От стадиона «Динамо» до квартиры теперь с двумя пересадками нужно добираться. Но сначала метро. Дело уже к позднему вечеру, и не так много людей в вагоне, не давка, но и не пустыня Калахари. Все сидячие места заняты и петли ремённые, что для придания устойчивости пассажиров с потолка свисают, тоже. Вовке одна досталась и он, ухватившись за петлю, приготовился к дёрганию в момент начала движения. Рядом пристроилась девица. Сверху лицо было не рассмотреть, но брюнетка с густыми чуть кудрявыми волосами, поверх этих волос шляпка прикольная. Вовка прослушал предупреждение и напряг ногу, чтобы спружинить, и тут поезд тронулся, а девица кудряво-шляпная сунулась именно в это время хвататься за воздух. Ну, а за что ещё, если все петли заняты.
Хрясь, это она с размаху Вовке по наджабленному уху заехала, хорошо хоть не кулаком, пальцами растопыренными. Хотя, чего уж тут хорошего, больно. Опять слёзы брызнули.
— А-а! — не, не Вовка. Это девицу, которая так ни за что и не ухватилась, поволокло назад.
Фомин решил прийти ей на помощь и попытался ухватить её за локоть, но кучерявую уже прилично уволокло по проходу, пришлось ему сильно наклоняться. Машинист чуть снизил ускорение и девушка оттолкнувшись от Вовкиного соседа, пошла совершать обратно-поступательное движение. При этом опять предприняла попытку за что-нибудь вверху зацепиться. Этим «что-нибудь» оказалось ухо Фомина.
— А-а! — теперь это уже Вовка заорал.
Поезд выровнялся и они с обладательницей шляпки заняли, наконец, вертикальное положение.
— Прости, я не специально, — пискнула девица.
— Бывает. Держитесь за меня, — изобразил из себя женьтельмена Вовка.
— Спасибо, — бамс и носительница шляпного искусства схватилась за ремень Вовкиных штанов бостоновых. Тот опешил. Думал, возьмётся за локоть, а тут такой радикальный метод. И в это время, по мановению волшебной палочки, ну или расписания, машинист начал тормозить. Девица была довольно высокой, Вовке выше плеча даже, и когда вагон стал тормозить, её бросило на Фомина. И рука кучерявой соскользнув с ремня, провалилась гораздо глубже. Ну, в общем, вам по пояс будет.
— А-а!! — это оба два закричали. Девица от ужаса, нащупав чего-то, за что можно схватиться, а Вовка от неожиданности.
— Твою же налево!
— Ой, простите. — И вся пунцово-красная. Только волосы чёрные и глаза. Глаза с таким чуть неправильным разрезом. Еврейка?
— Ну, теперь как порядочный человек я обязан на вас жениться, — попытался рассмешить и успокоить девушку Челенков, прямо покатываясь, правда, про себя от хохота, такого с ним за две жизни ещё не было.
— Ирина.
— В смысле?
— Меня зовут Ирина. Прежде чем идти в загс нужно познакомиться.
— Фомин, а ну да, Владимир.
— Отпустите меня Владимир Фомин, я выхожу, — точно и не заметил Вовка, как поезд остановился.
— Я тоже.
Вышли на улицу, тихую и пустынную после грохота метро. Там всё кричать приходилось.
— Я вот тут живу. С родителями, когда будете знакомиться? — чёрные глаза смеялись.
— Понятно, что сейчас. График у меня напряжённый, следующий раз не знаю, когда свободный вечер выпадет.
— Пошли.
— Пошли.
Подъезд пах мочой. Кошачей, мышачей и человечачей. Ну, не специалист Челенков, но воняло противно.
Папа точно был еврей, да и мама. Папа был похож на Макаревича в поздние годы или на Эйнштейна. Густая такая копна мелких седых кучеряшек.
— Папа, мама, Володя сделал мне предложение! — и почти ведь не смеётся.
— Ой, молодой человек, а что вы весь в крови. Это вас Ирина била и заставляла делать предложение. Не смогли отбиться. Не та пошла молодёжь!
— Руки были заняты.
— Ой, вей. И чем настолько важным были заняты ваши руки, что вы разрешили избить себя до крови.
— Да, нет, это Бесков, пнул коряво.
— Ой, вей. Вам какой-то бес пнул в ухо. Вы бесоборец?
— Я футболист, Бесков — это наш динамовский нападающий. Он низко мяч послал, и мне пришлось гол ухом забивать. Разодрал, — Вовка заглянул в зеркало, что висело в прихожей. Да, тот ещё видок, видимо Ирина сковырнула запёкшуюся кровь и та накапала на шею и рубашку.
— Исаак, отпусти мальчика, Володя проходите на кухню, я медсестра, обработаю вам рану. А то ещё нагноится. — Мама решительно взяла его за руку, а дело в свои руки.
— Конечно, Розочка, вылечи мальчика, зачем нам нагноившийся зять.
— Какая у вас интересная рубашка, Володенька. Кто это шил? Я не встречал ничего подобного. Это из-за оттуда? — Папа отвернул воротник, осмотрел, как сделаны погончики и кармашки, расправил на животе и посмотрел на пуговицы в три ряда. — Нет, материал наш, и оверлог совсем плохой. Так кто вам шил эту замечательную рубашку?
— Папа закройщик в ателье «Радуга», — поспешила оправдать ощупывание будущего зятя отцом Ирина.
— Понятно. Ой!
— Потерпите, Володенька, сейчас станет ещё больней. Нужно смыть запёкшуюся кровь. Там может быть грязь. Зачем вам грязь в ухе? — Прижала его к стулу «будущая тёща».
