е замыслы фараона гарантий будущего. Хотя внешне казалось, что наступившее необратимо, ибо Эхнатон, фараон-преобразователь, унаследовал от своих властительных предков чувство абсолютного самовластия, когда подданными, не задумываясь, помыкают без малейшего стеснения. И такая абсолютная уверенность почти всегда подавляет в зародыше любой намек на бунт. И нуждается в идеологическом обосновании типа – един царь на земле, как бог на небе. Ведь недаром римские императоры позднее повсеместно вводили культ своего гения, внедряя и монотеизм – первая попытка которого предпринята Эхнатоном – и напрямую связывая верховное божество с собственной персоной по системе аналогий: небо – земля.
Именно поэтому и ценен человечеству опыт фараона Эхнатона. И интересны люди, стоявшие рядом с ним и у истока этих попыток. И особенно – Нефертити, долгие годы, по сути, второе «я» Эхнатона. Она была его самым близким человеком, матерью шести его дочерей (две из которых после смерти его станут последовательно женами очередных фараонов, ставших благодаря этим бракам правителями Египта), человеком, стоявшим так близко к главному двигателю-пружине всего комплекса проводимых мероприятий, что нельзя сомневаться – она из первых уст слышала о всем предстоящем, помогала разрешать сомнения, иногда смягчала гнев властителя, готовый обрушиться не только на явных и тайных противников, но и на нерадивых соратников. Или на тех, кто имел несчастие показаться нерадивым. Она смягчала его мятущуюся душу, обращала ее к красоте, заряжала его новым настроением. А это настроение было для фараона в значительной мере политикой, для нее же – символом веры и смыслом жизни, ибо оно поднимало ее на такую высоту, на которую без этого ей бы никогда не подняться. В ранней юности приобщившаяся к этому, она не знала и не хотела знать иного отношения к миру, к жизни, к счастью и красоте.
Не хотела, но видела, что супруг ее чем дальше, тем больше удрученный внутренним настроением в государстве и пробудившейся – из-за его миролюбия – воинственности соседей, начинает идти на уступки жрецам старых божеств. Дабы они вернули, хотя бы частично, свою лояльность светской власти. Царица же не вдавалась в столь сложные политические хитросплетения. Она просто не хотела возврата к прошлому, не хотела инстинктивно, до дрожи. И когда он все же начался, поневоле начала переносить его неприятие и на человека, способствующего ему – на Эхнатона.
Идеалистка и любительница прекрасного, заряженная женской эмоциональностью и привычкой к господству, Нефертити так и не увидела безнадежность своих желаний. Она явила собой, так сказать, абсолютное воплощение фигуры просвещенного деспота, желающего осчастливить подданных – даже явно вопреки их воле.
Эхнатон надеялся в этой ситуации встретить понимание со стороны жены, но встретил вместо этого лишь холодно-импульсивную рассудочность. И как каждый мужчина, решил найти эмоциональное отдохновение на стороне – и обратил свой взгляд на находившийся доселе в полном загоне собственный гарем. С этого началось охлаждение фараона к Нефертити. И его любовь к Киа – одной из жемчужин его гарема.
Киа, вскоре ставшая побочной женой фараона, немного походила лицом на Нефертити, что поначалу и привлекло Эхнатона. Но вместе с тем она была лишена торжественной невозмутимости. И той нежной утонченности, могущей мгновенно заледенеть льдом высокомерия, что начало пугать фараона в жене. Напротив, Киа была сама страстность и вдохновенно-жгучая красота. До нас дошла молитва Киа к Эхнатону: «Буду слышать я дыхание сладостное, выходящее из уст твоих. Буду видеть я доброту твою ежедневно, таково мое желание. Буду слышать я голос твой сладостный, подобный прохладному дыханию северного ветра. Будет молодеть плоть моя от любви твоей. Будешь давать ты мне руки твои с питанием твоим, буду принимать я его, буду жить я. Будешь взывать ты во имя мое вековечно. Да слышу я голос твой во Дворце солнечного камня, когда творишь ты службу отца твоего, Атона живого. Слышу я голос твой непрестанно, живу я, слушая сказанное тобою. Да будешь жить ты, как солнце, повседневно, вековечно вечно».
Нефертити так не могла бы сказать никогда. Менее страстная, она, казалось, была рядом с Эхнатоном всегда, он знал ее, как себя, и ей незачем было подобным образом демонстрировать свою любовь. Она подразумевалась сама собой. Но теперь фараону эти слова были необходимы. Ему, которого все покидали, ему, вынужденному предпринимать шаги навстречу своим злейшим врагам. Ему были необходимы слова любви. И фараону было приятно и радостно это отличие Киа от Нефертити, поселившейся к этому времени отдельно от мужа.
Киа. Древнеегипетское изображение
Спустя некоторое время Киа начинает именоваться «жена-любимец большая царя и государя». Хотя и оставалась, по сути, лицом частным, не претендующим даже на часть официального признания и почета, которыми пользовалась Нефертити. И вот в последние годы царствования произошло то, что и должно было произойти, когда между государем и его супругой пробегает черная кошка. Киа возвысилась над Нефертити. Побочная жена превзошла великую, главную, официальную.
