Рэй БрэдбериВождение вслепую
Ray BradburyDriving Blind
— Видал?
— Что такое?
— Туда смотри, не зевай!
Но огромный шестиместный «студебеккер» 1929 года уже исчез из виду.
Один из горожан, коротавших время у скобяной лавки Фремли, вышел на проезжую часть и проводил автомобиль долгим взглядом:
— Какой-то ненормальный нахлобучил капюшон и сел за руль! Капюшон — как у палача, чёрный, всё лицо закрывает. Этот тип вёл машину вслепую!
— Я видел, я видел! — отозвался не менее изумлённый мальчик, стоящий неподалёку. Этим мальчиком был я, Томас Квинси Райли, более известный как Том или Квинт и в высшей степени любознательный. Я побежал следом.
— Эй, стой! Во даёт! Езда вслепую!
Я почти поравнялся с невидящим водителем на перекрёстке улиц Мэйн и Элм, где «студебеккер», преследуемый звуком сирены, свернул на Элм-стрит. Ошеломлённый этим движущимся видением, один из городских полицейских оседлал мотоцикл и пустился в погоню.
Когда я подбежал к машине, она была уже прижата мотоциклом к тротуару: нога в форменном ботинке стояла на подножке, а сам офицер полиции, Уилли Креншоу, сурово глядел на чёрный Капюшон и на того, кто скрывался под этим Капюшоном.
— Попрошу это снять, — сказал он.
— Для начала взгляните на мои водительские права, — послышался приглушённый голос. Из окна выплыла рука с правами.
— Мне нужно видеть ваше лицо, — сказал Уилли Креншоу.
— Там есть фотография.
— Я должен быть уверен, что это именно ваша фотография, — сказал Уилли Креншоу.
— Меня зовут Фил Данлоп, — прозвучал голос из-под Капюшона. — Адрес: Гэрни, улица Дес- Плейнз, дом сто двадцать один. Владелец автосалона «Студебеккер», расположенного по адресу: Гэрни- авеню, дом шестнадцать. Если вы обучены грамоте, то можете убедиться.
Уилли Креншоу, наморщив лоб, стал вчитываться в каждое слово.
— Эй, мистер! — сказал я. — Лихо у него получается, верно?
— Без тебя разберёмся, сынок. — Полицейский ещё решительнее вдавил ботинок в подножку автомобиля. — Куда направляетесь?
Привстав на цыпочки, я выглядывал из-за плеча офицера, который никак не мог решить, что делать: то ли выписать штраф, то ли арестовать этого сумасброда.
— Так куда вы направляетесь? — повторил Уилли Креншоу.
— В настоящий момент, — произнёс голос из- под Капюшона, — я направляюсь на поиски места для ночлега, чтобы можно было пару дней поколесить по вашему городку.
Уилли Креншоу наклонился к окну автомобиля:
— Что значит «поколесить»?
— Обкатать эту машину, как вы понимаете, а заодно расшевелить местных жителей и привлечь их внимание.
— Уже зашевелились, — нехотя признал полицейский, оглядывая толпу, собравшуюся за спиной Томаса Квинси Райли, то есть за моей спиной.
— Много там народу, мальчик? — спросил человек в Капюшоне.
Когда до меня дошло, что он обращается ко мне, я поспешил с ответом:
— Зашибись!
— Как ты думаешь, если я в течение суток буду разъезжать по городу в таком виде, люди согласятся на минуту остановиться и выслушать, что я им скажу?
— Ещё бы! — ответил я.
— Вот вам и ответ, офицер, — произнёс Капюшон, глядя перед собой — так, по крайней мере, казалось со стороны. — Я послушаюсь мальчика и задержусь в этом городе. Мальчик, — обратился ко мне голос, — ты не посоветуешь, где бы я мог побрить своё невидимое лицо и преклонить голову?
— У моей бабушки, она…
— Отлично. А скажи, мальчик…
— Меня зовут Томас Квинси Райли.
— По прозвищу Квинт?
— А вы откуда знаете?
— Прыгай в машину, Квинт, будешь показывать дорогу. Но даже не пытайся заглянуть под Капюшон.
— Будьте уверены, сэр!
Сердце у меня трепетало, что кроличий хвост. Обойдя вокруг машины, я уселся на переднее сиденье.
— Разрешите откланяться, офицер. Если будут вопросы, найдёте меня по месту жительства этого мальчугана.
— Вашингтон-стрит, дом шестьсот девятнадцать… — начал я.
— Без тебя знаю! — вскричал офицер. — Чтоб ты провалился!
— Вы готовы вверить меня заботам этого ребёнка?
— Проклятье! — Полицейский ботинок убрался с подножки автомобиля, и мы рванули с места.
— Квинт? — позвал голос из-под чёрного Капюшона. — Как меня зовут?
— Вы сказали…
— Забудь. Как бы ты сам хотел меня называть?
— Наверно… мистер Мистериус?
— Лучше не придумаешь! Итак, где мне свернуть налево, направо, направо, налево и снова направо?
— Ну, вы даёте! — только и сказал я.
И мы двинулись с места; я жутко боялся попасть в аварию, а мистер Мистериус, добродушный и совершенно спокойный, безупречно выполнил левый поворот.
Когда нужно чем-то занять руки, чтобы успокоить нервы, женщины обычно берутся за вязанье.