Портной. Вовремя-то как, а то Вовка уже из всей своей одежды вырос, особенно из пальто модного порезанного. А «Зима близко». Портной — это хорошо.
— Исаак …
— Для вас просто — папа. Шучу, вы так мило краснеете, Володенька. Исаак Яковлевич Розенфельд — старший закройщик ателье «Радуга» к вашим услугам. Так кто вам шил эту рубаху великолепную?
Глава 3
Событие шестое
Вытирать руки о штаны некультурно! Это вам объяснит любой, чьи штаны вы выбрали.
В дверь опять тарабанили. И звонили одновременно. То есть, капитан не унялся и милиционера с собой прихватил. Вовка потянулся на кровати генеральской семейной. Коротковата будет. Длинной панцирно-скрипучее чудо передовой буржуазной мысли была метр восемьдесят. Благо, что прутья в спинке были на существенном расстоянии друг от друга и ноги можно вытащить сквозь них. В первый день, правда, чуть не сломал, то ли ноги, то ли прутья. Забыл об этом просачивание сквозь спинку и решил соскочить, проснувшись, на пол. Соскочил, вдарившись плечом об пол, и чуть не перевернув скрипучее чудо. Еле выпутался.
Потому, сейчас извлёк по очереди все ноги из-за решётки и затопал босыми этими ногами в прихожую. Хорошо «Стеше», она почти глухая. Вовка, однако, одну странность заметил, так-то с ней надо разговаривать, повышая голос, а вот по телефону с какой-то подругой она вполне нормально разговаривает. Сейчас Стеша не услышала, и пришлось идти открывать. Взглянул на часы в огромном длиннющем коридоре. Половина седьмого. Оборзел капитан. Точно надо Аполлонову пожаловаться.
Спрашивать «Кто там?», не стал, отдёрнул засов, такой приличный, на который Степанида Гавриловна всегда на ночь дверь закрывает и распахнул створку. Капитана не было. Милиционера не было тоже. Перед дверью стояла в курточке бежевой Наташа Аполлонова. Стояла и смотрела на его сатиновые трусы и майку алкоголичку. А где взять другую?
— Ой. — Отвернулась.
Вовка посмотрел на трусы чёрные. Ну, утро, естественная реакция организма. Поднял глаза на посетительницу. Не одна пришла. Взяла, наняла эскорт. Любой другой девице не дёшево бы обошёлся. Позади, стояли в полной парадной форме с кучей орденов и медалей, два генерала. Молодых довольно, без седин и усов будёновских. У того, что поменьше ростом была «Золотая Звезда Героя» на сине-зелёном кителе.
— Ты, Фомин, вообще оборзел? — маленький и сказал. Генерал-лейтенант.
— Да, Володька, ты срам-то прикрой, девушку привели. — Тот, что постарше показал Вовке кулак. Этот вообще — генерал-полковник.
— Заходите, я мигом, — метнулся Вовка прочь.
А чего одеть? Треники с отвислыми коленями? Домашние штаны, которые малы и с заплатами из старых отцовых армейских бриджей выкроенные? Бостоновые постирала вчера Степанида Гавриловна, дождь же был, пока добирался от родичей «невесты» все устряпал — забрызгал. Есть только штаны от костюма бежевого, что сшили по спецзаказу для команды юношей «Динамо» перед их турне в Югославию. Но они висят в шкафу в большой комнате, а туда уже гости набились. Опять в труселях семейных выцветших дефилировать.
Спас положение Василий Сталин, заглянул в спальню и головой мотнул, типа, чего телишься. Пора, труба зовёт.
— Василий Иосифович, у меня в шкафу в той комнате бежевые брюки висят, не принесёте. Пожалуйста. — Сталин хмыкнул, присвистнул и громко специально, гад спросил:
— А носки вам, Владимир Палыч, не постирать? — поржал, но брюки через пару минут принёс, — Детям будешь рассказывать, что тебе сам Василий Сталин штаны надевал, и нос вытирал. Платок нужен? Стой, а чего у тебя ухо в крови и зелёнке. Платок нужен?
Вовка про ухо почти забыл, ну саднило. Видимо когда на кровати изворачивался, ноги из прутьев вынимая, опять содрал коросту. Блин блинский. Сегодня же ехать на «Ближнюю дачу». Как с таким зелёным кровавым ухом?
— Мяч вчера головой забил. Ухом. Надо прижечь зелёнкой снова. — Вовка в большое с резной рамой зеркало попытался ухо рассмотреть. Да, ещё и опухло. Не вовремя.
— Пойдём. Я на фронте даже раны сам перевязывал ребятам. Справимся с твоим ухом. — Василий Иосифович кинул ему брюки и пошёл в ванную комнату, там Фомин зелёнку видел.
Пришли генералы не просто так. Как уж у музыкантов это действо называется. Финальный прогон? Генеральная репетиция? Контрольный выстрел? Вот, перед поездкой на дачу к Самому и заочковали генералы, а ну как дуэт чего не того споёт, ну, или не так. Не понравится «лучшему другу детей».
Вообще, Вовка и сам зубами стучал. Больше даже за Наташу переживая. Эх, «фанеры» ещё не изобрели, есть ведь уже первые магнитофоны, записал и дрыгай ногами под запись, рот открывая.
Сталин Вовку обработал почти, как мама Розенфельдов. Приговаривая, что не кричи, сейчас ещё больнее будет. Теперь ухо и даже часть шеи были зелёного презелёного цвета. Можно «зелёного человечка» без грима играть.