Взрывающиеся «десантники»
Сразу после авиаударов по кораблям Балтийского флота в Ленинграде в конце апреля, по приказу главного командования люфтваффе в штабе 1-го воздушного флота была разработана операция по минированию фарватеров в районе Кронштадта и Ленинграда под кодовым наименованием «Лягушачья икра» (Froschlaich). Ее целью было окончательно запереть крупные корабли советского флота в устье Невы и не допустить выхода подводных лодок в Балтийское море.
Постановка мин была поручена KG4 «Генерал Вефер». Первоначально операция была запланирована на 10 мая. Однако к этому времени лед в восточной части Финского залива и в районе острова Котлин еще не растаял. Кроме того, не удалось своевременно завезти достаточное количество донных мин. Сказалась также затянувшаяся весенняя распутица и плохое качество покрытия на аэродромах 1-го воздушного флота, в том числе Рига-Спливе, где базировались «Хейнкели» KG4. Самолетам предстояло каждый раз взлетать с двумя электромагнитными минами под фюзеляжем, весившими по 1 тонне каждая[151].
В результате операция несколько раз откладывалась и была назначена на конец мая. К этому времени все три группы эскадры специально перебазировались на аэродром Проверен в Восточной Пруссии. С этой авиабазы KG4 и начинала свою затянувшуюся «командировку» на Восточный фронт в 1941 году. К концу мая подразделение располагало 78 самолетами, из которых 49 находились в пригодном для полетов состоянии. Значительную часть парка составляли уже стандартные He-111H-6, имевшие внутренние бомбоотсеки.
Прошедшая зима далась эскадре оберста Ханса Йоахима Рата[152] нелегко. После окружения немецких войск в районе Демянска и Холма «Хейнкели» использовались в основном в роли транспортников, сбрасывая контейнеры с грузами, а также выступали в роли тягачей для грузовых планеров Go-242 и DFS-230.
Полеты проходили в условиях сильных морозов и метелей, машины плохо заводились, расходовали чрезвычайно много топлива (что сокращало дальность) и часто покрывались льдом в воздухе. Из-за плохой погоды и туманов вылеты часто проходили на небольшой высоте, в связи с чем бомбардировщики постоянно рисковали попасть под обстрел с земли. И если до этого потери носили единичный характер, то только с 1 февраля по 11 марта эскадра безвозвратно потеряла 9 самолетов и 16 членов экипажей.
Тем не менее KG4 все еще оставалась эскадрой стратегических бомбардировщиков, которой поручались наиболее ответственные задания. Таковым и стала операция «Лягушачья икра».
Все вылеты предполагалось выполнять только по ночам. Для того чтобы усложнить жизнь советской ПВО, был разработан следующий маршрут. Следуя на северо-восток, «Хейнкели» должны были миновать южное побережье Балтики в районе Копорского залива. Затем, не меняя курса, они пересекали Финский залив. Достигнув его северного берега около городка Терийоки, они поворачивали на юго-восток и некоторое время шли вдоль побережья, занятого финскими войсками. Оказавшись на траверзе острова Котлин, бомбардировщики ложились на курс 180° и шли прямо на Кронштадт. Выйдя в намеченный район, они с высоты 500–600 метров сбрасывали мины, после чего снижались до высоты бреющего полета и уходили на юго-запад, в сторону темной части горизонта. Подобный маршрут позволял минимально сократить время нахождения самолетов в зоне действия противовоздушной обороны Советов.
Вечер 28 мая над Финским заливом выдался ясным и безветренным. На море был штиль, лишь мелкие волны тихо накатывались на изрешеченные осколками пирсы и причальные стенки Кронштадта. База была уже не той, что год назад. Все крупные корабли давно ушли в Ленинград, и на рейдах стояли только тральщики, минные заградители, «морские охотники», сторожевики и торпедные катера. Теперь они вели свою малую войну среди шхер и островков Финского залива. Лишь обшарпанные подводные лодки напоминали о былой мощи Балтийского флота. Да и тех осталось немного. К этому времени от взрывов мин, ударов авиации и по иным причинам погибли 27 субмарин, то есть почти половина от имевшихся в начале войны. Своеобразным «украшением» базы надолго стал обрубок линкора «Марат», остававшийся на том самом месте, где его поразил Ханс Ульрих Рудель 23 сентября прошлого года. В порту и городе виднелось множество разрушенных и обгоревших зданий, но символ Кронштадта – Морской собор – по-прежнему выделялся своей серой громадой.