Правда, и здесь Эхнатон остался верен себе и проявил то своеобразие помыслов и воплощений, коими отличался всегда. Но проявил он в данном случае и такт, отнюдь не присущий ему так часто. Казалось бы, самый естественный шаг – заменить одну жену другой. Но память о прошлом была слишком властна над Эхнатоном. Во имя бывшей любви к Нефертити, во имя нынешнего и прошлого к ней уважения он оставил Нефертити титул главной супруги фараона, великой царицы. И, не желая возвышать Киа за счет унижения Нефертити, он дал своей возлюбленной титул фараона-соправителя.
Фараон, как бы фиксируя сложившееся положение дел, разделял жизненные периоды своего бытия и разделял своих жен, каждой оставляя подобающее ей место. И, действительно, между Нефертити и Киа всегда существовала пропасть, которую великая царица, а ныне лишь по имени жена фараона, никогда не пыталась перейти. Она была слишком горда, чтобы заискивать перед возвысившейся и официально признанной фавориткой мужа. А, может быть, за годы совместной жизни изучив Эхнатона, она была уверена в своей окончательной победе? Кто знает… Может быть, она уповала на совместно пережитое с мужем? Не известно.
Но не сейчас, ибо соправительство Киа оказалось недолгим – она пала с вершины власти и благополучия в небытие в последний год царствования Эхнатона. А Нефертити, умная, холодно-страстная, сумела за короткие минуты во время редких приездов мужа убедить его в своей истинной любви. Увеличивающаяся же мнительность фараона и эмоциональность Киа, пополам с ее самомнением, довершили все остальное.
Однако Нефертити было не суждено долго праздновать новую победу над сердцем фараона – скоро Эхнатон умер, ослабев от бесплодных усилий и иссушающих тело и душу дум: он понимал, что почти ничего не добился!
Ему наследовал Сменхкара, муж его старшей дочери, но и он правил недолго. На престол после его смерти вступил еще один зять Эхнатона – Тутанхатон (вскоре, возвращаясь к старому, взявший себе имя Тутанхамон). Все это время Нефертити пользовалась высочайшим почетом и играла важную роль в управлении Египтом. Но вот умирает и она – и жрецы уговаривают молодого фараона вернуться в Фивы. Таким образом, смерть Нефертити послужила последним ударом по городу Ахетатону.
Спустя несколько лет Тутанхамон умер, и на престол вступил Эйе, муж кормилицы Нефертити. Уже глубокий старик он вскоре умер, и на трон взошел военачальник Харемхеб, основавший новую династию. При нем Ахетатон подвергся разрушению и забвению. Пески занесли город, погребя под собой и дивные скульптурные портреты Нефертити, явившие на свет свое чудо из-под песчаного гнета тысячелетия спустя.
Глава II. Тираны и стратеги
Начиная с VII в. до н. э. в крупных приморских городах Древней Греции простой народ – демос – стал восставать против аристократии.
Народ был недоволен тем, что вся власть принадлежала знати. Знать в свою очередь думала, как бы присвоить хоть часть прибыли преуспевающих ремесленников и купцов. Знать и простой народ взаимно презирали друг друга.
Собираясь у алтарей богов, аристократы присягали: «Клянусь быть черни врагом и умышлять против нее только злое…» На пирах под звуки флейт звучали стихи Феогнида Мегарского: «Крепкой пятою топчи пустодумный народ беспощадно, бей его острым копьем, тяжким ярмом придави!..»
В VII–VI вв. до н. э. во многих греческих полисах в результате восстаний власть перешла в руки народа. Вожди восставших, захватив власть, становились тиранам («властителями»). Власть тирана практически ничем не отличалась от власти царя. Разница заключалась в том, что царь получал трон по наследству и правил согласно законам, а тиран захватывал власть силой и управлял государством так, как считал нужным.
Многие тираны, борясь против аристократии, сами были выходцами из знати. Поэтому для укрепления своего авторитета они способствовали развитию ремесла и торговли. По их приказу строились новые корабли, войска отправлялись на захват соседних островов и городов.
Но правление тиранов все равно оставалось мрачным и жестоким. Приходя к власти на волне народного гнева, тираны изгоняли и казнили множество знатных граждан. Подозрительность заставляла их не верить не только врагам, но и своим друзьям. Так, один тиран, правивший на острове Сиракузы, приказывал обыскивать всех, кто входил к нему. Даже друзья и родственники не могли рассчитывать на исключение.
Большинство тиранов прославилось своей жестокостью и свирепостью. Расправы над непокорными или заподозренными в измене были ужасными, а рассказы о них – еще страшнее.
Самым известным был рассказ о медном быке, изготовленном для Фаларида, тирана из Акраганта в Сицилии, медником Периллом. Статуя быка была внутри пустая, в боку была дверца, а под брюхом разводили костер. Приговоренного к казни бросали внутрь быка, где он сгорал заживо. Когда несчастные жертвы стонали и молили о пощаде, то благодаря особому устройству статуи казалось, что бык мычал.