосы. Лощина хорошо простреливалась и нашими войсками.
На шею каждому (отцу, матери, сыну) повесили жестяную бирку, на которой по-немецки было написано название деревни и личный номер. Вовка тут же попытался сорвать бирку, но фашист с размаху ударил его по голове.
Фашисты запретили выходить им из траншеи ночью. За нарушение - расстрел. Днём разрешалось в определённые часы ходить около траншеи под надзором солдат.
- Ты поняла, что задумали эти изверги? - спросил отец у матери.
Та только заохала.
- Это они себя обезопасить хотят, понимаешь? Мы у них вроде щита. Заметила, как они боятся наших? Из-за нас не станут стрелять наши артиллеристы.
А этим извергам спокойнее.
- Давайте не выходить из траншеи! Пусть бьют наши! - сказал Вовка.
И как бы в ответ на его слова в окоп спрыгнул солдат и погнал их на «прогулку». Только матери разрешили остаться. Даже немцу было ясно, что она не может встать.
Прошло пол месяца, и наши не сделали ни одного выстрела по этому участку немецкой обороны. А за траншейными узниками фашисты по-прежнему строго следили.
- Дожили, пособниками врагу стали, - сокрушался отец.
- Не убивайся, есть уже почти нечего, скоро околеем с голоду! - тихо говорила мать.- Только сыночка жалко… Если выживет - сиротой останется! - И мать принималась плакать. Сил у неё не было, и плакала она беззвучно, долго.
- Что ты, мамань, все живы будем! Наши скоро в наступление пойдут, выбьют фашистов, освободят нас, тебя лечить будут!
И голодно было, и дождь мочил, и давно уже опостылело сидеть в этой грязной траншее, но Вовка понимал, что надо терпеть. И терпел.
Незаметно высунувшись из окопа, он часами наблюдал за тем, что делается на вражеской стороне. И за эти полмесяца невольно запомнил, где у них стоят пулемёты, пушки, где находятся наблюдательные пункты, офицерские блиндажи, кухня, обозы… Вся жизнь немцев была у него как на ладони. А когда ему надоело смотреть на немцев, он переходил на другую сторону окопа и с надеждой смотрел на наши позиции. Но они находились за рекой, за низиной, и Вовка мало что мог разглядеть.
Вовке было уже десять лет. На его глазах фашисты сожгли деревню, убили много жителей. Он видел, как мучаются мать и отец, и мальчик ненавидел фашистов лютой ненавистью. С врагом надо бороться, мстить ему, но как? Вовка строил планы один фантастичнее другого, понимал их несбыточность. Но сегодня этому бездействию пришёл конец. Вовка проснулся с твёрдым решением во что бы то ни стало проникнуть к нашим.