Уже ночью во всех подразделениях дивизии ПВО Кронштадтского морского оборонительного района (КМОР) во главе с подполковником Д.З. Осипчуком, ранее командовавшим 6-м ЗенАП, раздался сигнал «воздушная тревога». Операторы РЛС РУС-2, расположенной на замаскированной позиции на форте «Шанц» в западной части острова, засекли групповую цель, идущую курсом на базу. Все части были приведены в боевую готовность. Приближавшиеся белые ночи, как ни странно, только затрудняли действия пэвэошников. Дело было в том, что поиск самолетов и наводка орудий с помощью оптики осложнялись недостаточной освещенностью, а лучи прожекторов рассеивались в полусумраке. Так что в окулярах биноклей виднелись лишь смутные очертания. Тем не менее пушки 1-го и 49-го ЗенАП, а также береговых батарей открыли огонь. Затем начали стрелять и зенитки кораблей, стоявших на рейдах.
Первые самолеты появились со стороны Финляндии, огибая Кронштадт с запада. «Хейнкели» шли на высоте 800—1200 метров парами и поодиночке с интервалом 1–2 минуты. Вскоре от их фюзеляжей стали отделяться черные цилиндры, опускавшиеся на парашютах в воду. Стало очевидно, что немцы решили заминировать акваторию залива в районе Северных фортов с целью блокировать имевшийся там Северный запасной фарватер. При этом часть мин сбрасывалась без парашютов с бреющего полета. «Адские машины» были снабжены прибором инерционного действия, служившим для самоуничтожения в случае падения мины на сушу или мелководье. Взрыв должен был произойти через 22 секунды после удара о твердую поверхность.
Тем временем на КП дивизии ПВО поступали данные о воздушной обстановке. Одни батареи докладывали об открытии стрельбы, другие – о падении мин, третьи – о переносе огня с одной цели на другую. С командного пункта 71-го ИАП сообщили о подъеме в воздух истребителей. Отдельные посты сообщали о выброске вражеского десанта, принимая опускающиеся на парашютах цилиндрические бомбы за парашютистов. За падением каждого такого «десантника» на землю следовал страшный взрыв, что на первых порах очень удивляло зенитчиков. Один из громадных кусков металла, являвшийся фрагментом донной мины, со зловещим жужжанием пролетел вблизи наблюдательной вышки на КП дивизии и упал в болото, к счастью никого не задев[153].
Вскоре немецкие самолеты улетели, а в штабах начался «разбор полетов». Посты ВНОС отчитались, что в районе Кронштадта прошел 21 самолет, а штабы зенитных артполков заявили о четырех сбитых машинах. Узнав о сбросе мин, командование Балтфлота сразу же приостановило выход в море всех подводных лодок. Так что операция «Лягушачья икра» принесла определенный эффект уже на самой начальной стадии.
Для детального анализа действий противовоздушной обороны утром 29 мая было срочно созвано специальное совещание. На нем присутствовали командиры зенитных батарей, пулеметных и прожекторных рот, командиры артиллерийских боевых частей кораблей Балтфлота, а также летный состав 71-го ИАП и представители береговой обороны.
На станции РУС-2 на форте «Шанц» шла напряженная работа, количество проводок целей иногда доходило до 120 в сутки. Однако, увлекаясь поисками самолетов за горизонтом, операторы иногда просматривали пролетавшие над головой. Однажды одиночный немецкий бомбардировщик незамеченным появился над Кронштадтом и сбросил бомбы. При этом воздушная тревога не была даже объявлена. При анализе этого факта было сделано предположение, что при переходе импульса станции и отраженного сигнал от суши к воде и обратно возникал «провал в диаграмме направленности станции», от которого возникали мертвые зоны.
В ночь на 30 мая «Хейнкели» из KG4 снова появились над Кронштадтом и в течение 2 часов сбросили около 60 донных мин. Сильный зенитный огонь заставил пилотов увеличить высоту полета над целью на 200–300 метров, и потому сбрасывать мины можно было уже только на парашютах.
На следующую ночь посты воздушного наблюдения зафиксировали 19 самолетов, каждый из которых сбросил вокруг Кронштадта по одной-две мины. На сей раз к операции подключились пикирующие бомбардировщики Ju-88A из KG1 «Гинденбург», действовавшие с аэродрома Плескау. Помимо выполнения основной задачи, они атаковали позиции зенитных батарей на острове Котлин, сбросив на них 10 осколочных бомб. В это же время германская дальнобойная артиллерия, чьи позиции находились в районе Петергофа, начала обстрел Кронштадта. Так немцы снова применили тактику комбинированных артиллерийских и авиаударов, уже опробованную во время операции «Айсштосс»[154].
Командование Балтийского флота и дивизии ПВО КМОР после второго и третьего налетов наконец решило предпринять определенные шаги. Прежде всего разведать, с каких именно аэродромов действуют постановщики мин. Сначала хотели отследить маршрут их полета при помощи имевшихся РЛС. Однако полученные данные оказались, мягко говоря, хаотичными и беспорядочными. Из них следовало, что «миноносцы» взлетали из Веймарна, Глубокого и Луги, а садились аж сразу на пяти аэродромах: Горлово, Пейпин, Копорье, Горки и Псков! Тогда решили применить другой способ, правда не более умный, чем первый, а именно просто взять и проследить за возвращающимися самолетами с помощью двух И-153. Можно было подумать, что этот биплан мог тягаться по дальности полета с бомбардировщиком.