Моя бабушка не вязала — она лущила горох. Почти каждый день, сколько я себя помню, у нас к обеду подавали зелёный горошек. Иногда она чистила бобы. А фасоль? Бабушка воздавала должное, и фасоли, но фасоль чистилась не так легко и аккуратно. Горох — совсем другое дело. Бабушка видела, как мы подошли к крыльцу, но продолжала освобождать от стручков мелкие зелёные шарики.
— Познакомься, бабушка, — проговорил я. — Это мистер Мистериус.
— Вот и славно. — Бабушка кивнула и заулыбалась неизвестно чему.
— Он носит Капюшон, — продолжил я.
— Вижу, вижу. — Бабушка оставалась столь же невозмутимой и приветливой.
— Он ищет комнату.
— В Писании сказано: ищите — и обрящете. По лестнице-то он сможет взойти? Прости Господи меня, старую.
— И ещё его нужно накормить обедом, — добавил я.
— Извиняюсь, конечно, только как же он собирается обедать с этим мешком на голове?
— Это Капюшон, — сказал я.
— Вот-вот, в капюшоне.
— Я справлюсь, — глухо произнёс мистер Мистериус.
— Он справится, — растолковал я.
— Будет на что посмотреть. — Бабушка очистила ещё один стручок. — А как вас величать, господин хороший?
— Тебе же было сказано, — рассердился я.
— Да, верно, — кивнула бабушка. — Обед у нас в шесть, — сказала она и добавила: — Без опоздания.
За обедом, накрытым ровно к шести, шумели едоки — одни снимали у нас комнаты, другие приходили столоваться. Мой дед, вернувшись домой с золотых приисков и серебряных рудников Невады, не привёз с собою ни золота, ни серебра и, перебравшись в библиотеку, поближе к своим книгам, позволил бабушке сдать комнаты на втором этаже трём холостякам и двум незамужним барышням; кроме того, с нами за стол садились ещё трое соседских постояльцев. Это оживляло наши завтраки, обеды и ужины, да к тому же позволяло бабушке удерживать семейный ковчег на плаву. Сегодня около пяти минут было потрачено на бурные политические дебаты, минуты три ушло на дискуссии религиозного толка, а потом завязался самый приятный разговор: о том, что было предложено на обед; но как раз в этот момент появился мистер Мистериус, и все замолчали. Он скользнул мимо едоков, кивая Капюшоном направо и налево, а я, едва дождавшись, пока он сядет, громко выкрикнул:
— Дамы и господа, прошу любить и жаловать: мистер…
— Можно попросту, Фил, — глухо сказал мистер Мистериус.
Расстроенный, я опустился на стул.
— Фил, — повторили все вразнобой.
Гости уставились на него, гадая, видит ли он их взгляды сквозь чёрный бархат. «Как же он собирается есть в таком колпаке?» — думали они. Мистер Мистериус взялся за большую столовую ложку.
— Будьте добры, передайте подливку, — раздался его шелест.
— И картофельное пюре, — добавил он тихо.
— И зелёный горошек, — закончил он.
— И ещё, госпожа Бабушка, — произнёс он. Стоявшая в дверях бабушка заулыбалась. «Госпожа» показалось ей приятным штрихом. — Сделайте одолжение, подайте моё блюдо голубого фаянса.
Бабушка и впрямь поставила перед ним китайское фаянсовое блюдо с изображением садовых цветов, которое тут же наполнилось месивом, похожим на объедки из собачьей плошки: мистер Мистериус зачерпнул подливку, положил себе картофельного пюре, добавил горошка и размял всё это вилкой до состояния однородной кашицы, стараясь не слишком привлекать наше внимание; у нас глаза полезли на лоб.
После недолгого молчания голос из-под чёрного Капюшона произнёс:
— Не возражаете, если я прочту молитву? Никто не возражал.
— Господь милосердный, — прозвучал голос из- под Капюшона, — позволь нам принять эти дары любви, что изменяют нашу жизнь и направляют её, приближая к совершенству. Пусть ближние видят в нас лишь то, что мы видим в них: совершенство и красоту, не требующие слов. Аминь.
— Аминь, — произнесли все хором, и тут мистер М. вытащил из складок плаща предмет, изумивший постояльцев и поразивший всех прочих.
— Вот это да! — вырвалось у кого-то (у меня). — Ни фига себе, соломинка!
— Квинт, — одёрнула бабушка.
— А что такого?
Действительно, это была соломинка, в два или три раза больше обычной; один её конец исчез под Капюшоном, а другой погрузился в сдобренное подливкой собачье варево из пюре с горошком, которое бесшумно продвигалось вверх и исчезало в невидимых губах — незаметно и беззвучно, как исчезает под столом кошка.
Тут мы все принялись за еду, в смущении разрезая мясо, жуя и глотая так шумно, что нас бросало в краску.
А мистер Мистериус недоступно для наших взоров втягивал в себя свой полужидкий обед, не издавая даже бульканья. Краем глаза мы наблюдали, как пища, бесшумно скользя по соломинке, исчезала под Капюшоном — и так до тех пор, пока тарелка не опустела. Закончив трапезу, мистер М. положил руки на колени.
— Надеюсь, — произнесла бабушка, не отрывая взгляда от соломинки, — обед вам понравился.
— Зашибись, — ответил мистер Мистериус.
— На сладкое сегодня мороженое, — добавила бабушка. — Правда, оно почти совсем растаяло.
— Почти совсем растаяло! — засмеялся мистер М.
В тот чудесный летний вечер на веранде было раскурено три сигары и одна сигар