В одну из белых ночей пара «Чаек», которые пилотировали капитан Константин Соловьев и старший лейтенант Алексей Батурин из 71-го ИАП ВВС КБФ, сели на хвост одному из Не-111 и полетели за ним на дистанции визуального контакта. Однако через некоторое время лимит топлива на бипланах стал подходить к критическому пределу. Еще немного – и до своего аэродрома уже не дотянуть, а долететь-то успели всего лишь до Копорского залива. Видя, что «Хейнкель» продолжает идти курсом 180°, летчики решили атаковать его. Сблизившись на дистанцию 400 метров, они дали залп неуправляемыми реактивными снарядами РС-82. Вернувшись обратно, Соловьев и Батурин заявили, что сбили бомбардировщик, однако данные противоположной стороны о потерях этого не подтверждают. Да и действительно, вероятность попадания НУРСами ночью с расстояния почти в полкилометра была ничтожно малой. Напомним, KG4 действовала с дальней тыловой базы в Восточной Пруссии, так что установить ее местонахождение советская авиация попросту не могла.
Ночные минные постановки в очередной раз наглядно показали ахиллесову пяту советских ВВС, а именно слабость ночной истребительной авиации. К концу мая 1942 года в составе 71-го ИАП подполковника В.С. Корешкова насчиталось всего четыре летчика-ночника. Затем для этой цели ускоренными темпами были «подготовлены» еще пятеро. Абсолютно ясно, что собой представляло подобное «обучение». В тех же люфтваффе на обучение полноценного ночного летчика-истребителя уходило минимум два года. А тут вот так, взяли и за пару дней подготовили.
По свидетельству инспектора 10-й и 61-й истребительных авиабригад, одновременно с тренировкой летчиков к ночным полетам в подразделениях готовили и материальную часть. На И-16 и И-153, выделенных для ночников, вместо штатного вооружения ставились крупнокалиберные пулеметы, проводилась их тщательная пристрелка, подвешивались направляющие для «эрэсов». Одновременно отрабатывались вопросы взаимодействия ночных истребителей с береговой и корабельной зенитной артиллерией. На отдельных машинах впервые (!) установили радиооборудование для наведения с земли.
Зенитчики же, которые и так несли потери от осколков разрывавшихся бомб, страдали еще и от необдуманных действий начальства. Так, в 1-м артдивизионе потребовалось срочно перебросить батарею с одного из фортов в Финском заливе на остров Котлин. А плавсредства для этого мероприятия при этом попросту «забыли» выделить. Пришлось бедным бойцам разобрать орудия на части и перевозить их в нужное место на шлюпках, поминая при этом забывчивых командиров крепким словом.
Тем временем в ночь на 1 июня последовал четвертый подряд налет. Тактика вылетов несколько изменилась. «Хейнкели» пересекали линию фронта мелкими группами на большой высоте, выполняя при этом противозенитный маневр. Затем они с разных направлений шли на Кронштадт. Все было рассчитано до мелочей. Ровно за 1–2 минуты до появления первых машин над целью дальнобойная артиллерия открывала огонь по местам расположения зениток и прожекторов. Хотя попасть непосредственно в их позиции с расстояния 15–20 километров и было довольно трудно, мощные взрывы 203– и 280-мм снарядов все же оказывали сильное психологическое воздействие. Затем начинался сброс мин. Если с первого раза точно прицелиться, чтобы «положить» их в фарватер, не удавалось, то бомбардировщики, в отличие от предыдущих вылетов, делали второй, а иногда и третий заход.
Действия советских ночных истребителей оказались малоэффективными. Зенитчики и летчики попросту мешали друг другу. Пилоты И-16 и И-153, идя в атаку и не дав об этом никакого сигнала, «натыкались» на разрывы своих же зенитных снарядов. Или же наоборот, зенитчики прекращали огонь, видя в воздухе поблизости от воздушной цели свои самолеты, но те не атаковали противника, так как не видели его. Летчики не имели представления о тактико-технических данных огневых средств зенитчиков и полагали, что если уж они пошли в атаку, то артиллерия должна в ту же секунду прекратить пальбу, забывая при этом, что снаряды тоже имеют полетное время.
На следующий день в 71-м ИАП прошло совещание по вопросам взаимодействия авиации и зенитной артиллерии. На него прибыл командир 1-го ЗенАП майор Н.В. Котов. Он внимательно выслушал претензии и пожелания своих воздушных коллег. В итоге были выработаны специальные сигналы как для истребителей, находящихся в воздухе, так и для зенитчиков. Договорились также о том, что на каждой батарее будут выделены специальные наблюдатели для того, чтобы следить за самолетами и подаваемыми ими сигналами.
Командование ПВО спешно пыталось наладить взаимодействие своих ограниченных сил и средств. Была составлена специальная таблица, определявшая порядок действий зенитной артиллерии и ночных истребителей. Этот документ немедленно дали изучать всем командирам и офицерам штабов. Управление огнем зениток отныне должно было производиться с вышки командира дивизии ПВО по радио и телефону, а управление истребительной авиацией – с КП командира 71-го ИАП. Между этими пунктами был также проложен телефонный кабель. Кроме того, для увеличения плотности огня по самолетам разрешили стрелять даже береговым батареям крупного калибра.
Также важное значение имело взаимодействие с восточным соседом – Ленинградской армией ПВО. С ее штабом поддерживалась прямая связь, по которой поступали дополнительные сведения о полетах немецкой авиации.
При отражении последующих налетов взаимодействие истребительной авиации и зенитной артиллерии строилось на принципе распределения зон. Зенитные батареи должны были вести огонь в радиусе обстрела своих орудий, а ночные истребители атаковать бомбардировщики на подходе и отходе от цели, после выхода из зоны огня зениток. При этом летчики при любом раскладе должны были иметь преимущество, даже если входили в зону ответственности артиллеристов. Расчеты зенитных орудий были обязаны следить за целью, вырабатывать необходимые данные и только после того, как истребители уходили, возобновлять стрельбу по самолетам.
Командование 71-го ИАП на основе данных наблюдений установило, что немцы практически не меняют маршруты и время полетов. Исходя из этого, рассчитали примерные «зоны ожидания», через которые должны были пролетать бомбардировщики на подходе к цели. Но все эти задумки еще надо было претворить на практике. Тем временем перед флотом встала задача – по возможности очистить фарватеры от уже сброшенных мин.
Приказом командира ОВРа капитана 1-го ранга Ю.В. Ладинского для траления поставленных немцами мин был выделен дивизион магнитных тральщиков под командованием капитан-лейтенанта М. М. Безбородова. В нем насчитывалось девять кораблей деревянной конструкции, переоборудованных из бывших рыболовецких сейнеров и мотоботов: «Сиг», «Поводец», «Пикша», «Воронин», «ГС-1», «ГС-2», «Свирь», «Касатка» и «Ястреб». Правда, из этих «суперсовременных» судов лишь три были приспособлены к тралению с помощью тралов-барж. Остальные тральщики имели лишь хвостовой магнитный трал и могли выполнять только вспомогательные функции. Настоящим флагманом флотилии был «Сиг» водоизмещением 208 тонн, остальные же тральщики имели водоизмещение 40–80 тонн[155].
Обстановка осложнялась тем, что было неизвестно, какие именно мины наставили немцы в окрестностях Кронштадта. Следовательно, было непонятно, каким образом вести траление. В конце концов решили сначала пустить в дело быстроходные десантные катера. Операция началась 1 июня. Аттракцион был не из легких. Маневрируя на полном ходу, катера периодически сбрасывали глубинные бомбы. В тот же день пришел первый успех, когда после очередного подводного взрыва сдетонировала первая акустическая мина. Однако, учитывая масштабы постановок, это была всего лишь капля в море.
2 июня на очистку кронштадтских фарватеров вышли магнитные тральщики. Первые два дня прошли впустую. Многочисленные галсы не дали никаких результатов. Следующие дни для моряков Балтфлота стали более успешными, и они смогли обезвредить 11 мин. Результатами траления лично интересовался командующий флотом вице-адмирал Трибуц, который постоянно названивал командиру ОВРа Ладинскому.
Одновременно с этим был в срочном порядке организован отряд подвижных постов противоминного наблюдения под командованием капитан-лейтенанта Н. В. Шклярского. Он включал 20 моторных катеров и 26 шлюпок. Посты выставлялись в период с 22:00 до 4:00 на створе кронштадтских маяков и в фарватерах, ведших к Ораниенбауму и поселку Лисий Нос, на побережье Карельского перешейка. Наблюдатели, снабженные пеленгаторами и биноклями, фиксировали примерные места падения мин и сообщали о них в штаб ОВРа.
В одну из июньских ночей от постов было получено донесение, что две мины упали на берег острова Котлин, в районе аэродрома Бычье Поле, и не взорвались. Тогда было решено разоружить их. Эту задачу выполнили минеры отряда во главе с инженер-капитаном 2-го ранга М. Я. Мироновым.
Кроме того, особое задание получил командир истребительного отряда катеров ОВРа капитан 3-го ранга М.В. Капралов. Он был обязан на каждую ночь выставлять в противовоздушный дозор два-три катера типа «морской охотник» на основной фарватер от Большого Кронштадтского рейда до маяка Толбухин. Командирам катеров ставилась задача – сбивать немецкие самолеты и уничтожать опускающиеся на парашютах мины[156].
«Чайки» против «миноносцев»
После небольшого перерыва минные постановки продолжились в ночь на 2 июня. Сначала над Кронштадтом появились «Юнкерсы» из KG1 «Гинденбург». Они с пикирования атаковали позиции батарей 1-го и 6-го зенитных артполков, сбросив на них 38 фугасных и осколочных бомб. Затем показались He-111H-6 из KG4 «Генерал Вефер». Всего в налете участвовало около 40 бомбардировщиков.
Едва поступил сигнал о приближении германских самолетов, как с аэродрома Бычье Поле поднялись ночные И-153. Причем в вылете участвовали командир 71-го ИАП подполковник В.С. Корешков и комиссар полка И.И. Сербин, которые направились в сторону маяка Толбухин, чтобы, барражируя там, поджидать подхода бомбардировщиков.
Тем временем майор П. Бисин начал патрулирование над акваторией Кронштадта. Вскоре в слабом свете прожекторов летчик увидел силуэт двухмоторного самолета и тотчас пошел на сближение, решив атаковать противника прямо в лоб. Когда «Чайка» приблизилась на расстояние полкилометра, Бисин нажал на кнопку, и шесть огненных комет НУРСов понеслись навстречу бомбардировщику. Затем пилот открыл огонь из своих четырех 7,6-мм пулеметов. После этого, по утверждению Бисина, атакованный им Не-111 «свалился на крыло, вошел в отвесное пикирование и врезался в воду в районе северных фортов». В 2:20 в Кронштадте был дан сигнал «Отбой ВТ».
По немецким данным, во время этого налета не вернулся на базу He-111H-6 W.Nr. 4714 лейтенанта Хорста Финке из 6-й эскадрильи KG4. В эту же ночь в результате обстрела с земли на одном из самолетов из 9-й эскадрильи был ранен бортрадист Вильгельм Грахл. Таким образом, благодаря принятым мерам эффективность ПВО Кронштадта повысилась. Это признавали и сами немецкие летчики: «В дополнение к очень мощному зенитному огню и прожекторам появились ночные истребители, в связи с чем налеты не приносили желаемого успеха». «Хейнкелям» приходилось сбрасывать мины с большой высоты, в результате чего точность постановки, естественно, снижалась. Только отдельные «адские машины» падали непосредственно в фарватеры[157].
На рассвете 2 июня командир 1-го ЗенАП майор Котов вместе с командиром 2-го артдивизиона Т. Д. Гороховым на танкетке прибыл на позиции 42-й батареи. Там они увидели изрешеченные осколками стены форта, вмятины на орудиях, разбитый дальномер. Тем не менее зенитчики чувствовали себя бодро и уверенно, считая, что сбили еще пару самолетов.
На следующую ночь люфтваффе произвели уже пятый подряд налет с целью минирования кронштадтских фарватеров. На боевое патрулирование вылетели полковой комиссар Сербин и летчик-инспектор А.В. Алексеев. В момент, когда обычно появлялись немецкие самолеты, И-153 находились в зоне ожидания между маяками Толбухин и Шепелев на высоте 1000 метров. Вскоре летчики обнаружили одиночный Не-111, идущий курсом на юг. «Чайки» постепенно догнали «Хейнкель», после чего атаковали его реактивными снарядами, в результате чего тот «резко перешел в крутое пикирование, врезался в берег и взорвался».
Возвращаясь в свою зону, Сербин увидел еще один Не-111, летевший на высоте 1500 метров в сторону острова Котлин. Бомбардировщик был освещен прожекторами, поэтому его экипаж не заметил подходящие сзади ночные истребители. Согласно донесениям советских пилотов, они зашли «Хейнкелю» в хвост и с дистанции около 100 метров открыли огонь из пулеметов. После этого самолет загорелся и упал в Финский залив.
Еще один воздушный бой провела пара ночных истребителей, принадлежавших командиру 71-го ИАП подполковнику Корешкову и командиру эскадрильи майору И.И. Горбачеву. Достигнув зоны ожидания, И-153 начали кружить над водой. С высоты 1000 метров остров Котлин с военно-морской базой, фортами, молами и гаванями во время белой ночи выглядел как на ладони. И этот небольшой кусок суши уже почти год вел свою малую войну.
Вскоре в перекрестье лучей прожекторов летчики отчетливо увидели силуэт двухмоторного самолета. «Чайки» со снижением тут же направились в том направлении и через несколько минут обнаружили Не-111, идущий над заливом на высоте 1600 метров. Далее, по словам Корешкова и Горбачева, они атаковали бомбардировщик и тот «упал в воду у мыса Ино».
Еще на один «сбитый» бомбардировщик претендовали… прожектористы. Они утверждали, что несколькими своими лучами захватили Не-111, идущий на малой высоте. Его экипаж, пытаясь вырваться из светового поля, потерял ориентацию и врезался в воду.
Вообще кронштадтские прожектористы действовали довольно активно, освещая каждый раз по 10–15 самолетов. Несмотря на некомплект личного состава, 3-я рота 309-го прожекторного батальона, находившаяся на южном берегу Финского залива, успешно освещала опускающиеся на парашютах мины и фиксировала примерные места их приводнения. Кстати, на этом участке отмечалось сбрасывание немецкими самолетами и специальных воздушных шаров с автоматически открывающимися отсеками, которые были заполнены пропагандистскими листовками.
В общей сложности в ночь на 3 июня части ПВО претендовали на четыре сбитых самолета. Однако фактически KG4 потеряла только один He-111H-6 W.Nr. 4894 лейтенанта Густава Бургера из 3-й эскадрильи. Этот экипаж буквально пару дней назад был переведен из учебной четвертой группы и сразу же не вернулся с задания[158].
После этого немцы взяли на сутки тайм-аут. Матросы, жители города и бойцы противовоздушной обороны смогли перевести дух.
Сразу после полуночи 5 июня от постов ВНОС снова поступило сообщение о приближении немецких самолетов. В 0:30 в Кронштадте опять зазвучали гудки воздушной тревоги. С аэродрома Бычье Поле по приказу с КП вылетел И-153 майора Горбачева. Патрулируя на высоте 2 тысячи метров, летчик сначала увидел разрывы зенитных снарядов, а затем появился освещенный прожекторами Не-111. Тогда Горбачев по рации дал сигнал прекратить огонь и начал сближение с бомбардировщиком. Он решил атаковать «Хейнкель» с фронта, однако едва собрался открыть огонь, как немецкий пилот, видимо заметив несущийся навстречу биплан, резко отвернул в сторону. Тем не менее Горбачев утверждал, что не упустил врага из виду и гнал его до самой Финляндии, где якобы и добил. Однако подтвердить победу, естественно, никто не мог.
В эту же ночь летчик-инспектор Алексеев барражировал в районе остров Котлин – поселок Борки. Внимательно вглядываясь в небо, он из своей открытой кабины заметил одиночный 1и-88А, заходивший на высоте 1500 метров на сбрасывание мин. До него было около 1000 метров, и Алексеев начал сближение. Вскоре он увидел, как от самолета отделились две мины и раскрылись их парашюты. «Чайка» аккуратно обошла медленно опускавшиеся мины и вышла в атаку. Пилот нажал на кнопку пуска, и шесть «эрэсов» понеслись в сторону «Юнкерса». Однако все они прошли ниже противника.
В тот момент немцы заметили преследователя. Ju-88A резко перешел в пикирование и на бреющем ушел в сторону форта Ино. Надо сказать, что догнать его на И-153 было нереально. Максимальная скорость «Чайки» не превышала 400 км/ч, а с изношенным двигателем была и того меньше, в то время как «Юнкерс» мог разгоняться до 455 км/ч и выше.
Дальнейшую «охоту» Алексеев описывал так: «Я вернулся в свою зону барражирования. Здесь ко мне присоединился И. Сербин. На высоте 2000 м мы обнаружили Хе-111 и атаковали его. Зашли ему в хвост и с дистанции 200 метров открыли огонь. Стрелок бомбардировщика ожесточенно бил в нас длинными очередями, но вскоре замолк. Хе-111 задымился и пошел со снижением. Посты ВНОС подтвердили падение вражеского бомбардировщика». После этого, по докладу летчика, он на высоте 2500 метров обнаружил еще один «Хейнкель», обстрелял его из пулеметов и двумя реактивными снарядами, после чего тот упал возле маяка Толбухин. И, уже возвращаясь на аэродром, Алексеев повстречал Ju-88A, но тот ушел с резким набором высоты.
В действительности в эту ночь все немецкие самолеты благополучно вернулись на свои базы.
В ночь на 6 июня люфтваффе произвели очередной вылет на минирование кронштадтских фарватеров. Воздушная тревога была объявлена в 0:15 по московскому времени. Посты ВНОС зафиксировали 24 самолета, сбросивших на парашютах 20 донных мин. Несколько «Юнкерсов» снова атаковали позиции зенитных батарей на острове Котлин. Погода несколько испортилась, и над восточной частью Финского залива висела многослойная облачность. Она затрудняла действия флотских ночников, зато облегчала задачу немецким пилотам.
На сей раз уже прослывший везучим ночным асом инспектор Алексеев вылетел на И-16. В 1:15 истребитель пробил облака верхнего яруса и продолжил полет на высоте 3500 метров, являвшейся потолком для изношенных «ишаков». Надсадно ревя мотором, тупоносый маленький истребитель рассекал холодный воздух. ВВС флота снабжались новыми машинами по остаточному принципу, а посему, хотя на дворе была середина 1942 года, морским летчикам приходилось по-прежнему мерзнуть в открытых кабинах.
Вскоре Алексеев заметил противника. Сам он потом вспоминал: «Вот тут, на вираже, я обнаружил Ю-88. Мне удалось выйти в атаку сзади и дать очереди из пулеметов сверху по фюзеляжу и по правому мотору. Противник увеличил скорость и пытался скрыться в облаках. Я выпустил два реактивных снаряда. Один из них взорвался у правой плоскости «Юнкерса», и немец врезался в воду залива между Котлином и фортом «Краснофлотский». В ту же ночь Алексеев совершил еще один вылет, который завершился безрезультатно.
Создавшаяся обстановка заставила командира 71-го ИАП увеличить интенсивность боевых вылетов. Было решено иметь в полку на каждого летчика-ночника по две боеготовых машины. Это позволяло исключить время на дозаправку и перевооружение самолета. Поэтому в последующие ночи славная когорта: подполковник Корешков, полковой комиссар Сербин, капитан Шаров, старший лейтенант Батурин, инспектор Алексеев – после возвращения с боевого задания пересаживались на заранее подготовленные истребители и снова поднимались в воздух. Правда, такая компенсация численной нехватки ночников приводила к неизбежному переутомлению летчиков.
Следующий налет немцы выполнили в ночь на 8 июня. По данным постов ВНОС, самолеты сбросили 45 донных мин и в придачу 21 осколочную бомбу на позиции зенитчиков и прожектористов.
Тем временем тральщики Балтфлота пытались обезвредить выставленные мины. Как оказалось, с 5 июня германские бомбардировщики минировали уже основной фарватер и Большой Кронштадтский рейд. Это заставило командира ОВРа капитана 1-го ранга Ладинского расширить зону траления. Поскольку вице-адмирал Трибуц постоянно торопил, то уже 8 июня отчитались в расчистке главной трассы – Морского канала. Утром катера МО-201 и ЗК-38 прошли по основному фарватеру, сбросив с интервалами 38 глубинных бомб. Мин обнаружено не было[159].
Невзирая на минную опасность, командование решило выслать в поход первые подводные лодки. В ночь на 10 июня под эскортом катеров «МО» субмарины Щ-304 и Щ-317 направились в открытое море. Во время следования по створу кронштадтских маяков матросы отчетливо увидели немецкие самолеты, сбрасывавшие очередную партию донных мин. С катеров по ним открыли огонь. Моряки наблюдали, как внушавшие ужас огромные цилиндры с небольшим всплеском падали в воду и погружались. В то же время с острова послышались взрывы очередных бомб, сброшенных на зенитные батареи.
Днем 10 июня попутно с минными постановками был совершен налет на саму военно-морскую базу. Шесть Ju-87D и четыре Ju-88A, летевшие в сопровождении истребителей, атаковали корабли в бухте Батарейная. Вероятно, целью атаки были тральщики, производившие разминирование фарватеров. Так жителям Кронштадта и морякам напомнили о событиях восьмимесячной давности. Вой сирен пикировщиков, надрывная пальба зениток, взрывы и огромные столбы воды снова сотрясали петровские форты. Правда, на сей раз все 33 бомбы взорвались в воде.
На перехват вылетели флотские истребители, и затем старший лейтенант К.П. Присяжнюк и младший лейтенант В. И. Ткачев заявили об одной сбитой «Штуке» и одном истребителе. При этом собственные потери ВВС КБФ составили один ЛаГГ-3.
В ночь на 11 июня немецкие самолеты совершили уже десятый налет с целью минирования фарватеров, сбросив 35 мин разных типов. А поутру, в 11:35, в небе появились четыре Ju-87. Зайдя со стороны солнца, они спикировали на стоянку боевых катеров в бухте Батарейная. Три мощных взрыва прогремели за кормой катера МО-103. Корма «морского охотника» была разворочена, и вскоре он затонул на мелководье. Зенитные батареи на сей раз выпустили около 1700 снарядов и заявили о двух сбитых «Штуках». Пилоты 4-го гв. ИАП и 21-го ИАП ВВС КБФ произвели в тот день 77 боевых вылетов, но все они завершились безрезультатно.
Все эти дни советские летчики и зенитчики регулярно докладывали о сбитых в районе Кронштадта самолетах, но на самом деле KG1 и KG4 не понесли никаких боевых потерь. Только в ночь на 14 июня во время последнего вылета к Кронштадту не вернулся на базу He-111H-6 «5J+FT» лейтенанта Бергмана (командир экипажа штурман гауптман Хессе) из 9-й эскадрильи.
Самолет вылетел из Проверена в 21:18 по берлинскому времени. Однако над военно-морской базой в этот день стояла низкая облачность, посему Хессе решил сбросить мины на запасную цель – Ленинград. В 0:11 с высоты 4400 метров, несмотря на сильный зенитный огонь, была проведена бомбардировка, после чего «Хейнкель» повернул на юго-запад. Однако через 30 минут левый двигатель начал работать с перебоями, а потом и вовсе загорелся. Вскоре стало ясно, что даже до аэродрома в Риге не дотянуть.
«Двигатель начал сильно гореть, – писал в своем рапорте Хессе. – Пламя тянулось над плоскостью и под ней. Высота была уже 600 м. Это было время для эвакуации. Я вызвал всех членов экипажа по именам. Когда они отозвались, я сказал: мы прыгаем одновременно, я беру сигнальный пистолет и ракеты. После посадки я выпускаю их, и мы собираемся вместе. Возьмите оружие и фонарики… Высота 400 метров, мотор горит еще сильнее, это ненормально. Я иду назад. Дверь открыта. Бортмеханик смотрит на меня, я кивнул, и он прыгает. Парашют открывается, также прыгает бортрадист. Его парашют также открывается.
И тут я вижу, что пилот до сих пор на своем месте. Я возвращаюсь в кабину и спрашиваю Бергмана, что происходит? Он кричит: «Я не могу отпустить управление, машина сразу идет вниз…»
Пилот решил идти на вынужденную посадку. В 0:50 «Хейнкель» удачно приземлился на брюхо в 75 километрах к северу от Пскова. Отдохнув, осмотревшись на местности и дождавшись рассвета, в 3:30 Бергман и Хессе отправились в путь.
«После часа ходьбы по пересеченной местности мы увидели село, – продолжал свой рассказ штурман. – Мы решили поесть там и, в случае необходимости, силой захватить лошадь и ехать дальше в направлении ближайшего города. Все получилось отлично. Население было мирным и дружественным. Мы получили свежее молоко, лошадь, телегу с сеном и извозчика. Бергман знал чешский язык, благодаря чем мы узнали название этого места – Штечегеи и ближайшего немецкого поста (Новоселье), а также направление и расстояние. Нам надо было проехать до Новоселья 20 км. Эта поездка длилась три часа. Мы курили сигареты, пили коньяк из контейнера для чрезвычайной ситуации и держали на коленях автоматы МР на случай появления партизан»[160].
Летчикам удалось достаточно быстро выйти к оккупационным властям. Последние организовали поиски двух других членов экипажа силами конной полиции и эстонских добровольцев. Уже в 11:30 14 июня был обнаружен бортрадист Бродацки, а спустя два часа бортмеханик Шольц.
Всего с 29 мая по 14 июня KG4 «Генерал Вефер» выполнила 11 минно-постановочных налетов, совершив при этом 316 самолето-вылетов. Советские посты ВНОС зафиксировали падение 413 донных мин, однако, учитывая число вылетов, их было не менее 600. При этом советские зенитные батареи претендовали на 51 (!) сбитый самолет, еще о 24 победах заявил 71-й ИАП. Фактически же потери KG4 во время операции «Лягушачья икра» составили три бомбардировщика.
Понятно, что командование ПВО страны расценило действия зенитчиков как особенно успешные. 18 июня 6-й ЗенАП подполковника Ермолаева был переименован во 2-й гвардейский зенитно-артиллерийский полк, став таким образом всего лишь вторым по счету артполком в войсках ПВО, носившим звание «гвардейский». Получили награды и офицеры. Так, командир 42-й батареи 1-го ЗенАП лейтенант К.П. Трифонов был удостоен ордена Ленина.
Траление мин, выставленных немцами за 11 ночей в конце мая – начале июня, впоследствии велось до конца 1942 года. Однако успехи оказались весьма скромными. Тралами и взрывами глубинных бомб удалось обезвредить только 59 «адских машин», то есть 10 процентов от выставленных! В то же время дивизион деревянных тральщиков потерял два корабля – «Воронин» и «Пикша», подорвавшиеся на минах[161]. Все это окончательно сделало невозможным выход в море крупных надводных кораблей Балтийского флота и серьезно затруднило плавание остальных в районе Кронштадта.
В соседнем Ленинграде июнь прошел более или менее спокойно. «Хейнкели» из KG4 пять раз сбрасывали мины на эту запасную цель, в результате взрывов которых погибли 10 жителей города, еще 46 получили ранения. После этого в течение четырех месяцев в небе Кронштадта и Ленинграда царило затишье.
Ну а для эскадры «Генерал Вефер», которую 16 июня возглавил бывший командир 2-й группы оберст-лейтенант доктор Готтлиб Вольф, операция «Лягушачья икра» стала последней, когда она действовала как единое целое. После этого штаб, I. и II./KG4 надолго обосновались в Сещинской, на центральном участке фронта, а III./KG4, единственная сохранившая статус специализированной авиагруппы, вскоре отправилась в Германию на аэродром Фассберг, а оттуда на Восточную Украину. В районе Ленинграда они больше не появлялись[162].
Глава 3. Корабли люфтваффе в бою